Потом отвернулся, снова вошел внутрь и остановился возле Патти.
      Теперь все дело в том, сказал он, сколько осталось времени. Сколько их мы сумеем спустить вниз?
      Может быть, и всех, ответила Патти. Потом помолчала. По крайней мере, я надеюсь. Она снова замолчала и испытующе посмотрела Нату в лицо. Вы думаете, нет?
      Нат молча покачал головой, потом сказал:
      Если бы я знал, что там происходит. Там, наверху, в банкетном зале. Он показал рукой. И внутри, в ядре здания. Когда все кончится, займемся изучением того, что останется, и постараемся понять, что произошло. Он снова покачал головой. Но знай мы это сейчас, было бы лучше. В самолетах не случайно устанавливают автоматические регистрирующие устройства "черные ящики". Если самолет разобьется и прибор уцелеет, он точно покажет все обстоятельства в момент катастрофы. Он задумчиво помолчал. Возможно, по тем же причинам наши контрольные приборы тоже следовало бы размещать вне здания. Это был повод для размышления. Нат задумался.
      Патти смотрела и слушала. Та часть её существа, которая в этот миг находилась там, улыбалась. Отец всегда тоже мысленно не расставался со своей работой. Она не сомневалась, что настоящие мужчины все таковы. Она просто молчала, чтобы не мешать Нату, не прерывать нить его размышлений.
      Эта катастрофа, сказал наконец Нат, должна заметно изменить наше мышление. Мы жили в блаженном убеждении, что успехи и ошибки взаимно компенсируются. На этот раз не получилось. Вместо того они наложились друг на друга, и вот вам результат. И потом добавил: Вспомните "Титаник".
      Аналогия между "Башней мира" и "Титаником" была натянутой. Оба события объединял только неизбежный катастрофический финал, хотя одно из них развивалось в необычной, а другое в повседневной обстановке.
      "Титаник" пересекал океан в те дни, когда это ещё могло считаться событием. В необычной обстановке таились незнакомые опасности; их существование было вполне реальным.
      А здесь было всего лишь здание, обычное, разница только Б размере, а не в принципе. В здание человек входит ежедневно, ездит в лифтах, творит все, что вздумается, и ничего не происходит. То, что произошло на этот раз, не воспринималось поначалу всерьез. Удача попытки со спасательным поясом у многих действительно развеяла страхи.
      Ах, там ведь все ещё поют, и некоторые молятся, и некоторые пьют и танцуют, ожидая, когда подойдет их очередь и они будут спасены. Но люди поют, пьют и танцуют каждый день и молятся каждую неделю, когда и в помине нет никаких кризисных ситуаций.
      Останки Гровера Фрэзи под белой скатертью были уже забыты. О смерти Поля Норриса они только слышали. Обгоревшие брови двоих пожарных не были достаточным доказательством, что катастрофа уже стучится в двери.
      Зато здесь был спасательный пояс, и одна женщина за другой преодолевала пропасть между зданиями, оказываясь в безопасности. Но все же...
      Суть была в том, что из всех этих людей наверху только горстка поняла и смирилась не только с тем, что катастрофа приближается, но и с тем, что она неизбежна.
      Это понял и смирился Бен Колдуэлл. Чтобы прийти к такому убеждению ему не нужны были сложные расчеты. Хватило небольшой прикидки.
      Сто три человека тянули жребий.
      Один рейс спасательного пояса туда и обратно продолжался чуть меньше минуты.
      Значит, нужно было сто три минуты, чтобы эвакуировать всех из банкетного зала.
      Если учесть, что температура в ядре здания смогла деформировать стальные направляющие лифтов, то останется ли банкетный зал безопасным убежищем ещё час и сорок три минуты?
      Нет.
      У губернатора не было и близко подобных технических познаний, но он тоже все понял и смирился с ситуацией.
      Нужно бы увеличить скорость, сказал он Бет. Но ничего не получится. Он вспомнил предупреждение Ната Вильсона.
