Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Как я охранял Третьяковку

ModernLib.Net / Современная проза / Кулаков Феликс / Как я охранял Третьяковку - Чтение (стр. 6)
Автор: Кулаков Феликс
Жанр: Современная проза

 

 


А вот я совсем даже наоборот. Я не то что не грустил, я был до глубины души возмущен крыкановским демаршем, так как совершенно не видел здесь никакого предмета для обсуждения и ломания копий. Подумаешь, какая цаца! Ишь, не поохоться даже на него!

Кулагин еще пытался меня урезонивать:

– Пойми, что естественно для нас с тобой, то не всегда по душе окружающим. И особенно вот эта твоя дурацкая манера постоянных подтруниваний!

Но я был молод, горяч, и наотрез отказывался вникать во внутренний мир Крыкса.

– Нам счастье досталось не с миру по нитке! – бессвязно орал я в бешенстве. – Если чертов Крыкс не понимает ни хрена веселого юмора, придется решительно вычеркивать его из списков! Решительно! Самым беспощадным образом!

– Но Фил, умоляю тебя, будь поосторожней с Крыксом! У него, понимаешь ли, второй дан по тэкван-до и он весьма опасен в гневе. Не хочу тебя пугать, но случись что – Крыкс просто размажет тебя.

Я сглотнул. У Крыкса оказывается второй дан? Фигасе… За что же мне такое наказание?

– И зачем ты только прозвал его Крыксом? – сокрушался старина. – Он раньше был Бешеным Псом, и совсем не обижался.

– А сейчас он что, обижается? – осторожно спросил я.

Кулагин только фыркнул:

– П-ф-ф! А как ты думаешь?

– Ну… никак.

– А ты подумай! Одно дело быть Бешеным Псом, Мистером Брауном, мариачи-десперадос… И, совсем другое – каким-то там Братцем Крыксом. В Люберцах это не котируется, Фил.

Сама же история с подлой шуткой неизвестного завершилась просто. Сергей Львович, который в тот роковой обеденный перерыв более пятнадцати минут наблюдал за манипуляциями с курткой, подошел к Вовану и, не закладывая преступника (теперь уже можно сказать, что это был Горобец), все же восстановил наше совместное с Кулагиным доброе имя.

Вроде бы все прояснилось, но с тех пор дурная слава стала бежать впереди нас. Что бы ни случалось в «Куранте» особо гадкого и циничного, подозрение моментально падало или на меня, или на старину. Приведу характерный пример такой предубежденности.

Работал у нас некий Курочкин Виктор Карлович. Начитанный, религиозный инженер благостного вида, постоянно толковавший о душе и возможных последствиях. Однажды кто-то из многочисленных курантовских недоумков приволок такую, знаете ли, фальшивую резиновую какашку из магазинчика смешных ужасов. Какашка была чудо как хороша! Визуально она представляла собой совершенно натуральный бублик говна во всех подробностях. Это удивительное сходство явилось настоящим кладом для всеразличных веселых шуток и розыгрышей.

Какашку и в залах подбрасывали, и новому начальнику объекта Е. Е. Барханову в ящик стола засовывали, и на стул девочке из экскурсионного отдела по соседству клали, и в сейф на радиостанции, и куда только еще ее не запихивали. В общем, использовали, как могли.

В конце концов, когда фантазия совсем иссякла, муляж положили на кружку этому самому милейшему Виктору Карловичу Курочкину. Только, значит, человек пришел с поста, налил себе кофейку, вышел буквально на минуточку, а когда он возвращается, то видит, что евоный кофей венчает котях. Смешно, ничего не скажешь.

Я не имел к этому идиотизму никакого, повторяю, никакого отношения. В тот роковой момент я, сидя в кресле Е.Е, внимательно изучал таблицу чемпионата России по футболу, и даже не был в курсе происходящего. Да и вообще, это совершенно не в моем стиле шутка. Если уж на то пошло, я скорее положил бы настоящего.

