Если весной, когда уровень воды сравнительно низок, вы с запада обогнете Мшичинский залив в Дарвинском заповеднике и пересечете топкое моховое болото, то обязательно попадете к началу лесистой гривы. Покрытая на возвышенных участках старым ельником, а в моховых понижениях – угнетенным низкорослым сосняком, она на несколько километров протянулась с запада на восток и выходит к широкому водному простору Рыбинского водохранилища. Эта грива носит название Морозиха. В прошлом всю эту территорию покрывали леса, потом их затопили водой. От избытка влаги погибли деревья, осыпались листья и хвоя, в воду упали отжившие великаны. Только на высокой гриве сохранился зеленый лес. Темные ели и сейчас высоко поднимают свои вершины, широко раскинули ветви березы.
      Гриву Морозиху не часто посещают люди. В стороне она, да . и не легко в весеннюю пору проникнуть к этому месту. Контрабандой иной раз нагрянут сюда ягодники за перезимовавшей под снегом клюквой или побывает охрана заповедника, и вновь на гриве наступят тишина и безмятежный покой. Только порой с открытой воды налетит беспокойный ветер, да в ответ ему глухо зашумят вершинами старые ели. Зато много здесь зверей и птиц. Нередко забредет на гриву медведь, по ее краям гнездятся крупные хищные птицы, часто встречаются лоси.
      Однажды в прохладный майский день мы с приятелем Вячеславом Васильевичем решили проникнуть на гриву Морозиху. Люблю я с этим знатоком природы не спеша побродить по молчаливому заповедному лесу.
      Мы достигли лесистой гривы, осмотрели по пути сначала гнездо ястреба-тетеревятника, потом большого подорлика и, спустившись в низину, пересекли угнетенный сосновый лес. Болотистая почва и высокие моховые кочки сильно затрудняли наше движение. Время от времени с хлюпаньем проваливалась в болото нога, с треском ломался сухой валежник.
      – Смотрите, филин, – тронув меня за локоть, шепотом предупредил Вячеслав Васильевич.
      В нескольких шагах впереди на толстом суку корявой сосны я увидел большого филина. Развесив в сторону ушные пучки перьев, он неподвижно сидел к нам спиной и не обращал никакого внимания ни на всплески воды, ни на треск валежника – вообще на весь шум, производимый нами. Меня поразило такое поведение филина, чрезвычайно чуткой и осторожной птицы. Шепотом я сказал это Вячеславу Васильевичу. Но и едва слышный шепот, видимо, достиг тонкого слуха птицы. Филин медленно повернул голову. Одно его длинное ухо подозрительно поднялось вертикально, затем поднялось другое, прищуренные глаза сразу открылись, стали круглыми. Сорвавшись с сосны, филин почти над самой землей быстро полетел прочь от беспокойного места и, лавируя между деревьями, исчез за зеленой завесой.
      – Эх ты, филька-простофилька! – усмехнулся я.
      Обитая на глухой, отдаленной гриве, филька в значительной мере потерял свою прирожденную бдительность: ведь редко заглядывает человек в его владения.
      В ту весну в Дарвинском заповеднике серых ворон было особенно много. Сначала они держались по берегам разливов стаями потом численность их несколько уменьшилась. Вероятно, часть птиц отлетела в другие места, к рыбным промыслам, где корму значительно больше, а остальные разбились на пары. В конце апреля, выбрав наиболее богатые водяной птицей места, вороны построили гнезда и вскоре отложили яйца. Куда ни пойдешь, всюду наткнешься на пары серых ворон. Еще издали, с вершины старого дерева, заметят они идущего человека и зоркими глазами хищника следят за каждым его движением.
      Придется нам временно прекратить экскурсии и заняться воронами, решили мы с Вячеславом Васильевичем. Утки уже начали откладывать яйца, а ворон в этом году загнездилось особенно много. И если сейчас не отстрелять их, не сократить их численность, они наделают много бед заповеднику – погибнут утиные гнезда. На другое утро после этого разговора мы уже не пошли, как обычно, на дневную экскурсию, а занялись подготовкой к истреблению хищников. Осмотрели со всех сторон шалаш, заблаговременно поставленный на окраине луга близ деревеньки, подправили его свежими сосновыми ветками, неподалеку от шалаша вбили колья. На этом и закончилась подготовка к предстоящей вороньей охоте.