      В канцелярии становилось все жарче. Губернатор вспомнил аналогию с гнездом на верхушке дерева, о котором говорил пожарный Хоуард: рано или поздно огонь; подберется к нему, и на этом для птенцов все кончится. Мы как те же птенцы, пришло ему в голову, только не умеем летать. Его так и тянуло грохнуть кулаком об стол. Но сдержал себя.
      В дверях появился мэр Рамсей.
      Паола уже отбыла, сказал он. Я видел, что с-ней все благополучно. Обернулась и помахала мне. Он помолчал, вспоминая. Слава Богу!
      Я рад, сказал губернатор. Я очень рад за вас, Боб. Бет улыбнулась.
      И я тоже. Губернатор спросил:
      Какой номер вы вытянули, Боб?
      Восемьдесят три. Голос мэра звучал глухо и невыразительно.
      Губернатор улыбнулся.
      А у меня восемьдесят семь.
      Это несправедливо, вдруг сказала Бет. Там, в зале, полно людей, которые мизинца вашего не стоят. Не стоят даже мизинца каждого из вас! А какой номер у сенатора Петерса? Ручаюсь, что тоже большой!
      Потише, сказал губернатор. Только спокойствие! Он встал, снял пиджак и распустил галстук. Потом снова сел и начал закатывать рукава. Улыбнулся Бет.
      В зале, вероятно, прохладнее, сказал он, но предпочитаю это помещение, по крайней мере пока. потом добавил: Или вы что-нибудь имеете против?
      Бет заколебалась, потом покачала головой. Прикусила нижнюю губу. Когда отпустила, на ней остались следы зубов.
      Не сердитесь, Бент!
      Пока они ведут себя неплохо, Бент, заметил Рамсей. Я наблюдал за Кэрри Уайкоффом, и крайней мере сейчас он угомонился. И думаю, друга! горлопанов здесь нет.
      "Давка у спасательных шлюпок в последние минуты, подумал губернатор, или неизбежная пробка у выхода в горящем зале". Ни того, ни другого пережить ему не до водилось, но он хорошо представлял, что при внезапной панике могут происходить жуткие вещи. И потому задумчиво сказал:
      Но, возможно, неплохо было бы поставить барьеры, как вы думаете? Он показал руками: Расставить несколько тяжелых столов вокруг того места, где происходит посадка, чтобы туда мог пройти только один человек?
      Мэр ответил ему кислой ухмылкой.
      И этот проход нужно охранять от тех, которые захотят взять его штурмом. Он кивнул. Я об этом позабочусь.
      Возможно, продолжал губернатор, я вижу все слишком мрачно. Он помолчал. Но опасаюсь, что нет. Откинувшись в кресле, дождался, пока мэр уйдет, потом спросил Бет: Каково ходить по проволоке между цинизмом и трезвым взглядом на вещи? Он покачал головой.
      Вы ожидаете, что возникнут проблемы, Бент?
      Пытаюсь их предвидеть.
      Как?
      А вот как. Губернатор взял трубку. Ему тут же ответил Нат. Все идет как по маслу, сказал губернатор. Вы и Береговая охрана можете принять мою благодарность.
      Бет улыбнулась. Это у него вошло в привычку, выражать благодарность, но, видимо, это было справедливо, потому что с самого начала именно он, Бент Армитейдж, немедленно принял командование и отвечал за всех. Так что в его словах не было надменности, они звучали совершенно по-дружески. Более чем по-дружески. Бет улыбнулась ещё нежнее.
      Пока здесь все в порядке, продолжал губернатор, но, когда обстановка накалится и люди начнут понимать, что не хватит времени, чтобы всех... конец Фразы повис в воздухе, но было ясно, что он имел в виду.
      Да, мистер губернатор, ответил Нат. Я тоже об этом думал.
      Отлично. Губернатор ждал. Нат неторопливо продолжал:
      В наших руках есть одно средство, точнее, в pуках сержанта на крыше, и, возможно, он сделает то, что я скаа Губернатор спросил:
      Что же это?
      Мы можем предъявить ультиматум, продолжал Нат. При первой же заминке можем заявить, что е операция не будет идти по плану, то мы все остановив потому что успеха можно добиться только продолжая все тихо и спокойно, строго по очереди. Это, возможно, кажется простым, но каждая ошибка может все испортить.