И, тем не менее, Виктор Карлович, с минуту грустно рассматривавший сей натюрморт, наконец, с убежденностью верующего человека смиренно изрек:

– Вот… Это все филовские штучки.

Оправдываться было бесполезно – Курочкин все равно бы мне не поверил. Хотя справедливости ради стоит признать, что именно Виктор Карлович испытал на себе одни из самых громких моих мистификаций. Конечно, мы здорово сейчас прыгнем по хронологии, но боюсь другого случая может не представиться..

7. Как весело, обув пластмассой быстрой ноги, скользить по склонам снежных гор!

Виктор Карлович появился у нас в Третьяковке в числе других сотрудников-суточников, сокращенных из гостиницы «Арктика». Это та самая «Арктика» где располагался легендарный как страна Гиперборея «офис», и куда меня безуспешно пытался сбагрить ЧП. Администрация моряцкой ночлежки вероломно заключила договор с другим охранным агентством – благо их пруд пруди, – и выставила доблестный «Курант» вместе с Виктором Карловичем со своей территории вон.

Поначалу я его как-то вообще не замечал. Ну Витя и Витя, подумаешь… Ничего особенного. Все были счастливы, каждый по-своему, пока однажды Виктор Карлович не совершил странный пасс, вмешавшись в абсолютно его не касавшийся разговор.

Как обычно, дело происходило за обедом. Существовало лишь три временных промежутка, в течение которых рядовой сотрудник имел радость наблюдать более двух своих коллег одновременно. День-деньской болтаясь по постам и зонам, мы зачастую виделись только ранним утром, поздним вечером, и в обед.

Каждая такая возможность использовалась сполна для наслаждения человеческим общением, которое, как известно, есть наивысшая роскошь. В основном этой роскошью наслаждались другие, и чаще всего не по своей воле. Некоторые особо насладившиеся специально подгадывали время своего обеда так, чтобы не пересекаться со мной или с Кулагиным. С очевидной целью не портить себе аппетита.

Ну и вот. Сидим мы с Кулагиным как-то в дежурке, и между делом ведем непринужденную беседу с Михаилом Борисовичем Лазаревским. На этот раз мы к нему прицепились по поводу его обычая носить с собой в пластиковом ведерке из-под мороженого Баскин Роббинс холодные пельмени и половину яблока. Помню, нас особенно интересовали два обстоятельства:

а) почему пельменей всегда ровно десять штук?

б) Михаил Борисович кушает кошерные пельмени или довольствуется общегражданскими?

Михаил Борисович слушал и, будучи человеком умным, только добродушно посмеивался в усы. Связываться с нами, – полупридурками неразумными – вступать в какие-то дебаты и прения он явно не собирался. Разбиваясь о волнолом его ироничной невозмутимости, наш задор уже начал потихоньку сходить на нет, когда вдруг откуда-то из-за спины неожиданно подал голос Виктор Карлович Курочкин. Удивленные, мы тут же оборотились и обнаружили его, скромно примостившегося с овсяным печеньем на краешке стола. Витя с напряженной веселостью человека, идущего на смерть, вдруг заявил:

– Миша, я на твоем месте надавал бы насмешникам тридцать три раза по сусалам! Вот…

При сих словах он (видимо, в качестве иллюстрации) несмело порубил ладошкой воздух. До меня некоторое время доходил смысл этой прихотливо построенной, прямо-таки церковнославянской фразы про сусала. Но когда я разобрался в ее хитросплетениях окончательно, то гордо вскинул голову и холодно произнес:

– Уж не собираетесь ли вы немедленно воплотить свое намерение в жизнь, любезный Виктор Карлович? В таком случае, я и мои сусала к вашим услугам. Как, кстати, и сусала этого юноши! – я указал пальцем на Кулагина (Кулагин тут же сделал «напружку», набычился и воинственно промычал: «Д-а-а-а хули тут!»).

Мсье Курочкин предпочел не обострять, и вернулся к своему печенью. Довершая его разгром, я нарочито громко обратился к Кулагину:

– Ты все же подбери сусала, прощелыга! Не то быть беде!

