§ 36. "Загадка мегалитов"

Десятилетие назад археологи объясняли появление мегалитических культур влиянием мигрантов из восточного Средиземноморья, где коллективные погребения зафиксированы уже в III тысячелетии. [269]По мере их распространения на запад дольмены превращались в гигантские сооружения. Как полагает Глин Даниел, такая трансформация происходила на Мальте, на Иберийском Полуострове и в южной Франции. Он же сравнивает распространение мегалитической архитектуры с греческой и финикийской колонизацией в Средиземноморье или с экспансией ислама в Испании. "Сильная, властная, вдохновляемая эгейскими влияниями религия обязывала их вкладывать такой труд в сооружение могил (или могил-храмов?) и увековечивать образ своей богини-покровительницы, богини похорон. Фигуры богинь, топоры, рога и другие символы переносят нас из парижского региона, из Гавринниса, с Крита - на Эгейское море и даже в Трою. Не подлежит сомнению, что могущественная религия восточно-средиземноморского происхождения питала и воодушевляла строителей мегалитических могил, мигрировавших по Западной Европе". [270]Но религия не была первопричиной их миграции; религия была только "утешением в их изгнании на далеком западе и севере Европы". Народы-скитальцы искали себе новые страны для жизни и руду для торговли. [271]

В своей последней книге Гордон Чайлд рассматривает "мегалитическую религию", распространявшуюся средиземноморскими первопроходцами и колонистами. Однажды принятая, идея сооружения мегалитических могил была усвоена различными обществами, не оказав воздействия на их специфическую конструкцию. Каждая могила, возможно, принадлежала знатному лицу или главе семьи; работу по ее сооружению обеспечивали его близкие. "Мегалитический склеп можно сравнить скорее с церковью, чем с замком, а его обитателей - с кельтскими святыми, а не с норманнскими баронами". [272]«Миссионеры» мегалитической религии, веры, прежде всего, в Богиню-Мать, вовлекали в свои общины многих земледельцев. Дольмены и кромлехи действительно встречаются в регионах, особенно благоприятных для неолитического земледелия. [273]

Сходные объяснения развития мегалитического комплекса предлагались и другими выдающимися учеными, специалистами по древней истории. [274]Однако открытие способа радиоуглеродной датировки и дендрохронологии показало, что такие объяснения неверны. [275]Появилась возможность установить, что мегалитические погребения ("камерные могильники") в Бретани были сооружены до 4000 г. до н. э., а в Англии и Дании такие могильники строились до 3000 г. до н. э. [276]Что касается гигантского комплекса в Стонхендже, то его считали современником культуры Уэссекса, которая была связана с Микенской цивилизацией. Но исследования, основанные на современных методах, доказывают, что комплекс в Стонхендже был завершен до Микенского периода; его последняя перестройка (Стонхендж III) датируется 2100–1900 гг. до н. э. [277]На Мальте период, представленный храмами в Тарксиене и некрополем в Гал-Сафлиени, тоже завершился до 2000 г. до н. э.; поэтому некоторые из его характерных черт не могут быть объяснены влиянием, идущим от минойской культуры бронзовой эпохи. [278]Таким образом, нельзя не прийти к заключению, что европейский мегалитический комплекс предшествовал эгейскому влиянию.Мы имеем дело с серией оригинальных автохтонных творений.

Однако ни доказательство этой оригинальности, ни хронологические перестановки не продвинули вперед решение проблемы мегалитических монументов. Стонхендж часто становился предметом дискуссий, но, несмотря на ряд заслуживающих внимания суждений, [279]о религиозной функции и символике монумента все еще нет единого мнения. Более того, выступая против некоторых рискованных гипотез (например, гипотезы сэра Графтона Эллиота Смита, который считал, что все мегалитические конструкции имеют один источник - Египет времен фараонов), исследователи больше не решаются рассматривать проблему во всем ее объеме. Можно лишь сожалеть об этой робости, ибо «мегалитизм» - это замечательный и, возможно, уникальный предмет исследования. Сравнительный анализ показал бы, в какой мере изучение многочисленных мегалитических культур, не исчезнувших еще и в XIX столетии, может способствовать пониманию религиозных концепций, которым следовали строители доисторических монументов.