      Губернатор снова кивнул.
      И вы сумеете придерживаться своего ультиматума?
      Если будет нужно, ответил Нат, то сможем. Губернатор кивнул в третий раз.
      Возможно, это понадобится, сказал он и доб вил: Тогда пока все. Он помолчал. Бог вам возда за вашу помощь. Он снова откинулся на спинку и крыл глаза.
      Бент, начала Бет, но замялась. Ах, Бент, поче му все это происходит?
      Я бы тоже хотел это знать.
      Это абсурдно, продолжала Бет, я знаю, но ничего не могу поделать и продолжаю задавать себе все же вопрос: "Почему именно я? Почему любой из нас, тех, кто здесь, но почему именно я? Что я сделала, что я зде что познакомилась с вами и что... что происходит все это?
      Губернатор спокойно улыбался.
      Этот же вопрос я задавал себе не раз. Верите, я так и не нашел ответа. Тут вошел сенатор.
      Я вам только хочу кое-что сообщить, Бент. Мэр предложил выгородить столами пространство для посадки в пояс. Это, несомненно, ваша идея. И там более-менее споко" но. Он улыбнулся. Пока. Он улыбнулся ещё шир
      Боб сказал, что вас интересует, какой мне досталс номер. Он сделал долгую паузу. Ну, я присмотрю вами обоими, пока вы не уберетесь. У меня сто первый.
      Бет закрыла глаза.
      Я тут размышлял о том о сем, сказал сенатор, и знаете, вспомнил почему-то все строчки одной песенки:
      Монашку Целесту приметил драгун, Гуляка, драчун, волокита, болтун, Такой оказался знаток бабьих струн... Прощайте, молитвы, прости, Бог-отец, Заброшен подальше крахмальный чепец; Целеста с драгуном идет под венец!
      Так что я даю вам возможность подумать! Он вышел.
      Бет покачала головой и сумела даже улыбнуться.
      Это нечто невозможное, сказала она. Он просто невероятен. Такие люди не прячутся в подобные минуты. Такие нет!
      Я бы сказал, что человек вообще не имеет представления, как он поведет себя в какой-то ситуации, пока в ней не окажется, ответил губернатор, разведя руками, и с этим ничего не поделаешь!
      * * *
      Кэрри Уайкофф держал в руке стакан содовой. Отпивал понемногу, наблюдая при этом, как маневрируют тяжелыми столами, ограждая посадочную площадку.
      Было совершенно ясно, к чему это. Все то же: узурпированная власть строит крепость, чтобы народ не проник внутрь. Чтобы он не проник внутрь. И Кэрри Уайкосрфа раздирала ярость и в то же время беспомощность, которая ещё ухудшала дело.
      На его листке стоял номер шестьдесят пять, что означало, что до него отправятся в безопасное место пятнадцать мужчин. Он готов был держать пари, что среди них будут Бент Армитейдж, Боб Рамсей и Джейк Петере. Разумеется, не первыми, для этого они достаточно опытны. Но наверняка незаметно подсуетились, чтобы быть поближе к началу и вовремя смыться.
      Кэрри мучило и то, что вначале отправляли женщин. Он так же решительно, как и все, боролся за женское равноправие, даже решительнее других, но в действительности в него не верил. Женщины от природы слабее, как правило, менее интеллигентны, во всех отношениях менее полезные члены общества кроме той единственной функции, о которой они никогда не дают забыть и которая доступна только им. Но, по мнению Кэрри, и так рождается слишком много детей.
      С объективной точки зрения он, Кэрри Уайкофф, гораздо ценнее для общества, чем любая из женщин, собравшихся в зале. Ему следовало вне всякой очереди получить право на рейс через пропасть на крышу Торгового центра, право на спасение.
      Но если бы он спасся первым, даже если бы это ему позволили, он бы потерял лицо в глазах этого дурацкого мира, который думает только желудком, тем более в глазах; проклятых избирателей, обеспечивающих ему весьма приятную жизнь в Вашингтоне. Такие вот дела. Так что черт с ними, с женщинами.