Мы посмеялись и разошлись, но я, признаться, как-то с тех пор невзлюбил Витю. То есть не то, чтобы невзлюбил, но так…

И вот, спустя несколько дней, сошлись мы с ним поболтать на втором этаже. Рабочий день близился к концу, можно было не опасаться внезапного появления начальства и поговорить спокойно. Витя же поговорить любил, чем я и воспользовался. Направляя разговор в нужное русло, я плавно подвел Виктора Карловича к теме наших с ним сослуживцев. Он посетовал на отсутствие в их рядах людей достойных и нравственных.

Я моментально оживился. Ща я тебя, дядя… Вжик-вжик! По-буденовски, от уха до седла. Будут тебе и сусала и прочее.

Для затравки надо было начать с чистой правды:

– Ну это вы не правы, Виктор Карлович! – воскликнул я. – Среди сотрудников есть немало по-настоящему интересных, увлеченных людей. Вот, например, Леша Кулагин и Гена Горбунов. Они музыканты, играют в самодеятельном ансамбле.

– Да, – нехотя согласился мой собеседник. – Я вроде слышал про это.

Он слышал… Сейчас ты удивишься, мужик.

– А, скажем, тот же Алеша Егоров. У него, знаете ли, очень необычное хобби.

– Какое хобби? – действительно удивился Витя, видимо на секунду представив себе Леху Егорова.

Эх, жалко не все видели Леху. Человек небольшого роста и квадратного телосложения, он обычно имел чрезвычайно угрюмый вид. Если не знать его поближе, то вполне можно было подумать, что единственно возможное егоровское хобби – убийства.

– Алеша Егоров в свободное время лобзиком выпиливает высокохудожественные наличники! – объявил я.

Витя широко раскрыл глаза. Только сделав над собой усилие, можно было вообразить Прощай Молодость с лобзиком в руках склонившегося над рукоделием.

– Наличники? – переспросил Витя изумленно. – Это вот которые на окна для красоты прибивают, да?

Мне стало как-то даже немного обидно за Леху: с какой собственно стати такое упорное неверие в его добродетельные таланты?

– Да-да! – энергично закивал головой я. – По собственным эскизам. Мало того, он раздает их практически бесплатно всем желающим. Лично мне он смастерил почти двадцать наличников. И каких! Не наличники – чистый мед и подлинные произведения искусства, поверьте! Чистота обработки просто восхищает. Он их сначала шкуркой-нулевкой по три часа трет, потом лаком покрывает в пять слоев… Блестят как у кота яйца!

В этом месте по ярости монолога и силе убеждения я вплотную приблизился к воскресным телевизионным проповедникам.

Витя был поражен:

– Ну надо же! И что, совсем бесплатно?

– Еле уговорил его взять две бутылки водки, можно сказать почти насильно вручил. Деньги предлагал, так он потом три дня со мной не разговаривал.

– Ах, какой молодец! – Виктор Карлович, кажется, был близок к тому, чтобы прослезиться.

– Милейший человек! – поддакнул я..

Какое-то время пришлось подождать, пока не унялся восторг витиной души. Тут я запустил вторую утку. Именно, причем, утку.

– Или возьмем Илюшу Кропачева… На вид наркоман, гопник раменский, а в действительности он просто одержим орнитологией.

Илюша был прекрасный парень, но временами несколько… Как-бы это получше выразиться… Заторможенный, что ли. Не в смысле «тормоз», тупой человек, а в смысле не вполне адекватный происходящему. То есть происходящее как бы само по себе, а Илюша отдельно.

Однажды Иван Иваныч пожаловался на него Сергею Львовичу: «Серёнька, прикинь! Прихожу я к Кропачеву на «шестую» зону, а он стоит это… как пенек. И меня не видит!». Знаете, не увидеть Ваню, когда он сам того желает – невозможно. И если такое имело место быть, то уж и не знаю, что тут сказать.

