Санькин, бросив отрывистое "есть", кинулся из подъезда, но я, все еще сердясь, окликнул его:
      - А где трофейные гранаты, патроны и оружие?
      - Нечего было собирать, все автоматы и гранаты, найденные у убитых, сразу же расхватали.
      Снова вспомнил рачительного и дальновидного Охрименко, с упреком посмотрел на старшину и предупредил, чтобы в его распоряжении постоянно был запас гранат, патронов и бутылок с горючей жидкостью. По одной бутылке с горючей жидкостью КС было выдано каждому бойцу, но я опасался, что они не оберегут их до возможной встречи с фашистскими танками.
      Я о такой возможности не забывал. В моей памяти часто вставали картины смертельного единоборства пехотинцев с фашистскими танками в боях на Смоленщине. Я помнил, как выручали тогда нашу роту "склянки" Охрименко. Теперь у нас имелись бутылки, заправленные особой горючей смесью, которая самовоспламенялась на воздухе. Впервые увидев такую бутылку и испытав ее, я потребовал беречь их как зеницу ока. Однако поручил Санькину при первой возможности собрать побольше пустых бутылок и наполнить их трофейным бензином. В трудную минуту и "домашнее" средство пригодится, если придется выжигать фашистов из укрытий. Это позволит сберечь бутылки с КС для встречи с танками и бронемашинами. То, что Санькин не понял важности данного ему поручения, меня огорчило. Сдержанно говорю ему об этом и ловлю себя на мысли, что постоянно сравниваю ротного старшину с Охрименко, к которому, что называется, сердцем прикипел. Так уж, видимо, устроен человек: все познается им в сравнении.
      Доклады командиров взводов подтвердили, что продвинуться вперед возможно лишь после того, как немцы будут выбиты из каменных зданий по обеим сторонам улицы. Предупреждаю командиров взводов, чтобы у небольших зданий не задерживались: пусть фашисты продолжают отсиживаться, с ними покончат моряки, которые остаются в городе, наша задача - поскорее прорваться к Лысой горе.
      Для ведения боя в городе во взводах еще на корабле были созданы штурмовые группы, в которые мы включили кроме стрелков и пулеметчиков сапера с запасом взрывчатки и бойца с ранцевым огнеметом.
      В моем резерве оставалось отделение сержанта Малышко. Мне был глубоко симпатичен этот флегматичный богатырь, который в минуту крайней опасности преображался, становился стремительным и ловким. Кроме того, на ход боя я мог влиять огнем двух станковых пулеметов и приданных роте батальонных минометов.
      Подав сигнал к атаке, вместе с резервом продвигаюсь по улице, что ведет к шоссе на Старый Крым. Пули, роем зажужжавшие вокруг, заставили нас отпрянуть. Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался. И тут мы услышали глум мотора и увидели автомобиль, несущийся на предельной скорости. Когда черная легковушка поравнялась с нами, Малышко о такой силой бросил гранату, что она пробила лобовое стекло и разорвалась внутри. Мотор взревел, машина подпрыгнула и врезалась в ближайшее здание. Дым окутал ее, но юркий Гриша Авдеев, распахнув заднюю дверцу, выволок из машины черный блестящий портфель имеете с мертвым немецким майором. Попробовали открыть портфель, а он заперт. Малышко намерился разорвать. Я не разрешил и приказал доставить портфель в штаб батальона.
      Над нами низко прошли шесть немецких пикирующих бомбардировщиков в сопровождении истребителей. "Ну теперь начнется", - с огорчением подумал я, всматриваясь в серое, неприветливое небо. Со стороны гавани послышалось методичное аханье корабельных зениток, заглушаемое разрывами авиационных бомб. Стало тревожно за транспортные корабли.
      Вдруг в примыкавших к улице зданиях началась перестрелка, бабахнули разрывы гранат, зазвенели выбитые стекла, донеслись яростные вопли на немецком, русском, украинском языках. То вели бой взводы Украинцева и Емельянова.