§ 37. Этнография и предыстория

Хорошо известно, что за пределами Средиземноморья, Западной и Восточной Европы мегалиты доисторического и протоисторического происхождения распространены на обширной территории, охватывающей Алжир, Палестину, Абиссинию, Декан, Ассам, Цейлон, Тибет и Корею. Что касается мегалитических культур, которые еще продолжали жить в начале XX столетия, то наиболее известные из них были зафиксированы в Индонезии и Меланезии. Роберт Гейне-Гельдерн, который долго изучал эту проблему, утверждает, что обе группы мегалитических культур - оставшаяся от доисторических времен и принадлежащая народам, находящимся на первобытной стадии, - исторически взаимосвязаны, ибо, по его мнению, мегалитический комплекс распространился из единого центра, весьма вероятно - из восточного Средиземноморья.

Чуть позже мы вернемся к гипотезе Гейне-Гельдерна. А пока мы можем суммировать его выводы относительно верований, типичных для ныне существующих мегалитических обществ. Мегалиты имеют отношение к определенным идеям, касающимся существования после смерти. Большая часть памятников возводится в ходе церемоний, назначением которых является защита души во время ее путешествия в загробный мир, но они также обеспечивают вечное загробное существование как тем, кто воздвигал их, так и тем, для кого они были сооружены. Кроме того, мегалиты представляют собой, по существу, зримое воплощение связи между живущими и мертвыми; их назначением было увековечение магической силы тех, кто их построил, или тех, для кого они сооружались, а также обеспечение плодовитости людей, скота и посевов. Во всех ныне существующих мегалитических культурах поклонение предкам играет важную роль. [280]

Монументы служат местопребыванием душ мертвых, когда они возвращаются навестить свою деревню. Но монументами пользуются и живые: место, где стоит мегалит, является одновременно и особой культовой площадкой (для церемониальных танцев, жертвоприношений и т. д.), и центром общественных действий. В мегалитическом культе мертвых генеалогия играет значительную роль. Гейне-Гельдерн полагает, что оглашение генеалогии предков, т. е. основателей деревень и некоторых фамилий было, возможно, частью ритуальных действий. Важно подчеркнуть этот факт: человек верил, что его имя будут вспоминать через посредство камня;иными словами, связь с предками обеспечивается памятью об именах и деяниях, памятью, «застывшей» в мегалитах.

Как мы только что отметили, Гейне-Гельдерн полагает, что существование мегалитических культур, начавшись в V тысячелетии, не прерывалось вплоть до сегодняшних дней, и их еще можно найти в «примитивных» обществах. Однако он отвергает пан-египетские гипотезы Г. Эллиота Смита и Дж. В. Перри. Кроме того, он отрицает существование "мегалитической религии" - по той простой причине, что определенные «мегалитические» верования и концепции зафиксированы в связи со многими религиозными формами, как элементарными, так и более развитыми. Австрийский ученый сравнивает мегалитический комплекс с теми или иными «мистическими» движениями, например, с тантризмом, который может быть как индуистским, так и буддийским. Он также отрицает существование "мегалитического культурного круга", включавшего, по мнению некоторых авторов, специфические мифы и социально-экономические институты; в самом деле, мегалитические идеи и практика встречаются у народов со множеством несходных социальных и экономических институтов и культурных форм. [281]