      Уже года два около соснового леса, в просторном сарае с дверью, затянутой металлической сеткой, содержался взрослый филин. Маленьким смешным птенцом принесли его когда-то из заповедного леса. Но птица не стала ручной и доверчивой. На отшибе стояла эта постройка, ее редко посещали люди, и молодой филиненок в уединении стал постепенно таким же диким и нелюдимым, как и филины, живущие на свободе. Когда кто-нибудь приближался к металлической сетке и заглядывал внутрь сарая, он угрожающе щелкал клювом, таращил глаза, а затем, сорвавшись с места, носился по всему сараю.
      Время от времени пленного филина использовали как приманку при отстреле серых ворон в заповеднике.
      – Когда вы последний раз фильку кормили? – спросил я приятеля.
      – Дней десять или двенадцать назад, – ответил он.
      – Как это десять или двенадцать – вы, наверное, шутите? Мне было хорошо известно, что Вячеслав Васильевич очень любит животных и не допустит небрежного отношения к птице, содержащейся в неволе.
      – Нет, не шучу, именно так. Мы его обычно в течение месяца, иногда два, иногда три раза кормим. Вот и завтра получит двух-трех ворон, и опять попостится по меньшей мере с недельку. Не удивляйтесь, этого вполне достаточно. Завтра поймаем его, сами убедитесь, какой от тяжелый.
      И действительно, несмотря на длительные перерывы между кормежками, филька оказался сильным и вполне упитанным. С трудом я прощупал у него киль, что, несомненно, доказывало здоровье птицы.
      Стояло прохладное утро, когда я забрался в шалаш, удобно уселся на кучу веток и, приготовив ружье, стал терпеливо ждать. Ц1агах в пятнадцати от шалаша, на земле, привязанный веревкой За ногу, сидел наш филька. Избыток света сначала ослепил птицу, она оставалась неподвижной. Потом филин стал медленно поворачивать голову, озираясь кругом, и хлопал глазами, видимо, не зная, что предпринять дальше.
      Интересно, что филины способны на такое долгое голодание. «Как в этом отношении они похожи на тигров!» – думал я, вспоминая прочитанную статью натуралиста Левы Капланова. Поставив себе задачу изучить питание уссурийского тигра, он целыми месяцами ходил на лыжах по тайге хребта Сихотэ-Алиня по тигровому следу. В результате упорных исследований ученый установил, что тигр на свободе ловит и поедает добычу примерно раз в полторы-две недели. Задерет оленя, попирует над ним денька два или три и идет дальше. А там, смотришь, через недельку-другую вновь попадет в лапы хищнику кабан или другая крупная жертва – и опять вволю отъедается тигр перед новым длительным воздержанием.
      На этом мысли мои оборвались. Где-то позади шалаша настойчиво застрекотала сорока. Предчувствуя неприятность, филька поспешил убраться с открытой поляны. Поднявшись на крылья, он рванулся в сторону, но привязанная к колу веревка натянулась до отказа и повалила его на землю. Тогда, раскрыв широкие крылья, хлопая глазами и щелкая клювом, филька принял боевую позу, топчась на одном месте.
      В этот момент высоко над шалашом я услышал тревожное воронье карканье. Ворона летела, описывая небольшие круги над луговиной, как бы скликая на помощь ворон-соседей. Вскоре к ней присоединилась другая птица, потом третья, еще и еще… И вся компания, наполняя тишину утра возбужденным карканьем, закружилась в воздухе, спускаясь все ниже и ниже. Вот одна из ворон пролетела над самым филином, другая, продолжая кричать, уселась на верхушку рядом стоящего дерева.
      Возбуждение нападающих птиц передалось и фильке. Он вновь попытался подняться на крылья, и его неудачный взлет вызвал страшный переполох среди вороньей компании. Грянул выстрел, потом второй, за ними последовал третий, и все превратилось в какой-то хаос. Филин подскакивал вверх, защищался от пикирующих сверху птиц, набрасывался на упавших после выстрела, а вороны, не понимая, в чем дело, и, вероятно, приписывая все несчастье ненавистной ночной птице, с еще большим возбуждением продолжали нападение.