      Мы медленно продвигаемся дворами, с трудом протаскиваем минометы и пулеметы через заборы. Бойцы прочесывают каждый дом. В комнатах ни единой живой души. Лишь в некоторых подвалах прятались испуганные женщины, дети и старики. Первыми осмелели ребята. Они с любопытством рассматривают оружие. Малышко достал из-за пазухи клеенчатый мешочек, вытащил потемневший кусок сахара и протянул дрожащему от холода черноглазому мальчугану лет одиннадцати. Схватив сахар, как белка лакомство, мальчуган отскочил, потом дернул Малышко за полу шинели:
      - Откуда вы, дяденька?
      - С неба свалились, - улыбается Малышко.
      - Не-е! - не соглашается мальчуган. - Морем пришли. Я слышал, как корабли из пушек шарахнули, аж дом зашатался.
      Пронырливые мальчишки деловито собирали и куда-то утаскивали немецкие винтовки. "Опять Санькину ничего не достанется", - подумал я и, подозвав одного из них, сказал:
      - Вот что, дружище, объяви всем ребятам: кто найдет старшину нашей роты, его фамилия Санькин, и сдаст ему немецкую винтовку с патронами, получит кусок сахара, за автомат - в три раза больше. Так и старшине передай: мол, командир роты приказал...
      - Дяденька! А у меня есть автомат. Я уволок его из комнаты, в которой жил офицер.
      Я внимательно посмотрел на парнишку. На бледном круглом, как подсолнух, личике с забавно вздернутым маленьким носиком сияли озорные синие глаза. "Вот постреленок, - подумал я, окидывая тонкую, как стебелек, фигурку, - не испугался утащить оружие из-под самого носа фашиста!"
      - Мальчик, - спросил я отчаянного парнишку, - как тебя зовут?
      - Петька.
      - Так вот что, Петька. Я уважаю храбрость, но, прошу, больше не рискуй.
      - Какая она тебе, дяденька, "мальчик"?! - хихикнул мальчишка, поправляя сползавшую на глаза огромную фуражку. - Она самая настоящая девчонка, хоть ее и кличут Петькой.
      - Да ну?! - искренне удивился я. - Петька - и девочка... Ты правда девочка?
      - Угадайте! - Петька кокетливо крутнулся на одной ноге.
      По этому неуловимому кокетству и легкой краске, проступившей на бледных щеках, я понял, что передо мной действительно девочка.
      - Вот так номер! - Я расхохотался и ласково обнял ее.
      Так у нашего старшины появились добровольные помощники в оборе трофейного оружия и патронов. От их зоркого глаза ничто не ускользало.
      Дворами мы вышли к улице, пересекающей нам путь, и наткнулись на группу бойцов. Присев возле каменной стены, они курили самокрутку, передавая ее из рук в руки.
      - Где командир?
      - Там, в доме, - показал на двухэтажное здание красноармеец, фамилию которого я не мог вспомнить.
      Застаю Емельянова в комнате второго этажа. Он и сержанты, укрывшись в межоконных проемах, осторожно разглядывают противоположную сторону улицы. Немцы ведут сильный ружейный и автоматный огонь. Пули со свистом влетают в распахнутые окна.
      - Почему остановились, товарищ младший лейтенант? - тихо спрашиваю я, встав за спиной Емельянова, увлеченного наблюдением.
      Он медленно поворачивает голову и спокойно отвечает:
      - Понимаете, товарищ комроты, какая досада. На перекрестке находится дот, одна из амбразур которого смотрит в нашу сторону. Пулеметным огнем простреливается каждый сантиметр улицы. В зданиях на противоположной стороне забаррикадировались стрелки. С ними мы справились бы, но как пересечь улицу под пулеметным огнем? Вот в чем загвоздка. - Иван Васильевич снимает шапку, приглаживает реденькие, светлые и мягкие, как у ребенка, волосы, тяжело вздыхает.
      - Ваше решение?
      - Да какое тут может быть решение! - с нескрываемым отчаянием восклицает Емельянов. - Перемахнем через забор и с "ура" - на ту сторону. А там уж покажем фрицам. - Он угрожающе машет кулачком.
      - Не утверждаю. Вряд ли половина взвода сумеет перебежать улицу.