Причины этих илюшиных странностей имели разные толкования, но я не врач-нарколог при детской комнате милиции, чтоб их здесь приводить в качестве диагноза. В общем, для краткости, Илюша был мальчуган со своими тараканчиками.

Итак, Илюха-Кропачюха, следующий номер программы.

– Это какой еще орнитологией? – не понял Виктор Карлович.

– Прикладной. Наш Илюша разводит уток, представляете?

– Да брось ты, Фил! – впервые усомнился Витя. – У него на обед-то не всегда есть что покушать, а ты говоришь утки!

Я замахал руками:

– Он уток разводит как раз не с меркантильными целями.

– А с какими тогда? – инженер был совершенно сбит с толку.

Вот и пришла пора для главной новости дня.

– Илюха – селекционер. Его заветная мечта – вывести новую декоративную породу уток и назвать ее «Виолетта». В честь девушки, которую любил.

Услышв это, Виктор Карлович чуть не упал с лестницы. Так, отлично. Дядя уже теплый, вполне приготовлен и готов к употреблению. Гоп-гоп, рысью марш-марш! Штыки примкнуть, пленных не брать! Пленных на хер в винегрет, в котлетный фарш!

Доверительно приобняв Витю за плечи, я сообщил ему (не без затаенной гордости в голосе) следующее:

– А я ведь, признаться, сыграл определенную роль в судьбе этого юноши, Виктор Карлович.

– Да? – разомлевший Витя был весь внимание.

Мне пришлось прокашляться, чтобы быстро прикинуть как далеко я могу зайти. Пожалуй, достаточно далеко.

– Мой двоюродный дядя, завкафедрой утководства Ветеринарной академии крайне заинтересовался илюшиной селекционной работой. С моих, естественно, слов. Я организовал их личную встречу, в результате которой Илюша был зачислен сразу на второй курс без каких-либо вступительных экзаменов. Дядя сказал, что Илюха – самый настоящий самородок, Ломоносов наших дней. И что он, дядя давно не встречал человека настолько тонко понимающего утку.

У Вити не осталось уже никаких слов для восхищения. Он нечленораздельно светился изнутри. Сил у инженера хватало только на то, чтобы разводить руками и растерянно приговаривать: «Не может быть! Не может быть…».

Я решил, что на сегодня хватит с него чудесных открытий.

Под вечер я имел непродолжительную беседу с Лехой Егоровым. Прощай Молодость находился в необычном для себя состоянии возбуждения.

– Что такое, Леха? Кто тебя обидел? – дружески осведомился я.

Дед Прощай прямо пыхтел и булькал:

– Да представляешь, Фил, подваливает ко мне на пятую этот… – Леха взял паузу, подыскивая подходящее слово, – …этот поц Курочкин и просит, бля, выпилить какие-то херовы наличники!

Я живо представил себе злого, третий час не менявшегося на «покурить» Прощая, хмуро топчущегося на зоне, и хитроумного Виктора Карловича, вознамерившегося на халявку украсить свою недвижимость изящной вязью. Ай, жирняво!

– Наличники?! – притворно удивился я. – Хуясе! Ну а ты чего?

Леха, воспроизводя сцену своей беседы с Витей, негромко, но очень внушительно проговорил:

– Я щас тебе, блин, всю жопу наличниками заколочу, мудило!

При этих словах он скорчил совершенно зверскую рожу.

– Молодец, Леха! – похвалил его я. – Это ты правильно сказал.

Илюху я сам вызвал на откровенный разговор. Ему надо было вкратце напомнить о сути вопроса, так как в вереницах зеленых собак, плывущих по оранжевому небу он мог просто не обратить внимания на Виктора Карловича, или отнестись к нему как к прихотливой галлюцинации, как к сумбуру случайных мутных пятен.

– Илюш, – говорю, – ничего такого не случалось в последнее время?

– А что должно было случиться? – вопросом на вопрос ответил задумчивый Кропачуха.