      Возбуждение фильки не прекратилось и после того, как воздушная атака закончилась и мы подобрали и уложили в заплечный мешок убитых ворон. Филин и на нас таращил глаза и щелкал клювом. Когда же мы попытались взять его в руки, он, защищаясь, перевернулся на спину и выставил вперед мохнатые когтистые лапы.
      – Что и говорить, смельчак! Дорого сумеет продать свою жизнь, если в этом будет нужда, – уронил Вячеслав Васильевич скрутив, наконец, филина. – До смерти боится только одну птицу – безобидного кулика-сороку. Как прилетит этот пестрый, красноносый кулик, начнет с громким свистом пикировать сверху, тут уж не выдерживают филькины нервы. Распластается он на земле, раскроет крылья и лежит, словно мертвый.
      – Жалко все-таки эту птицу, я бы выпустил ее на волю, – сказал я Вячеславу Васильевичу, когда мы водворили фильку в сарай и бросили ему убитых ворон.
      – Ничего не выйдет из этого, уже пробовал, – безнадежно махнул рукой мой собеседник. – Улетит в лес, сядет на дерево и будет сидеть на одном месте голодный несколько суток сряду. Приходи и бери руками. Ведь выкормыш, – пояснил он.

      – Ну как, Миша, поедем завтра на острова? – спросил я как-то за ужином хозяйского сына.
      – Если не будет дождя, пожалуй, поедем, – ответил он. – Только не туда, где мы были в прошлое воскресенье.
      – Мне все равно, куда ни ехать, лишь бы на островах побывать, – согласился я.
      – Поедем через Гнилую протоку к Саровке – там большой затон с ключами, вода чистая, и всегда рыбы полно, – продолжал Миша. – А когда Гнилой будем ехать, я вам филинов покажу. Уже раза два на Гнилой протоке этих филинов я поднимаю, и все в одном месте. Наверное, они там постоянно живут. Уж очень хороши филины, здоровые, как бараны, уши висят, глаза круглые, во какие большие! – продолжал Миша.
      В том 1938 году ранней весной я впервые приехал в Приморье и, поднявшись вверх по реке Большой Уссурке, остановился у старой колхозницы в небольшом селении Вербовке. Внук моей хозяйки Миша Евченко по воскресным дням возил меня на плоскодонной лодчонке по притокам, тихим затонам и островам этой реки. Сетью он ловил рыбу или колол острогой щук, а я тем временем отстреливал интересных птиц и снимал с них шкурки. Здесь было много пернатых, которые встречались впервые. Естественно, что сбор птиц поглощал все время, и было жаль тратить его на филина, с которым я уже неоднократно сталкивался в прошлом. Я твердо решил не увлекаться крупными птицами. Что будет дальше, посмотрим, а сейчас не до филинов. Но не все зависит только от вашей воли.
      В то утро мы с Мишей сначала высадились на большом острове и обошли кругом лесное озеро. С характерным кряканьем с него поднялась парочка уток-мандаринок и тут же исчезла за свисающими к воде деревьями. Потом мой спутник показал глубокий родник с ледяной и совершенно прозрачной водой. На дне родника неподвижно лежала большая мягкотелая черепаха. Поехали дальше, вскоре свернули с основного русла и попали в узкую проточку с быстрым течением; ее загромождали занесенные сюда обломки упавших в воду деревьев. Течение стало не столь стремительным, и нас уже медленно понесло дальше. По сторонам поднимался старый лиственный лес. К самой воде наклонились плакучие ивы, р стороне, наполняя воздух пряным запахом, цвела черемуха, широко раскинули горизонтальные ветви грецкие орехи, да к самому небу поднимали вершины гиганты-тополя. Чудный, незабываемый лес!
      – Это и есть Гнилая протока, вон за тем поворотом в прошлый раз я спугнул пару филинов, – предупредил меня Миша. – Зарядите ружье крупной дробью.