      - Что же делать? - Иван Васильевич растерянно смотрит на меня. - Как подобраться к доту?
      Не отвечая на его вопрос, внимательно прислушиваюсь к перестрелке, которая доносится со стороны набережной.
      "Бой на набережной идет где-то впереди, - размышляю я. - Нельзя ли воспользоваться этим, чтобы по набережной обойти фашистов и атаковать с тыла?.."
      Мои мысли прервал прокуренный голос сержанта Гареева:
      - Товарищ комроты, тут до вас мальчуган прорывается. Говорит, что самому главному должен о важном деле доложить.
      - Где он?
      - Тут...
      В полутемной прихожей с трудом разглядел паренька в стеганом ватнике и кепке.
      - Что тебе, дружок?
      - Дядя командир, я здесь все дворы, как свой собственный, изучил. Проведу вас к домам на той стороне так незаметно, что ни один фашист ни в жисть не догадается... Не верите? - спросил он. - Вот честное пионерское!
      - Верю, верю, дружок! Только мал ты еще, чтобы под пули тебя подставлять.
      - Мне уже скоро пятнадцать, - гордо сообщил он, явно прибавив себе года два-три, не меньше. - Я с отцом в море ходил.
      - А где отец?
      - В партизанах. У нас все мужики воюют: кто - в Красной Армий, кто - в партизаны подался, вот только мы, - он ткнул себя в грудь, - остались без дела: не доверяют...
      - Как тебя звать, мужичок? - спросил я, сдерживая улыбку.
      - Остап... Остап Миколаич Моторный.
      - Ладно, Остап Миколаич, - решил я, - показывай дорогу. Только, чур, уговор: как начнут стрелять, сразу прячься.
      - Есть, сразу прятаться! - Мальчуган вскинул руку в пионерском салюте, и впервые его бескровные губы раскрылись в улыбке.
      Выйти в тыл фашистам я поручил отделению Малышко, усилив его штурмовой группой из взвода Емельянова. Условились: как только группе Малышко удастся выйти к дели, он выпустит красную ракету. По этому сигналу мы откроем огонь из всех имеющихся средств и отвлечем внимание гитлеровцев на себя.
      - Я с ними, Александр Терентьевич! - крикнул Митрофан Васильевич, догоняя группу.
      - Прошу вас остаться, Митрофан Васильевич, вы здесь нужны! - Видя, что он колеблется, добавил: - Там хватит одного комсорга.
      С видимой неохотой Митрофан Васильевич поворачивает назад.
      Тем временем Малышко, молниеносно перекинув своих бойцов и мальчугана через двухметровую каменную стену, с удивительной для его грузной фигуры легкостью преодолевает ее сам.
      Вместе с Емельяновым выбираю наиболее удобные места для пулеметов и расставляю бойцов так, чтобы все огневые точки на противоположной стороне улицы оказались под обстрелом. Взяв на прицел места, откуда фашисты могли вести огонь, бойцы начали потихоньку пристреливаться. И что тут началось! Немцы стреляли из окон, из щелей, которые мы не заметили. В комнате, где находились мы с Емельяновым, повисла завеса пыли от измельченной штукатурки. Нам не удавалось даже на секунду выглянуть в оконный проем.
      Вернулись связные, которых я посылал во второй взвод к Терешину и в первый - к Украинцеву. Они принесли неутешительную весть: дот на перекрестке мешает, как кость, застрявшая в горле. Все попытки подобраться к нему пресекаются огнем из ближайших зданий. Теперь надежда на группу Малышко.
      Минуты ожидания казались нам долгими.
      Наконец в комнату ворвался запыхавшийся наблюдатель и, не разглядев меня в полумраке, возбужденно закричал:
      - Красная ракета!
      Бросаюсь к станковому пулемету и, оттолкнув пулеметчика, даю длинную очередь-сигнал по окну напротив. Красноармейцы открыли такую ураганную, а главное, целенаправленную стрельбу, что фашистский огонь резко ослаб. Скоро в противостоящем доме послышались глухие разрывы гранат. Внезапно с верхнего этажа посыпался вниз хлам, загораживавший окно, за ним с отчаянным воплем вылетел фашист, и в проеме окна показалось страшное, окровавленное лицо Малышко. Он воинственно помахал кулачищем и скрылся.