– Ну… – я неопределенно повертел ладошкой. – Витя Курочкин к тебе не подходил, например?

– Какой Витя, Фил? – по-прежнему ничего не понимал Илюха.

– Да новый такой дядя. С бородой…

Илюха, уперев взгляд в одному ему видимую точку пространства, надолго задумался. Я уже было решил, что парниша вознесся вместе с зелеными собаками в оранжевое небо, когда он вдруг расплылся в мечтательной улыбке:

– Фил, это ведь ты ему натер, будто я уток развожу?

– Я, – пришлось сознаться мне.

– Кру-у-уто! – протянул Илюха и воспарил в астрал.

Я похлопал его по плечу и пошел своей дорогой.

Получалось, что Виктор Карлович, потерпев неудачу с Егоровым, попытал еще счастья с мнимым утководом Илюшей. Феноменально…

Встреча с самим Витей была эмоциональной. Он подбежал ко мне и неумело ёрничая, стал ожесточенно трясти руку.

– А-а-а! – загундосил Курочкин. – Вот и Фил – любитель уток!

Я мягко, но, решительно высвободившись из его цепкого рукопожатия, холодно парировал:

– Если вы больны, друг мой, то полечитесь. О каких таких курицах вы изволите тут мемекать?

– Утках… – уже не так уверенно поправил меня Витя. – Ну как же… Ты же говорил…

За его спиной Иван Иваныч выразительно покрутил пальцем у виска. Я только пожал плечами, мол, человек слишком много работает, притомился.

Второй раунд укрощения Виктора Карловича Курочкина был чистой воды экспромтом. Обстоятельства повернулись таким боком, что не использовать их я просто не имел права.

Предысторией явилась благотворительная акция некой крупной фирмы, направленная на поддержание угасающей жизни в несчастных сотрудниках Третьяковской галереи. Речь, конечно же, не идет о сотрудниках «Куранта» – передохни мы хоть все до единого, никто бы и пальцем не шевельнул. Дары предназначались кадровому третьяковскому составу: смотрителям, экскурсоводам, научным работникам.

Конкретно помощь выражалась в грузовике просроченного мороженого, состоявшего сплошь из загустителей, эмульгаторов и ароматизаторов, идентичных натуральным, а также в нескольких ящиках такого же дрянного, откровенно химического происхождения шампанского. Кажется, дело было под Новый год – всем хотелось быть добрыми.

Грузовик, значит, приехал, а разгружать его некому. По странному обычаю помочь с разгрузкой, а точнее взять ее целиком на себя, администрация настоятельно попросила бодрых секуритати, то есть «Курант». Е.Е. Барханов, являясь мужчина исключительной душевной широты, редко отказывал в подобных просьбах. Вернее сказать, не отказывал никогда.

В результате «Курант» носил стулья на левые концерты пианиста Плетнева, «Курант» передвигал монументальные скульптуры, «Курант» вешал и снимал картины, «Курант» вообще много и охотно занимался совсем не своими делами. Хорошо еще, что ни разу не поступало предложений вымыть полы или расчисть от снега Лаврушинский переулок – добряк Е.Е. и на эти святые дела выделил бы бойцов.

Лично меня всегда занимала и одновременно удивляла та необыкновенная отзывчивость, с которой наш начальник откликался на все эти призывы о помощи. Я вовсе не против помогать кому-либо, я просто не люблю делать это по принуждению, и вдобавок регулярно выполнять чью-то постороннюю работу, что называется «за спасибо», а то и вовсе без оного.

Понятное дело, Е.Е. желал иметь задушевные отношения с третьяковской администрацией, ошибочно полагая, что это может как-то положительно сказаться на перечислении зарплаты в срок. Ну или хотя бы с опозданием не более двухмесячного. Во всяком случае, он именно этим соображением урезонивал борцов за социальную справедливость.