      Перед тем я охотился за желтоспинными мухоловками, и мое ружье было заряжено полузарядниками самой мельчайшей дроби. Ею не убьешь и не поранишь филина: густое и мягкое оперение птицы, как настоящая броня, предохранит ее от слабого заряда и мелкой дроби.
      Исполняя просьбу Миши, я взял ружье в руки, повозился с ним, как бы вкладывая другие патроны, но оставил в стволах те же полузарядники. «Все равно не буду стрелять в филина», – еще раз старался убедить я себя. Но именно в этот момент на берегу протоки среди высокого папоротника Миша увидел сидящую птицу.
      – Филин. Стреляйте, стреляйте, филин! – показывая шестом и пригибаясь на лодке, зашептал он.
      Не один, а два филина, потревоженные нашим появлением, бесшумно поднялись из прибрежных зарослей.
      – Стреляйте, филины! Бейте! Ну, бейте же! – вдруг закричал мальчуган не своим голосом.
      И я не сдержался. Вскинул ружье и, стараясь не попасть в летящих филинов, сделал два частых выстрела. Обе птицы, лавируя между деревьями, благополучно полетели дальше. Только после второго выстрела я заметил, как задний филин потерял несколько перьев: вероятно, их выбили боковые дробины заряда. А тем временем нашу лодку несло дальше вниз по течению.
      – Вон он, смотрите, на дереве, – вдруг зашептал опять Миша, указывая на старый тополь.
      Шагах в семидесяти в стороне я вновь увидел того же филина. Он сидел на толстом суку у ствола дерева и следил за проплывающей мимо лодкой. Какой-то странной на этот раз показалась мне птица: необычно свисали по сторонам головы длинные и широкие ушные пучки перьев, да непривычно смотрели желтые большие глаза. Филин ли это?
      Поспешно отыскал я в патронташе патрон, заряженный крупной дробью, сунул в ружье и выстрелил. Но на этот раз расстояние было слишком большое, и ни одна,дробина не попала в птицу. Филин снялся с сука и исчез за зелеными ветвями деревьев. Вот досада! Я проводил его глазами, зная наперед, что теперь подойти к стреляной птице почти невозможно.
      – Вернемся назад, – обратился я к мальчугану. – Когда я стрелял там, дробь выбила у филина перья. Мне обязательно нужно отыскать хоть одно перышко!
      Миша подогнал лодку к знакомому месту и мрачный сидел на корме, пока я бродил по прибрежным ивовым зарослям. Когда же я нашел и показал ему выбитое перо загадочной птицы, он только сплюнул в сторону и не проявил к нему ровно никакого интереса. Его фигура выражала презрение к охотнику, спуделявшему так близко по большой птице.
      Перо обладало необычным рисунком. Я осматривал его еще и еще, пытаясь восстановить в памяти рисунок пера обыкновенного филина, и, наконец, не придя ни к какому выводу, бережно уложил его в записную книжку. Потом неоднократно я один плавал на лодке по протокам Большой Уссурки в надежде добыть странного филина, но безуспешно.
      Прошло несколько месяцев, я возвратился в Москву и здесь путем сравнения смог точно определить хранящееся у меня перо. И что же вы думаете? С досады я схватился за голову, и все закрутилось перед глазами. Перо, выбитое дробью на островах Большой Уссурки, несомненно, принадлежало крайне редкой птице – рыбному филину.

      Не люблю я писать о том, чего не видел своими глазами. Ведь в пересказе – не ваши чувства, а часто и не ваши слова. И все же мне хочется рассказать об этом смешном случае; он произошел с моим старым товарищем Сергеем Павловичем Наумовым. Рассказал он мне о нем так ярко и интересно, что я решил написать об этом.
      На вьючных лошадях добрался Сергей Павлович с небольшим конным отрядом до города Верхоянска и оттуда стал продвигаться далее к северу. Пройдет отряд километров пятьдесят, выберет начальник интересное место и работает здесь несколько дней, и вновь снявшись с лагеря, отряд идет дальше…
      Как и во всякую подобную экспедицию, Наумов захватил в Якутию дробовое ружье. Только на этот раз пользовался он им сравнительно редко, таскал за плечами и явно предпочитал своеобразную и трудную охоту при помощи фотоаппарата. Интересное это дело, особенно для хорошего специалиста и настоящего полевого работника. Много замечательных снимков удалось сделать ему во время этой поездки.