      Еще некоторое время на противоположной стороне слышалась перестрелка, изредка рвались гранаты, потом все стихло.
      Теперь нужно уничтожить дот. Фашисты по-прежнему поливают оттуда улицы свинцовым дождем. Были бы у нас дымовые шашки, можно бы попытаться под прикрытием дымовой завесы по-пластунски преодолеть улицу. Я высказал эту мысль Емельянову. Он куда-то скрылся, потом позвал меня во двор. Я вышел и сразу закашлялся от черного дымного смрада.
      - Что случилось? Что горит? - забеспокоился я.
      - Фрицевские покрышки, - удовлетворенно пояснил Иван Васильевич.
      Протерев слезящиеся глаза, я насчитал четыре костра, на которых вовсю чадила резина. Все ясно: Иван Васильевич решил применить их вместо дымовых шашек.
      Емельянов махнул бойцам. Те, обмотав руки мокрым тряпьем, покатили горящие покрышки к воротам, с силой вытолкнули их на улицу. Порывы ветра не давали дыму подняться вверх, и он, растекаясь над мостовой, быстро достиг перекрестка.
      Фашистские пулеметчики продолжали стрелять наугад.
      Я первым пополз по мостовой, почти касаясь ее щекой. Кто-то обогнал меня справа, кто-то испуганно ойкнул позади, но вскоре весь взвод Емельянова уже находился на противоположной стороне. Лишь одного бойца слегка царапнуло пулей.
      Навстречу мне вразвалку шел Малышко с юным проводником.
      - Товарищ комроты! Задание выполнено...
      Что он докладывал дальше, я не уловил. Мое внимание было сосредоточено на его забрызганных кровью шапке, лице и шинели.
      - Что с вами, товарищ Малышко? Вы ранены?
      - Нет. А что?
      - Да вы весь в крови!
      Удивленный богатырь провел руками по лицу, взглянул на свои ладони и пошатнулся. Еле успел подхватить его, помог доковылять до стены дома и опуститься на землю. Он виновато улыбнулся:
      - С детства не выношу вида крови, меня от нее мутит.
      - Петин! Петин! Позвать Петина! - нетерпеливо кричу я, не зная еще, насколько серьезно ранен Малышко.
      Переваливаясь по-утиному, подбежал Петин. Молча показываю на Малышко. Санинструктор вытащил из сумки бутыль с какой-то жидкостью, намочил ватный тампон и, сняв с раненого шапку, протер ему лицо. Пока он осторожно ощупывал голову и богатырскую грудь, лицо Малышко опять покрылось капельками крови, видимо сочившейся из многочисленных царапин. Петин начал густо смазывать их йодом и вдруг - взлетел в воздух! Стремительно вскочив, Малышко высоко поднял за шиворот дрыгающего ногами санинструктора и разъяренно рычал:
      - Ты что, издеваешься?! С живого шкуру сдираешь?!
      - Что ты, что ты, товарищ сержант! - лепетал испуганный Петин. - Это для дезинфекции, чтобы заражения крови не случилось.
      Не удержавшись от смеха, с трудом вырываю Петина из рук Малышко и опускаю на землю, после чего ротный эскулап не замедлил скрыться.
      Подошедший Митрофан Васильевич удивленно посмотрел на поспешно убегавшего Петина. Я рассказал об "инциденте".
      - Ну и герой! - усмехнулся политрук. - А мы его так разрисовали. - Он протянул мне лист бумаги, где довольно умело черным карандашом был набросан рисунок: грозная физиономия сержанта в окне, а в воздухе распластался испуганно вопящий фашист, выброшенный им из окна. И подпись: "Так сержант Малышко расправляется с фашистами. Бей их, распроклятых!" А наверху: "Прочитай и передай товарищу".
      - Все правильно, - подтвердил я. - Пусть все посмотрят. Неожиданно во дворе появился лейтенант Соловьев, с которым мы так и не успели отметить его день рождения. Увидев меня, Вениамин крикнул:
      - Комбат недоволен твоим топтанием на месте! Седьмая рота обогнала вашу и девятую на целый километр!