И все же анализ мегалитического комплекса, выполненный Гейне-Гельдерном, сохраняет свою ценность. Но его гипотеза относительно единства древней и современной мегалитических культур сегодня оспаривается или просто не принимается во внимание многими исследователями. Проблема «непрерывности» мегалитического комплекса является существенной и должна оставаться открытой для изучения. Ибо, как недавно заявил один автор, она представляет собой "величайшую загадку древнейших времен". Во всяком случае, вне зависимости от того, какая гипотеза принята - непрерывности или конвергенции, - невозможно говорить об одноймегалитической культуре. [282]Для нашей цели достаточно отметить, что в мегалитических религиях сакральность камня оценивалась главным образом в связи с загробным существованием. Предпринимается попытка «учредить» особую форму существования после смерти путем онтофании, присущей камням. Для мегалитических культур Западной Европы характерно поклонение каменным массивам; но это поклонение проистекает из желания сделать из коллективных захоронений эффектные и нерушимые монументы. Благодаря этим мегалитическим сооружениям умершие приобретают исключительную силу; однако, поскольку ритуалы обеспечивают общение с предками, такая сила может быть передана и живущим. Разумеется, существуют и другие формы культа предков. Мегалитические же религии характеризует тот факт, что идеи вечности и неразрывности жизни и смертивоспринимаются через поклонение предкам, отождествляемым или связанным с камнями. Добавим, однако, что лишь в немногих, исключительных творениях эти религиозные идеи были полностью реализованы и нашли совершенное выражение.

§ 38. Первые города в Индии

Последние исследования предыстории индийской цивилизации открыли перспективы, которые нельзя было предвидеть еще несколько десятилетий назад. Но они поставили и проблемы, до сих пор не получившие удовлетворительного решения. Раскопки двух городов - Хараппы и Мохенджо-Даро - выявили хорошо развитую городскую культуру, одновременно торговую и теократическую. Ее хронология - вопрос еще спорный, с определенностью можно сказать только, что индская культура была уже вполне развита к 2500 г. до н. э. Что особенно поразило первых археологов, так это единообразие и стагнация хараппской культуры. Никаких изменений, никаких новшеств за всю ее тысячелетнюю историю (два вышеупомянутых города были, возможно, столицами "империи"). Эту непоколебимую устойчивость можно объяснить разве что существованием режима, базировавшегося на некоей форме религиозной власти. [283]

Ныне известно, что эта культура распространялась далеко за пределы долины Инда и повсюду характеризовалась таким же единообразием. Гордон Чайлд считал, что хараппская технология сходна с египетской и месопотамской. Однако хараппская технология производила вещи незамысловатые, "свидетельствовавшие о том, что взгляд хараппцев был устремлен к предметам нездешнего мира" [284]

Что касается истоков этой древнейшей городской цивилизации, развивавшейся в Индии, то ученые сходятся на том, что их следует искать в Белуджистане. Как полагает Фэрсервис, предки хараппцев вели свое происхождение от доарийских земледельцев Ирана. Заслуживает внимания тот факт, что древнейшие поселения строились вблизи сооружений, имевших церемониальную функцию. В крупном археологическом комплексе, раскопанном в регионе реки Порали и известном под названием Комплекс Эдит Шахр, был обнаружен холм высотой 7-12 м и ряд строений, окруженных стенами. Холм имел форму зиккурата, несколько лестниц вели на верхнюю террасу. В каменных строениях почти не видно следов человеческого обитания - свидетельство того, что их функция была церемониальной. Вторая фаза того же комплекса (фаза В) характеризуется наличием больших каменных колец шириной от 3 до 8 м и "белокаменными улицами". Эти сооружения, по-видимому, служили только религиозным целям. [285]

Фэрсервис сближает эти священные места и вообще сооружения, раскопанные в долине Кветты (представляющие дохараппские культуры Синда и Белуджистана) с городами Мохенджо-Даро и Хараппой, которые, как он полагает, первоначально предназначались для культовых церемоний. Хотя гипотеза все еще обсуждается, не подлежит сомнению религиозная функция «цитадели», где размещаются характерные строения, одинаковые в обоих городах. Для нас полемика по этому поводу несущественна. Культовое происхождение дохараппских поселений (т. е. древнейших городов!) бесспорно, да и современные ученые единодушно считают самые древние городские центры церемониальными комплексами. Пол Уитли блестяще продемонстрировал религиозное предназначение и функции древнейших городов в Китае, Месопотамии, Египте, Центральной Америке и других местах. [286]Самые древние города строились вокруг святилищ, т. е. около священного места - Центра Мира, где, по преданию, сообщались земля, небо и подземный мир. [287]Только если удастся показать, что два главных города долины Инда четко отличаются от своих дохараппских прототипов (и от других древних городов), то Хараппу и Мохенджо-Даро можно будет рассматривать как первые примеры секуляризации городской структуры, феномен исключительно новой эры.