Слабость доктрины «мы на них батрачим – они нам платят деньги» была слишком очевидна. Все доводы нашего лидера разбивались о неприглядную действительность: батрачить-то мы батрачили исправно, а вот бабла по три месяца не видали. Ну так, тем более, сложно было понять, какое отношение вся эта полюбовность имеет ко мне или любому другому курантовцу!

Впрочем, в описываемом случае на разгрузку мороженого вызвались Олег и Ваня – два наших неутомимых подхорунжих. А они не такие люди, чтобы спокойно проходить мимо целого грузовика мороженого. Невзирая на то, что я уже написал про Олега и Ваню, а также на то, что еще напишу, невозможно отрицать той по-настоящему трогательной заботы, которую они периодически проявляли о своих бедных товарищах по оружию.

Например, получая какие-то наличные за разнообразные халтуры, старшие сотрудники непременно ставили личному составу пару бутылочек доброй водки «Мордовская», что само по себе есть, конечно же, бесспорный факт проявления благородства.

Так и в эпизоде с грузовиком мороженого. Уперев при разгрузке два ящика, они честно принесли их в дежурку, и вся смена немедленно обожралась подозрительным продуктом. Все причем поругивали мороженое за скверное качество и ярко выраженный одеколонный привкус, но наминали его за милую душу. Что поделать, сотрудник «Куранта» почти всегда был голоден и озлоблен на жизнь.

А я в тот день был в так называемом «резерве». Резерв – это счастливый билет сотрудника, вытянув который он мог на весь день забыть о непрерывном и одуряющем коловращении по зонам. По сути, резервный выполнял работу старшего, но без ее административной составляющей. Сходить раз в два часа подменить кого-нибудь минут на двадцать – вот и вся резервная петрушка.

Что интересно, резерв был неодинаково доступен для всех. Некоторые сотрудники могли отработать год и более, так и не познав его прелестей, другие же из него не вылезали месяцами. Чем руководствовалось начальство, назначая того или иного рядового в резерв, было полнейшей загадкой. Может быть, в учет шли какие-то заслуги, а может еще что.

Признаю, я резервировался чуть ли не чаще всей остальной смены вместе взятой.

Да.

Ну и что?

Что же в этом такого криминального?

Пусть некоторые завистники называли это политикой соглашательства и циничным подхалимажем, я называл это добросовестным отношением к Делу и уважением старшего по званию. Похвалить новые ботинки Евгения Евгеньевича – разве ж это подхалимство? Смешно даже…

Короче, я был в резерве. Сижу себе, значит, в дежурке, лениво ковыряю ложкой в здоровенном жбане мороженого, и о чем-то беседую со Святым Пафнутием – покровителем подводников. Нет, я не сошел с ума, и видений от употребления контрафактного мороженого у меня тоже не наступало. Это я с Павликом Короткевичем в дежурке время коротал. А у него, у Короткевича кличка такая затейливая была: «Св. Пафнутий – покровитель подводников». Почему? Как-нибудь в другой раз.

Кроме нас в дежурке никого не было. Вдруг появляется Виктор Карлович Курочкин. На обед, стало быть. Стало быть, пришел похрумкать своего овсяного печенья. Ну пришел и пришел, подумаешь, какое дело.

– Ух ты! – воскликнул Виктор Карлович. – Мороженое кушаете?

Я сообразил, что Витя, находившийся весь день на отдаленном посту, пока еще ничего не знает о щедром отвале старших сотрудников.

– Да вот, – говорю, – поставил смене два ящика мороженого. Надоело, Виктор Карлович водку жрать. Пора и о здоровье подумать, согласитесь.

Павлик, оперативно скумекав что к чему, с готовностью подтвердил мои слова.

Витя был заинтригован:

– А что у тебя случилось? День рождения?

Да, думаю, это хороший вопрос. Что же у меня такого могло случиться, чтобы я учинил эдакую итерацию? И ухватился за первое пришедшее в голову:

– Так это… Сын у меня родился, дражайший Виктор Карлович! Я теперь молодой отец, по этому поводу и угощенье. Присоединяйтесь, милости прошу. Ваша банка в холодильнике. Там… Зеленое такое, со вкусом фейхоа.