      Когда я объяснил причину задержки, Соловьев деловито спросил:
      - Что намереваешься делать?
      - Передай командиру, что взвод Емельянова немедленно будет развивать успех, а я со своим резервом покончу с гарнизоном дота и расчищу путь остальным взводам.
      - Ладно, так и доложу комбату! - крикнул начштаба. - Удачи тебе!
      Политрук ушел со взводом Емельянова, а я с Малышко и сапером попытался проскочить перекресток, чтобы с тыла подойти к доту. Едва мы высунулись, вокруг зацокали пули. Стало ясно, что, пока мы не выбьем фашистов из комнат, окна которых выходят на перекресток, подойти к доту не удастся. Молча переглянулся с Малышко. Поняв меня, богатырь махнул своему отделению. Разделив его на группы по три человека, он в своей обычной манере, больше жестами, чем словами, указал направление движения каждой группы и стремительно побежал через улицу. Слишком поздно я обнаружил, что Остап ни на шаг не отстает от Малышко. Крикнул, чтобы он вернулся, но мальчуган сделал вид, что не слышит. К счастью, он благополучно проскочил простреливаемую улицу. Скоро в доме поднялась стрельба, послышались взрывы гранат, а потом появился, как всегда, невозмутимый Малышко в сопровождении парнишки и красноармейца. Еще издали подняв свой огромный кулак в популярном довоенном приветствии "Рот Фронт!", он хрипло пробасил:
      - Порядок!
      - Где остальные? - встревожился я.
      - Там, - махнул он рукой в сторону здания, - караулят, чтобы не помешали нам фрицы.
      - Ты что же, Остап Миколаич, дисциплину нарушаешь? - стараясь сделать строгое лицо, спросил я сияющего и гордого собой мальчугана.
      - Не-е-т, - смутился тот, - не нарушаю.
      - Почему не вернулся? Я же приказал.
      - Я не слышал... Шум кругом.
      - А если честное пионерское?
      Бледные щеки Остапа порозовели, потупив взгляд, он схитрил:
      - Слышал, но побоялся идти назад: улица ведь простреливалась.
      - Ну ладно, - заключил я, - больше не высовывайся, наблюдай через забор и докладывай, если что заметишь. Вот тебе бинокль.
      - Есть, наблюдать и не высовываться, товарищ командир! - с готовностью вытянулся Остап, стараясь пошире развернуть узенькие плечи.
      Пулеметчики, словно предчувствуя свои последние минуты, беспрерывно строчат. Только с тыла, где вход, амбразуры не было. Воспользовавшись этим, мы бросаемся к доту. Малышко бежит, легко удерживая в одной руке тяжелый заряд взрывчатки, в другой - гранату, у меня наготове две гранаты.
      Малышко осторожно кладет взрывчатку под дверь, сапер присоединяет к ней бикфордов шнур. Вот он загорелся, и мы, отбежав на безопасное расстояние, прижимаемся к земле. Раздается взрыв. Бросив в распахнувшуюся дверь гранату, мы с Малышко протискиваемся внутрь дота. Малышко сразу же, пошатываясь, поворачивает назад. Присмотревшись, вижу на полу окровавленные трупы и тоже спешу к выходу.
      Нас окружают возбужденные бойцы второго взвода. Кто-то на радостях крикнул:
      - Качать командира роты!
      И только мой строгий окрик останавливает бойцов. Расступившись, они пропускают старшего сержанта Терешина. Поблескивая озорными карими глазами, он докладывает, что во взводе ранен и отправлен в медпункт боец Чабанов.
      - Где взвод Украинцева?
      - Доколачивает фрицев в дальних домах.
      - А лейтенант Ступицын к Украинцеву ушел?
      - Не знаю, после высадки я его не видел.
      - Я же послал его к вам и в первый взвод...
      - Наверное, он прямо в первый взвод к Украинцеву махнул, - старается успокоить меня Терешин.
      - Возможно, - соглашаюсь я, а сам думаю: "Что же могло с ним приключиться?"