Сейчас же следует подчеркнуть морфологическую выделенность священного пространства и культового центра. В мегалитических культурах Средиземноморья и Западной Европы церемониальный центр, связанный с культом мертвых, был отмечен менгирами и дольменами, реже святилищами, а поселения не превышали размеров деревень. [288]Реальные же мегалитические «города» на Западе, как мы видели, строились для мертвых: они были некрополями.

§ 39. Доисторические религиозные концепции и их параллели в индуизме

Верования хараппцев, принадлежащие первой городской цивилизации Индии, важны также и по другой причине - из-за их отношений с индуизмом. Несмотря на скептицизм некоторых авторов, можно считать, что религиозная жизнь Мохенджо-Даро и Хараппы известна нам, по крайней мере, в ее основных направлениях. Так, например, большое число фигурок и изображений на печатях указывают на культ Богини-Матери. Кроме того, как признал и сэр Джон Маршалл, фигура с фаллосом, сидящая в «йоговской» позе и окруженная дикими зверями, представляет Великого бога, возможно, прототип Шивы. [289]Фэрсервис привлек внимание к многочисленным сценам религиозного поклонения или жертвоприношения, встречающимся на печатях. Наиболее известная изображает фигуру, сидящую (или танцующую?) на площадке между двумя коленопреклоненными молящимися, при каждом из которых находится кобра. На других запечатлен персонаж, усмиряющий, подобно Гильгамешу, двух тигров, или рогатый бог с бычьими ногами и хвостом, напоминающий месопотамского Энкиду; представлены также духи деревьев, которым приносят жертвоприношения, процессии людей, несущих «штандарты», и т. д. [290]Вэтс полагает, что в сценах, нарисованных на некоторых урнах из раскопок в Хараппе, он может распознать души умерших, готовящиеся переправиться через поток. [291]

Сэр Джон Маршалл, а вслед за ним и другие ученые подчеркивали «индуистский» характер хараппской религии. Кроме уже приведенных примеров - Великая Богиня, прото-Шива в «йоговской» позе, ритуальная ценность деревьев, змей, лингама, - мы можем упомянуть "большую ванну" в Мохенджо-Даро, напоминающую купальни современных индуистских храмов, дерево pipai,ношение чалмы (неизвестное в текстах Вед и документированное лишь после периода брахман [292]), украшения для носа, гребни из слоновой кости и т. д. [293]Исторический процесс, в результате которого хараппское наследие было отчасти поглощено индуизмом, недостаточно хорошо известен. Ученые все еще ведут дискуссии о причинах упадка, а затем полного разрушения двух главных городов. Называются такие возможные причины, как катастрофические разливы Инда, последствия засухи, сейсмические колебания [294]и, наконец, нападения завоевателей - ариев. Вероятнее всего, упадок был обусловлен целым рядом причин. Так или иначе, около 1750 г. до н. э. индская цивилизация находилась уже на смертном одре, и индоарии нанесли ей лишь последний удар (ср. § 64). Но следует уточнить, что, с одной стороны, вторжение арийских племен происходило постепенно, в течение нескольких столетий, и что, с другой стороны, на Юге, в регионе, известном ранее как Заураштра, культура, возникшая из хараппского ядра, продолжала развиваться и после натиска ариев. [295]