      Однажды в разреженном лиственничном лесу Сергей Павлович встретил интересную для зоолога птицу – бородатую неясыть. Это – большая сова; по размерам она несколько уступает обыкновенному филину и отличается от него рядом признаков. Окраска птицы – светло-серая, на голове нет перьев, называемых ушками, на светлом фоне лицевого диска уже издали заметен тонкий, четкий рисунок: каждый глаз окружен многочисленными концентрическими кругами. Не часто удается наблюдать бородатую неясыть в естественной обстановке, еще реже находят ее гнезда.
      Сова близко подпустила к себе Наумова, и он попытался запечатлеть ее на пленке. Птица не спешила улетать, и Сергей Павлович снял сову сначала издали, потом решился подойти ближе и сделал новый снимок. Но после этого птица сама подлетела еще ближе, присела на вывороченный корень упавшей лиственницы, затем слетела с него, сделала небольшой круг и вновь возвратилась на старое место.
      Наумов пришел к выводу, что где-то рядом помещается гнездо совы, и решил воспользоваться этим случаем, чтобы сделать серию снимков на близком расстоянии. Предположение его вскоре оправдалось: что-то заверещало и защелкало у его ноги, и он увидел на земле светло-серый комок пуха. Комок оказался уже достаточно подросшим пуховым птенцом бородатой неясыти. Держа наготове аппарат, Наумов ногой подталкивал пухового совенка. Бесцеремонное обращение не нравилось птенчику: он шипел, таращил глаза и щелкал клювом. Заслышав невнятные звуки, к птенцу подлетела взрослая птица. В трех шагах от стоящего человека она уселась на корень упавшего дерева, тоже защелкала клювом и вновь отлетела немного подальше. Чуть согнувшись вперед и терпеливо следя за каждым движением взрослой птицы, Наумов долго оставался на одном месте. Но трудно бывает в Якутии сохранять неподвижность в летнее время. Около вас собирается множество мелких жалящих насекомых. Крылатые мучители, назойливо звеня, лезут в глаза, в рот и уши. Охота с фотоаппаратом в этих местах много труднее, чем охота с дробовиком или винтовкой. Гнус со всех сторон облепил Сергея Павловича. Затылок и шею он прикрыл широким шар– Затылок и шею он прикрыл широким шарфом, на руки натянул кожаные перчатки и вновь, приведя аппарат в боевую готовность, замер на месте, терпеливо выжидая, когда бородатая неясыть усядется особенно близко и удобно. Опять, заслышав шипение и щелканье, взрослая птица описала небольшой круг в воздухе, подлетела близко к стоящему человеку и снова уселась на торчащий корень. Нельзя было упустить этого удобного случая. Наумов осторожно навел аппарат на резкость, нащупал спуск затвора и… Неожиданный и сильный удар по затылку сбил Сергея Павловича с боевой позиции. Не удержавшись, он упал на землю, аппарат отлетел в сторону. Интересная съемка прекратилась.
      Пока самец бородатой неясыти пытался всеми средствами защищать своего птенца от забредшего к гнезду человека, самка не проявляла особого беспокойства. Она сидела поодаль на высоком дереве и наблюдала за тем, что происходило внизу. Но всему есть граница и мера. Надоело и самке быть только зрителем. Снявшись с высокого дерева, она сверху ударила человека и свалила его на землю.
      – А знаешь, как съездила? Как будто туго набитой подушкой стукнули по затылку, – рассказывал мой приятель. – Три дня шея болела. Не случайно я не устоял на ногах и растянулся.
      А ведь Сергей Павлович Наумов – высокий, большой человек.
      – Но ты, надеюсь, не выстрелил в птицу? – поторопился спросить я.
      – Что ты, даже в голову не пришло. Отыскал аппарат и, потирая затылок, убрался из совиных владений.