      Приказываю Терешину продвигаться по магистральной улице вверх, а одно отделение послать осмотреть дворы: не спрятались ли где-нибудь уцелевшие фашисты.
      Сам с отделением Малышко направляюсь на розыски первого взвода. Подошел к угрюмо стоявшему в одиночестве Малышко, тронул его за плечо. Он повернулся ко мне, и в его потускневших глазах я замесил такую боль и отвращение к происходящему, что у меня невольно мелькнула мысль: "Какая легкоранимая душа у этакого великана!"
      - Я приказал Петину оказать помощь раненым фрицам ж отправить в медсанбат.
      Малышко кивнул и молча зашагал следом за мной. Рядом пристроился Остап, о существовании которого я забыл.
      - Товарищ командир, - доложил он, - задание выполнено: ничего подозрительного вокруг не замечено.
      "Что же делать с мальчишкой? Как вернуть его домой? Ведь он теперь не отстанет от роты и наскочит на шальную пулю", - размышляю я, внимательно разглядывая его старенькую одежонку. И тут у меня родилась спасительная идея.
      - Товарищ Моторный! - сказал я. - Мы не успели как следует прочистить город, кое-где могли затаиться фашисты. Назначаю тебя комендантом участка, границы которого проходят в полукилометре вокруг твоего дома. Собери ребят и внимательно разведай весь участок. Если обнаружите фашистов, немедленно доложите военному коменданту, которого разыщите в порту. Задача ясна?
      - Ясна, товарищ командир! - воскликнул Остап и распахнул телогрейку, чтобы виден был пионерский галстук.
      Подарив ему на память старенький бинокль - мне достался в бою совершенно новый, цейсовский, - с нежностью прижимаю к груди голову мальчика, затем, мягко отстранив его, приказываю:
      - Выполняйте задание.
      - Есть, выполнять задание! - воскликнул Остап и, неумело повернувшись через правое плечо, зашагал по улице.
      Я смотрю ему вслед и с волнением думаю: "Эх, мальчишки, мальчишки! Лишили вас проклятые фашисты счастливого детства. Сидеть бы вам сейчас за партами, а не в холодных подвалах!"
      Осторожно продвигаемся по улице, параллельной той, на которой стоит дот. В одиннадцатом часу утра догоняем наконец взвод лейтенанта Украинцева. Еще издали я увидел широкоплечую фигуру командира позади группы бойцов, настороженно шагавших гуськом с оружием наготове. По другой стороне улицы двигалась вторая группа. Вокруг было тихо.
      Я окликнул Украинцева. Он остановил взвод. Бойцы мгновенно перескочили через невысокие каменные изгороди и принялись тщательно обследовать окружающие дворы.
      - Взвод продолжает наступать по намеченному маршруту, - доложил Украинцев. - Ликвидировали укрепленный опорный пункт, который трудно было обойти. Уничтожено восемнадцать фашистов, в плен сдались шесть. С нашей стороны погиб красноармеец Лебедев, легкораненый Будкин остался в строю.
      - Лейтенант Ступицын у вас?
      - Нет, не был.
      Ответ Украинцева озадачил меня.
      "Куда же пропал мой боевой заместитель? Неужели погиб? А если, раненный, лежит в каком-нибудь дворе и ждет помощи? Что же делать?"
      Приказываю Украинцеву послать бойцов прочесать все дворы и улицы до перекрестка, на котором находится дот. Если лейтенант ранен, то только в этом районе. Украинцев выделил двух красноармейцев, я разъяснил им задачу, после выполнения которой они должны прибыть к церкви. Посмотрев вслед удаляющимся бойцам, я спросил:
      - Где пленные?
      - Мы их обезоружили, я приказал им держать перед собой белую тряпку на палке и строем двигаться в порт. Не терять же время с ними! - пожал плечами Украинцев, заметив, что я сердито нахмурился.
      - Почему идете по улице словно на прогулке? А если в каком-нибудь дворе засада?
      - Все предусмотрено, - спокойно возразил лейтенант, - прилегающие к улице дворы и здания проверяют мои дозоры. В подозрительных местах, где могут притаиться фашисты, задерживаемся и тщательно осматриваем все вокруг.