Двадцать лет тому назад мы так писали о разрушении индской культуры: "Крушение городской культуры не значит, что она себя исчерпала, она лишь регрессирует до сельской, зачаточной, «народной» формы (феномен, широко распространенный в Европе времен крупных варварских вторжений). Однако задолго до крушения индской культуры арианизация Пенджаба положила начало великому движению синтеза, которому суждено было однажды стать индуизмом. Большое число «хараппских» элементов в индуизме можно объяснить только начавшимся значительно раньше контактом между индоевропейскими завоевателями и представителями индской культуры. Эти представители не обязательно были творцами индской культуры или ее прямыми наследниками; они могли быть носителями хараппской культуры, которые, в результате рассеяния, сохранили ее в периферийных регионах, не затронутых первыми волнами арианизации. Так можно объяснить следующий по видимости странный факт: культ Великой Богини и Шивы, фаллический культ и почитание деревьев, аскетизм, йога и т. д. появляются в Древней Индии как религиозное выражение высокоразвитой городской цивилизации, т. е. индской - в то время как в средневековой и современной Индии эти религиозные элементы характеризуют «народные» культуры. Начиная с хараппского периода, определенно существовала спайка между духовностью австралоидных аборигенов и «учителей», создателей городской культуры. Следует предположить, однако, что сохранился не только этот синтез, но также и особенный, исключительный вклад «учителей» (вклад, напрямую связанный с их теократическими концепциями). Иначе будет невозможно объяснить то значение, какое приобрели брахманы в постведийский период. Весьма вероятно, что хараппские религиозные концепции (которые резко контрастируют с индоевропейскими) были сохранены - с неизбежными искажениями - в маргинальных слоях общества и в среде новых, индоевропейских, «учителей». Весьма вероятно, что именно отсюда они волнами распространялись во времена позднейшего формирования индуизма". [296]

После публикации этих строк (1954 г.) были получены другие свидетельства преемственности цивилизаций. [297] [298]Более того, подобные же процессы документируются и в других местах, особенно на Крите, в континентальной Греции и в Эгейском регионе в целом, где эллинская культура и религия явились результатом симбиоза между средиземноморским субстратом и индоевропейскими завоевателями, пришедшими с севера. Здесь, так же как в Индии, религиозные идеи и верования автохтонного населения стали доступными главным образом через археологические данные, в то время как древнейшие тексты - Гомера и Гесиода прежде всего - широко отражают традиции индоарийских захватчиков. Надо подчеркнуть, однако, что Гомер и Гесиод - это уже заря эллинского синтеза.

§ 40. Крит: священные пещеры, лабиринты, богини

Неолитической культуре на Крите, документируемой с V тысячелетия до н. э., пришел конец, когда примерно в III тысячелетии остров был колонизирован иммигрантами, прибывшими с юга и востока. Пришельцы были мастерами по обработке меди и бронзы. Сэр Артур Эванс назвал их культуру Минойской - по имени легендарного царя Миноса - и разделил ее на три периода: ранне-минойский (конец III тысячелетия до н. э.); средне-минойский (строительство дворцов в Кноссе и Маллии, прибл. 2000–1580 гг. до н. э.) и поздне-минойский (1580–1150 гг. до н. э.). [299]Во время средне-минойского периода критяне употребляли иероглифическую письменность, которую сменила около 1700 г. до н. э. линейная ("линейная А"); ни та, ни другая не были расшифрованы. Именно в этот период (2000–1900 гг. до н. э.) первые греки, минойцы, вошли в континентальную Грецию. Они были авангардом индоевропейских групп, которые последовательными волнами будут расселяться в Элладе, на островах и на побережье Малой Азии. Первая фаза поздне-минойской культуры (1580–1450 гг. до н. э.) представляет собой апогей Минойской культуры. Это был период, когда индоарийские захватчики [300]основали на Пелопоннесе город Микены и поддерживали отношения с Критом. Вскоре после этого (прибл. 1450–1400 гг. до н. э.) микенцы (или ахейцы) поселились в Кноссе и изобрели письменность, известную под названием "линейная В". Последняя фаза поздне-минойской культуры, именуемая микенской эпохой (прибл. 1400–1150 гг. до н. э.), закончилась с вторжением дорийцев (прибл. 1150 г.) - окончательным разрушением критской цивилизации.

До тех пор, пока Вентрис не расшифровал, в 1952 г., линейную письменность В, единственными документами минойской культуры были материалы археологических раскопок. Они все еще остаются наиболее важными. Первые указания на действа, имеющие религиозное назначение, были найдены в пещерах. На Крите, как и повсюду в Средиземноморье, пещеры долго служили по преимуществу жилища-ми, но также, особенно со времени неолита, кладбищами (обычай, который дошел до современности). Однако значительное число пещер было посвящено различным автохтонным божествам. Некоторые обычаи, мифы и легенды, связанные с этими чудесными пещерами, были позже включены в религиозные традиции греков. Так, одна из наиболее известных пещер, находящаяся в Амнисосе, близ Кносса, была посвящена Илифии, доэллинской богине деторождения. Другая, на горе Дикте, [301]знаменита тем, что служила убежищем для младенца Зевса; именно здесь появился на свет будущий хозяин Олимпа, и его крики заглушили бряцанием своих щитов куреты. Воинственный танец куретов, вероятно, был церемонией инициации, которую проводили братства молодых людей (см. § 83). Ибо некоторые пещеры использовались братствами для тайных ритуалов: например, пещера на горе Ида была местом сборищ дактилей, мифологической персонификации братства мастеров-металлургов.