      Поведение бородатой неясыти – не редкий случай, не исключение. Многие совы – честь им и слава! – умеют защитить свое потомство и смело бросаются на врага, даже на человека. Этим особенно отличаются сычики, полярные совы и совы-неясыти. Они бьют противника своим телом и наносят рваные раны когтями.

      – Чибисы прямо на нас летят, – невольно пригибаясь к земле и всматриваясь в пестрых птиц, предупредил я отца. Но отец равнодушно глянул на летящую стаю.
      – Хоть их и едят, но ведь это не настоящая дичь, – пояснил он, не поднимая своей двустволки. – Серьезное ружье никогда не сделает по чибису выстрела.
      «Почему же не дичь?» – хотел спросить я, провожая стаю глазами.
      Но что-то отвлекло мое внимание и я не задал вопроса ни в тот момент, ни позднее. Это произошло в детстве, когда я только начинал ходить с отцом на охоту. Авторитет отца был настолько велик, что я всю свою жизнь, не зная конкретных причин, избегал стрелять чибисов.
      Много охотясь на Украине, я в конце концов убедился, что в чибиса действительно редко выстрелит настоящий охотник. Но почему? Не потому ли, что чибиса любят там, называют чайкой и слагают о нем песни?
      Одну песню мне привелось слышать в маленьком хуторке над Днепром, куда я зашел однажды переночевать после охоты за куропатками. В ней не было ничего особенного, яркого и красивого – простые слова, несложное содержание: когда-то давно ехали на волах чумаки с солью и остановились на ночлег в открытой степи у ставка; над ними с криком летала чайка. Поискав немного, чумаки нашли подросших птенцов чибиса, «чаенят», и заправили ими кашу. Наутро, когда чумаки покинули место ночлега, чибис, издавая жалобный крик, оплакивал погибших птенчиков. Эту песню пела пожилая женщина, у нее был слабый голос, но она спела ее с таким чувством, что простые слова произвели на меня очень сильное впечатление и глубоко врезались в память. Бабка моя была тоже украинка. Быть может, и она знала и пела моему отцу песню о чайке и чаенятах? Не потому ли отец не стрелял чибисов и не советовал стрелять мне? А может быть, и по другой причине? Он не был зоологом, но много свободного времени проводил на охоте, любил и понимал природу. Мне кажется, он знал, что чибис заслуживает покровительства со стороны человека.
      Много гибнет дичи от всевозможных хищников!
      Побывайте хоть один раз на местах зимовок под Ленкоранью или на туркменском берегу Каспия, и вы убедитесь в этом. Стаи уток – шилохвостней, свиязей, красноголовых и красноносых нырков – сплошными массами покрывают воду. В стороне темными пятнами видны скопления лысух, еще дальше, в мелководном заливе, белеют лебеди и розовые фламинго. Где-то в небе гогочут гуси. Но яркое южное солнце слепит глаза, мешая рассмотреть летящую крикливую стаю. Много скапливается птицы на наших зимовках, но много здесь и различных хищников. Во всех направлениях над самой водой и тростниками вьются камышовые луни. То и дело они бросаются вниз, пытаясь схватить ослабевшую утку. На отмелях, четко выделяясь на светлом фоне, неподвижно сидят крупные птицы – орланы. А проведите в местах птичьих зимних скоплений хоть одну январскую зорю; Вот на горизонте прячется солнце, надвигаются ранние сумерки. И теплый, почти жаркий день сменяется прохладной ночью. Иной раз даже ударит небольшой морозец, и мелкая неподвижная вода рисовых полей и луж покроется за ночь тонкой ледяной коркой. Потемнеют заливы, исчезнут из виду массы сидящей птицы. Только все чаще над головой в небе, издавая крыльями своеобразный свист, пронесутся утки. В поздние сумерки они стаями поднимаются с открытых морских заливов и летят на внутренние водоемы за пищей. А навстречу им одна за другой тянут гусиные стаи. Целый день гуси провели на далеких озимых посевах, а сейчас в темноте крикливыми косяками летят к месту ночлега, на открытую мелкую воду опресненных речушками морских заливов.