      Прощаюсь с Украинцевым и приказываю ему, как выйдет на магистраль, выводящую к шоссе на Старый Крым, прислать к церкви связного за получением дальнейших указаний.
      Очищая квартал за кварталом, рота продвигается к северо-восточной окраине города. Такого упорного и организованного сопротивления, как на перекрестке улиц у дота, мы больше нигде не встретили.
      Как всегда внезапно появились командир и комиссар батальона. Красивое волевое лицо капитана Николаенко выглядело оживленным и добродушным. Выслушав доклад о ходе наступления, он удовлетворенно потер руки:
      - Молодцы! Молодцы! Так держать! Ну, чем вам помочь?
      Услышав мою неизменную просьбу о патронах, гранатах и бутылках с горючей смесью, укоризненно сказал:
      - Что у меня, собственный завод? Транспорты с боеприпасами еще не разгрузились. Есть небольшой запас, а наступать долго. Вдруг выгрузка боеприпасов задержится? - Однако, прощаясь, смягчился: - Ладно, пришлю тебе ящик-другой патронов и три десятка гранат. Но, смотри, - погрозил он пальцем, - береги боеприпасы, не растрачивай понапрасну.
      Возвратившийся из взвода Емельянова Митрофан Васильевич с восхищением рассказывает, как смело действовали бойцы третьего взвода. Наконец отыскался и лейтенант Ступицын. Увидев его живым и невредимым, я поначалу заулыбался, но, вспомнив, что на его розыски посланы бойцы, спросил:
      - Вы где пропадали, товарищ лейтенант? Почему не были во взводах Терешина и Украинцева?
      - Невозможно было пройти, товарищ комроты, улицы простреливались, а когда стрельба закончилась, потерял следы обоих взводов.
      В голосе лейтенанта не чувствовалось и тени смущения. Я задохнулся от возмущения. С трудом сдержав себя, предупредил, подчеркивая каждое слово:
      - Запомните, лейтенант, если подобный случай трусости повторится, пойдете под трибунал.
      - Это не трусость, - покраснев, возразил Ступицын, - а проявление осторожности, естественное, так сказать, чувство самосохранения, присущее каждому нормальному человеку. Разве я нужен вам мертвым?
      - Вы не нужны мне никаким! - взорвался я. Внимательно слушавший наш разговор Митрофан Васильевич притянул Ступицына за пуговицу шинели, приподнявшись на носки, пристально посмотрел ему в глаза. Потом оттолкнул лейтенанта и с нескрываемой насмешкой сказал:
      - Запомните, лейтенант Ступицын, осторожность и трусость - понятия разные. Постарайтесь не путать их.
      Размолвка с заместителем оставила неприятный осадок. В дальнейшем я стал меньше встречаться с ним, передавал распоряжения через других и поручил ему вместе со старшиной заботиться о питании бойцов, о боеприпасах, доставке раненых на медпункт и похоронах убитых.
      Продвигаясь от одного квартала к другому, бойцы иногда натыкались на небольшие группы солдат или полицаев. Вместо того чтобы использовать для ликвидации их часть сил, в атаку бросалась вся штурмовая группа. Это задерживало продвижение. Все же к полудню взводы Терешина и Емельянова пробились к возвышавшейся над городом церкви, окруженной каменным забором. Подступы к церкви простреливались ружейно-пулеметным и автоматным огнем.
      Пока мы с Митрофаном Васильевичем пытались выяснить обстановку, меня разыскал посыльный от капитана Николаенко. Он проводил меня к комбату.
      - Кстати подоспел, лейтенант! - увидев меня, воскликнул капитан. Досадная задержка! - Заметив, что я удивленно смотрю на пожилых мужчин в гражданской одежде, Николаенко пояснил: - Это местные товарищи. Они помогли нам раскрыть систему круговой обороны церкви. За ее оградой укрылись немалые силы. Задача усложняется тем, что на территории церкви находятся также военнопленные. Они не должны пострадать. Посоветовавшись с товарищами, - Николаенко кивнул на местных жителей, - я решил атаковать церковь вместе с подразделениями первого батальона. Вы, лейтенант, начнете атаку и отвлечете внимание гарнизона на себя. Как только бой разгорится, основные силы, которые скрытно сосредоточатся в прилегающих к церкви садах, атакуют противника с противоположной стороны. - Помолчав, капитан спросил: - Уяснили замысел и цель вашей атаки?