Пещеры, как известно, играли религиозную роль, начиная с эпохи палеолита. Лабиринты переняли и расширили эту роль; вхождение в пещеру или лабиринт было эквивалентно спуску в Аид, иными словами - ритуальной смерти инициатического типа. Мифология знаменитого лабиринта Миноса темна и фрагментарна, но ее самые драматические эпизоды связаны с инициацией. Первичное значение этого мифо-ритуального сценария, было, возможно, забыто задолго до появления первых письменных документов, свидетельствующих о нем. Миф о Тесее, и особенно о его вхождении в лабиринт и победоносной борьбе с Минотавром, привлечет наше внимание позже (§ 94). Сейчас уместно просто напомнить о ритуальной функции лабиринта в инициатическом, испытании.

Раскопки в Кноссе не выявили следов легендарного создания Дедала. Тем не менее, лабиринт изображен на критских монетах классического периода, упоминаются лабиринты и в связи с другими городами. Что касается этимологии этого слова, то его толковали, как "дом двойного топора" (labrys),иными словами, как обозначение царского дворца в Кноссе. Но ахейским словом для «топора» было pelekys(ср. месопотамское pilakku).Более вероятно, что термин происходит от азиатского labra/laura- «камень», «пещера» - и означает подземный карьер, проложенный руками человека. Так, Ампелусийская пещера близ Гортины и в наши дни называется "лабиринт". [302]Мы хотели бы напомнить, что пещеры издревле играли ритуальную роль. К живучести этой роли мы еще вернемся, ибо она превосходно иллюстрирует преемственность некоторых религиозных идей и инициатических сценариев - от предыстории до современности (§ 42).

В эпоху неолита увеличивается число женских скульптурных фигурок; для них характерны колоколообразные юбки, открытая грудь и руки, воздетые в молитвенном жесте. Чем бы ни были эти фигурки - вотивы или «идолы», но обозначают они религиозное превосходство женщин и, прежде всего, главенство богинь. Позднейшие свидетельства подтверждают и определяют это главенство. Судя по изображениям процессий, дворцовых празднеств и сцен жертвоприношений, женщины принимали большое участие во всех этих действиях. [303]Богини представлены в покрывалах или полуобнаженными, они сжимают ладонями свои груди или воздевают руки в знак благословения. [304]Другие изображения представляют их как Хозяек Диких Зверей (potnia theron).На печати из Кносса изображена Хозяйка Гор, указующая своим скипетром на почитателя, который закрыл глаза. [305]На выгравированных изображениях богиня идет вслед за львом, либо держит оленя или барана, либо стоит между двумя животными и т. д. Как мы увидим, Хозяйка Диких Зверей перейдет в греческую мифологию и религию (ср. § 92).

Культ богинь отправлялся на вершинах гор, равно как и в дворцовых часовнях или частных домах, и везде богини оказывались в центре религиозного действа. Начало средне-минойской культуры (2100–1900 гг. до н. э.) дает нам самые ранние свидетельства о святилищах на высоких местах. Сначала это были только скромные ограды, а позже - небольшие здания. В святилищах Петсофы, на горе Юктас толстый слой пепла скрывал терракотовые фигуры людей и животных. Нильссон считает, что здесь поклонялись богине природы, бросая вотивные фигурки в костры. [306]Более сложными и загадочными были так называемые аграрные, или вегетационные культы. Несмотря на свое «аграрное» происхождение (они отправлялись главным образом в священных оградах), они входили, по крайней мере, символически, и в дворцовые службы. Судя по резным камням, рисункам и рельефам на вазах, эти культы включали пляски, процессии со священными предметами и принесение очистительных жертв.