– Да ну?! – возопил Витя.

– Баранки гну! – просто сказал я в ответ. – Сын. Пятьдесят шесть сантиметров в длину, четыре-сто – вес. Такие дела.

Реакция Виктора Карловича на это известие меня даже немного растрогала. Он с таким жаром бросился меня поздравлять, что я даже как-то и впрямь пришел в праздничное расположение духа. Пообещав непременно съесть мороженое позже, Курочкин ушел обратно на свой отдаленный пост. Мы посмеялись, только и всего. Гром грянул под вечер.

В ожидании конца рабочего дня я нарезал круги по «пятнадцатому» посту, когда вдруг раздался свист SLO. SLO – это такое селекторное устройство финского производства. Во всех служебных и административных помещениях Третьяковки, а также в ключевых точках экспозиции стоят эти приборчики. Можно звонить с одного SLO на другое и обратно, надо только знать номер абонента. Именно таким образом сотрудники вызывают «подмену», а смотрители сигнализируют всякую дичь: « Аллё! Это «Курант»? У нас в двадьцатьчетвёртнем зале ходить странный мужчина! Пришлите кого-нибудь последить за ним!».

Запомнить все селекторные номера было довольно сложно, да и нормальному человеку это просто ни к чему. Одним из редких смертных, который знал их все или почти все был Олег Баранкин. Олег вообще любил козырнуть своей бесполезной осведомленностью в номерах третьяковских дверей, помещений, SLO и так далее.

Именно его искаженный динамиком голос я и услышал под вечер на «пятнадцатом посту». Олег просил меня срочно зайти в дежурку. На мое резонное замечание: «Но позволь, Олег, а как же «пятнадцатый» пост?» он никак не отреагировал. Предчувствуя недоброе, я поплелся выяснять, в чем дело.

В дежурке, где собралась почти вся начальствующая хебра, я был немедленно подвергнут пристрастному допросу. Какой такой сын и почему руководству смены про то еще ничего не известно – вот о чем меня спросили. Я облегченно рассмеялся и рассказал о случае с Витей. А в ответ услышал другую историю.

Час назад приходит с отдаленного поста сотрудник Курочкин, и требует свое законное корыто мороженого. Получив его, сотрудник Курочкин садится за стол и незамедлительно начинает потреблять замороженные химикаты вовнутрь посредством большой ложки. И при этом без конца приговаривает: «Ну Фил! Ну молодец!», что естественно сильно интригует присутствующих, в особенности Ивана Ивановича, как человека, имеющего к этим именинам самое непосредственное отношение.

– А… А что Фил? – спрашивает Ваня, испытывая неясную тревогу.

Виктор Карлович восклицает что-то вроде: «Эх ты, Ваня-простота! Не знаешь, что ли, у Фила сын родился! Он всей смене мороженого купил!».

От этих слов у Вани прямо икота началась. Он, Ваня, с риском для жизни воровавший это самое мороженое, вдруг узнает, что все лавры приписал себе кто-то другой! А Курочкин знай себе меня нахваливает: какой же, мол, Фил щедрый молодчина и все такое.

Тут сам не свой от возмущения, буквально задыхаясь, Ваня ка-а-а-к завопит:

– Сын у него родился?! Х-х-х-у-уй у него родился!!!

Когда все обстоятельства «дела о мороженом» прояснились окончательно, настал черед Виктора Карловича выражать бурные эмоции. Как мне рассказывали, он бегал по дежурке с корытцем в руке и гневно вопрошал присутствующих:

– Что я ему мальчишка, что ли! Как он посмел, подонок! Сколько же можно издеваться!