      Где-то в стороне закричит шакал. «Аайаааааааааа…» – долго тянет он жалобным голосом. Ему вторит другой, потом третий. «Ай-ай, ай-ай, ай-ай, ай-ай», – подхватят сотни голосов. И вдруг все окрестности, вся окружающая вас темнота ночи наполнятся плачем и дикими воплями. Это крик сотен шакалов, вышедших на ночную охоту. Потом все утихнет. На южном небе загорятся мириады звезд. А над головой продолжают свистеть крылья, да время от времени с испуганным кряканьем с озерка или лужи взлетят утки, потревоженные ночным разбойником.
      Пройдите по тем же местам, когда взойдет солнце. На кочках среди разливов и по бровкам на полях риса вы обязательно обнаружите десятки свежих поедей. Круглые следы дикой кошки или шакала, остатки перьев из крыла какой-нибудь утки или лысухи без слов расскажут вам о ночной трагедии. За долгую зиму много погибнет дичи от четвероногих и пернатых разбойников.
      Кончатся морозы на Севере, вскроются сначала реки, потом озера – и вся сохранившаяся на зимовках птица полетит к местам гнездовья. Однако и во время пролета их преследуют хищники.
      Но вот наступает самое ответственное время, время размножения пернатых – весна. Высмотрит утка или тетерка укромное для гнезда место, отложит яйца и, стараясь ничем не выдать своего присутствия, ведет себя особенно осторожно. На короткое время оставляя гнездо, чтобы утолить жажду и голод, утка прикрывает его гнездовым материалом. Она делает это так искусно, что совершенно скрывает яйца от зорких глаз хищника. Однако и при таком поведении нелегко бывает сохранить кладку. В наших тундрах, где много гнездится гусей, гаг и северных уток, в поисках пищи рыщет неутомимый песец, летают хищные птицы-поморники. Яйца для них лакомство. Маленькая оплошность наседки – и, как правило, гибнет вся кладка.
      Изучая Север, ученые давно обратили внимание на существующую взаимопомощь среди обитателей тундры. На обрывах и крутых каменистых склонах по берегам рек и озер нередко гнездится сокол-сапсан. Рядом с гнездом этого быстрокрылого хищника, среди камней и лишайника, часто устраивают гнезда краснозобые казарки, а иногда и другие гуси. На птиц, гнездящихся с ним по соседству, сокол не обращает внимания: он бьет птиц только в воздухе, и сидящие на гнездах гуси – не его добыча.
      Завидев издали в тундре песца, сапсан вылетает ему навстречу и с криком, «козыряя» сверху, изгоняет непрошеного гостя из своих владений. Оберегая свое гнездо, сокол, не сознавая этого, охраняет и гнезда гусей-соседей; в соколиные владения избегает залетать даже поморник.
      А вот целая колония небольших белых птиц – полярных крачек. И эти пернатые нападают на каждого забежавшего песца, залетевшего поморника или крупную чайку. Обыщите кочки вокруг колонии, и вы обязательно найдете несколько гнёзд гусей, гаг или уток. Под охраной смелых и шумных защитников здесь они благополучно выведут свое потомство.
      Однако пернатое население тундры живет в несколько особых, я бы сказал, в благоприятных условиях. Сотни километров можно проехать по тундре весной и не встретить человека. И многие гуси, утки, гнездясь в одиночку, спокойно высиживают яйца и выводят свое потомство, не особенно нуждаясь в посторонней защите. Не спугнут с гнезда наседку, не найдут гнезда и хищники.
      Значительно труднее сохранить гнездо утке, тетерке или глухарке в лесных или лесостепных областях нашей страны. Здесь обитают самые отчаянные и страшные среди пернатого населения разбойники – серая и черная вороны. Эти хищники одарены большой сообразительностью и при поиске гнезд умело используют и небережливого человека, и его домашних животных. На одиноко стоящем дереве среди речной поймы или на окраине мохового болота рано построит ворона гнездо и отложит в него пять или шесть яиц. И когда наступит середина мая – самый разгар размножения у диких уток и боровой дичи, – в гнезде вороны появятся воронята. Они быстро растут, требуют много пищи и вынуждают своих родителей энергично заниматься ее добыванием.