      В голову лезут неприятные мысли: "За демонстрацию атаки рота заплатит жизнями бойцов и командиров. Но что делать? Кто-то должен выполнить и эту задачу". Подавив сомнения, ответил как можно тверже:
      - Замысел ваш и задача роты ясны. Когда начало атаки?
      - В вашем распоряжении сорок минут, за пять минут до атаки по территории церкви откроют огонь все батальонные минометы...
      В комнату стремительно вошли майор Андреев и батальонный комиссар Трофимов. Николаенко вскочил, начал докладывать о сложившейся обстановке, но командир полка перебил его:
      - Вы что, капитан, на ночлег расположились около церкви? Почему не атакуете?
      - Пытались атаковать с ходу, товарищ майор, но уж очень хорошо организована система огня: каждая пядь земли пристреляна, особенно свирепствуют пулеметы, установленные на колокольне. С капитаном Бужинским мы разработали план совместных действий.
      - Когда начало атаки? - спросил Андреев.
      Комбат назвал время. Майор пообещал прислать полковую пушку: она поможет сбить пулеметы с колокольни.
      Возвращаюсь на позиции, занятые ротой, и с радостью узнаю, что прибыл взвод Украинцева. Внимательно присматриваюсь к местности. На противоположной стороне улицы высится церковная ограда. Прикрытая мощным огневым заслоном, она кажется неприступной. Постепенно вырисовывается план атаки, его детали. Собираю командиров взводов, кратко разъясняю им создавшуюся обстановку, ставлю задачи, уточняю направление атаки каждого взвода и требую наделать как можно больше шума: стрелять, погромче и почаще кричать "ура", но по возможности избегать лезть под пули. Как только фашистские пулеметы сосредоточат огонь на роте, разъяснял я, укрываться, а едва они умолкнут, двигаться вперед с громким "ура".
      Вдруг я увидел старшину Санькина с ватагой городских ребят.
      - Что такое? - удивился я.
      - Товарищ комроты! Атаман этой ватаги по всей форме доложил, что вы поручили ребятам помогать мне в сборе трофейного оружия и боеприпасов. Они славно потрудились! Целую гору немецких винтовок, патронов и даже два пулемета притащили, а сейчас в соседних дворах шесть лестниц отыскали. Думаю, лестницы нам пригодятся: помогут через забор перемахнуть.
      - Молодцы! - не удержался и похвалил я, хотя только что собирался отругать старшину за то, что допустил мальчишек в район боевых действий. А теперь немедленно уведи их подальше и займи каким-нибудь безопасным для жизни делом.
      Лестницы, найденные мальчишками, Санькин раздал взводам. Когда в воздух взвилась красная ракета, бойцы открыли бешеный огонь. Донесся трубный голос Малышко. Словно запал в мощном . заряде, он вызвал взрыв могучего раскатистого "ура-а-а-а!". Этот громовой раскат на мгновение заглушал яростный огонь из-за церковной ограды. Никогда не думал, что сотня человеческих глоток может поднять такой оглушительный рев.
      Дважды взводы поднимались в атаку и отползали в укрытия, когда пулеметы сосредоточивали на них свой огонь.
      Артиллеристы прямой наводкой гвоздят в проемы колокольни, где укрылись фашистские пулеметчики, но никак не могут попасть в цель.
      После второй атаки во время короткой передышки около меня появился капитан Николаенко:
      - Много потерь в роте?
      Узнав, что трое бойцов отделались незначительными царапинами, комбат облегченно вздохнул:
      - Хорошо. Надо быстрее кончать здесь. Главные силы полка уже выходят на северо-восточную окраину. После захвата Кирпичного завода предстоит решающая атака Лысой горы. Пока мы ею не овладеем, город нельзя считать освобожденным. Мины у тебя есть?