Деревья играли центральную роль. Иконографические свидетельства показывают различных персонажей, которые трогают листья, поклоняются богине растительности или исполняют ритуальные танцы. Некоторые сцены подчеркивают экстравагантную, если не сказать экстатическую, природу ритуала: обнаженная женщина страстно бьет ствол дерева; служитель культа вырывает дерево с корнем, а его напарник словно бы плачет над могилой. [307]В таких сценах справедливо видят не только драму ежегодной гибели растительности, но также и религиозный опыт, внушенный открытием мистической солидарности между человеком и растением (ср. §§ 12,14). [308]

§ 41. Характерные черты минойской религии

Как полагает Пикар, "до настоящего времени у нас нет свидетельств существования взрослого бога - мужчины". [309]Богиню иногда сопровождает вооруженный служитель, но его роль не ясна. Тем не менее, некоторые боги растительности были, несомненно, известны, ибо греческие мифы сообщают о характерной для аграрных религий иерогамии, имевшей место на Крите. Перссон попытался на базе иконографических изображений реконструировать ритуальный сценарий периодической смерти и возрождения растительности. Шведский ученый полагал, что он может соотнести различные сцены культа с временами года в аграрном цикле: весна (явление богини природы и сцены поклонения ей); лето (явление бога растительности и т. д.); зима (ритуальный плач, сцены, представляющие уход божеств и т. д.). [310]Некоторые их этих толкований убедительны, но реконструкция сценария в целом - вопрос спорный.

Не вызывает сомнений разве что сам религиозный смысл иконографических материалов и то, что собственно культ строился вокруг «мистерий» жизни, смерти и возрождения, а, следовательно, включал в себя обряды инициации, погребальный плач, оргиастические и экстатические церемонии. Как справедливо подчеркивает Франсис Виан, "было бы ошибкой заключить, на основании скудости иконографического материала, что религия не играла сколько-нибудь заметной роли в царском жилище. На самом деле, сам дворец в целом является священным, ибо он служит местопребыванием божественной владычицы и верховного жреца, выступающего посредником между ней и людьми. Амфитеатры с круговыми ступенями, внутренние дворы, где стоят алтари, даже кладовые - все это имеет религиозное назначение. Трон был объектом поклонения, о чем свидетельствуют окружающие его символические грифоны (в Кноссе и Пилосе); возможно даже, что он и предназначался для ритуальной эпифании богини, а не для суверена". [311]

Функцию дворца как церемониального центра надо непременно подчеркнуть. Священные бои быков, в которых животное не убивали, происходили на площадках, окруженных рядами ступеней, на так называемых дворцовых театральных аренах. Рисунки в Кноссе показывают нам «акробатов» - мужчин и женщин - вольтижирующих через быков. При всем скептицизме Нильссона, религиозное значение «акробатов» не вызывает сомнений: перепрыгнуть через бегущего быка - превосходное инициатическое испытание. [312]Весьма вероятно, что легенда о спутниках Тесея, семи юношах и семи девушках, принесенных в жертву Минотавру, отражает память о таком посвятительном испытании. К сожалению, мы ничего не знаем о мифологии священного быка и его роли в культе Возможно, что специфический критский культовый объект, известный как "святительные рога", представлял собой стилизацию бычьих рогов. Его вездесущность подтверждает вес его религиозной функции: рога должны были освящать помещаемые между ними предметы.

Религиозный смысл и символика некоторых культовых объектов все еще обсуждаются. Двойной топор определенно использовался при жертвоприношениях. Его находят на значительном отдалении от Крита. В Малой Азии, как символ удара молнии, он был эмблемой бога-громовержца. Но еще к эпохе палеолита относится сделанная в Телль-Арпачья (Ирак) находка двойного топора рядом с нагой богиней. На Крите также двойной топор можно видеть в руках женщин - жриц или богинь - или на их головах. Два его заточенных лезвия наводят Эванса на мысль, что это эмблема, символизирующая союз взаимодополняющих мужского и женского принципов.