Сотрудник Курочкин пребывал в крайнем волнении по крайней мере полчаса, в течение которого не раз порывался срочно проследовать на пост № 15 с целью высказать без обиняков накопившиеся у него ко мне претензии

Я же вдруг задумался. Как-то все это вдруг показалось слишком перченым, как-то даже чересчур резким на поворотах. Негоже так шутить над человеком по сути своей безобидным, мало того, годящимся тебе в отцы – вот что я подумал, ощутив неожиданный прилив совестливости. В общем, решил я как-нибудь, но загладить вину свою перед Витей. И вот что из этого вышло. Недаром так часто поминает народный фольклор благие намерения и дороги ими выстланные.

Все началось с Гены. Вернее с моего неожиданного отпуска прямо под Новый год. Подошел ко мне как-то Андрюха Кузнецов и предложил сходить за него в отпуск. То есть я гуляю, а он получает и мою зарплату и свои отпускные. Я тут же согласился.

И вот незадолго до отпуска сидим мы с Геной в туалете. Не непосредственно на толчках, разумеется. У нас был просторный, светлый туалет с умывальной комнатой и двумя санузлами за дверкой. С Геной мы сидели там, где раковины. Он курил, а я просто так, за компанию. Между делом Гена у меня спрашивает:

– Фил, что это ты в отпуск-то собрался?

Ну я ему и отвечаю первое, что в голову взбрело:

– В Австрию еду. На горных лыжах покататься.

Естественно Гена удивлен, и даже очень. Как так в Австрию? Почему в Австрию?

Не промедля ни секунды, что вообще говоря, не стыдно себе и в актив занести, я стремительно канаю Гендосу следующую историю.

– Это, – говорю, – Гена, мне непросто вспоминать.

– А что такое?

Я вздохнул потяжелее и начал врать:

– Между прочим, Гена, я в далеком прошлом самый молодой в СССР мастер спорта по горным лыжам. В пятнадцать лет получил. Даже нет, и пятнадцати-то не было. Ну да. Приписал, понимаешь, год в расчетной книжке…

Начало было хорошее. Гена только варежку и раскрыл. Тут главное не дать засохнуть первому, самому сочному впечатлению клиента. Тут не тушуйся, смело рази, и бей через дымоход!

– Да, – говорю, мрачно усмехаясь, – трудно представить, но это так. Были у меня спортивные победы, было блестящее будущее, а теперь сижу тут с тобой, с козлёнком и дрянной кофеишко пью.

И взгляд мой затуманился якобы воспоминаниями о прекрасном горнолыжном прошлом.

– Эх, Гена! Да я, если позволишь… Только это сугубо по-мужски, между нами. Ну ты меня понимаешь! – сластолюбец Гендос плотоядно оскалился. – Варьку Зеленскую иной раз прямо на трассе прижимал. Камчатка, Авачинская сопка и мы вдвоем на леднике в красивых комбинезонах…

– Это какую Зеленскую? – Гена не верил своим ушам. – Ту самую? Варвару Зеленскую?!

– Нет, блять, – фыркнул я, – второго тренера Мамыкина Петра Николаевича! Ошибся просто. Ту самую, Гена, ту самую…

Понимаешь, дружок, если уж взялся врать, то твоя стратегическая задача – не дать контрагенту заскучать. Не ленись, разверни перед ним картину сверкающую, переливающуюся всеми цветами радуги, но вместе с тем несомненную в своему величавом реализме.

Каким образом? Здесь готовых рецептов не жди от меня. Но общие рекомендации дать могу.

Если мысленно представить себе враньё, как наступательную военную операцию, то не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: первым делом потребуется артподготовка, линейный залп главного калибра, назначение которого – смять и расшатать оборону клиента. Посей в его рядах панику, ворвись на плечах отступающих частей в окопы неприятеля, руби и жги! Так или иначе, но всеми способами старайся воздействовать на сознание клиента, стремись подавить его волю к анализу поступающей от тебя информации. Это фаза во многом решающая, именно от нее зависит успех всего предприятия в целом. Тут не зевай. Будешь мямлить и сиськи мять – считай, пропало дело. Действуй отважно, решительно, бери нахрапом. Смелость города берет, так что не стесняйся, сыпь побольше!


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24