      Но мужчины это совсем другое дело, и он не собирается стоять сложа руки и смотреть, как пятнадцать пятнадцать! недоумков спасаются раньше него.
      Бент Армитейдж и Джейк Петере, особенно эти двое, всегда относятся к нему снисходительно и не признают равным себе... этого они отрицать не посмеют. При этой мысли Кэрри снова отпил содовой и тихо сказал:
      Ну я вам покажу, сукины дети! На этот раз вам даром не пройдет!
      * * *
      Нат дослушал губернатора и положил трубку. ЗаметилJ что Патти смотрит на него хмуро.
      Вы слышали, о чем я говорил?
      Патти кивнула. Голос её оставался спокойным.
      Вы действительно пойдете на это? Остановите вси эту операцию, только чтобы их запугать?
      Речь не об угрозах.
      Я вас не понимаю.
      Это ничего не меняет.
      Для меня да. Снова дала себя знать семейна хватка полное нежелание обходить острые углы. Единственное, что ответил Нат, было:
      Посмотрим, что скажет сержант. Он взял рацию.
      Трейлер вызывает крышу Торгового центра.
      Крыша слушает, раздался голос Оливера. Ту голую красотку зовут Барбер, Джозефина Барбер. А после неё прибыла жена Роберта Рамсея.
      Нат смотрел, как Патти берет ручку и проверяет список.
      Готово, сказал он и добавил: Как у вас дела, сержант?
      Медленно, но надежно. Как и следовало ожидать. Двадцать два человека за, он запнулся, за двадцать три минуты. На большее мы не могли и рассчитывать.
      Не прозвучала ли в его голосе бессознательная воинственность?
      Я боялся, что будет хуже, ответил Нат. Он снова задумался.
      Думаю, пока все женщины не переправятся, ничего не произойдет. Надеюсь, что нет. Но если дело примет другой оборот...
      Хотите сказать, что возникнут проблемы? Там ведь все солидные люди, а? Голос сержанта звучал невозмутимо.
      Это ещё не значит, ответил Нат, что кто-то не впадет в панику.
      Патти уже нашла те две фамилии и вычеркнула их. Теперь, продолжая держать ручку, наблюдала за Натом.
      Ну, продолжал невозмутимо Оливер, если у кого на плечах тыква вместо головы, это ещё ничего не значит. И потом добавил: К чему это вы клоните?
      Нат объяснил ему, что он предложил губернатору. Наступила тишина.
      Потом Оливер неторопливо ответил, все ещё невозмутимо, как будто просто констатируя факт:
      Я так думаю, если человек командует, люди или подчиняются, или поднимают бунт. Если взбунтуются, то нужно подавить бунт в самом начале, иначе все вырвется из рук. При первых же признаках дайте мне знать, и мы задержим переправу, пока они там не договорятся и не наведут порядок. Так мы, возможно, не спасем всех, зато спасем хоть некоторых. Если начнется бардак, то оттуда живьем никто не выйдет.
      Нат кивнул:
      Вы произнесли целую речь, сержант.
      Ну да. Обычно я не так разговорчив.
      Но я целиком с вами согласен.
      Так что мы справимся, сказал Оливер. Дайте мне знать, если начнется заваруха. Нат молча положил рацию на стол.
      Значит, вы договорились, начала Патти, но замолчала. Потом начала снова. Вы уже знали, что договоритесь, да?
      Только не нервничайте, сказал Нат и даже сумел улыбнуться. В самом деле, как вы думаете, что сделал бы Берт?
      Патти открыла было рот, но тут же закрыла его. Потом слегка кивнула.
      Скорее всего, то же самое. Она уже готова была сдаться. Но это не значит, что мне это должно нравиться. В ней снова вспыхнуло упрямство.
      Нет, ответил Нат, не должно.
      Он отодвинул стул, снова подошел к дверям и окинул взглядом площадь.
      Это было мрачное, подавляющее зрелище. На западе солнце скрылось за грозовыми тучами. Все на площади стало серо-пепельного цвета, едкий воздух был полон сажи.
      Там возилось множество пожарных, они казались копошащимися муравьями, снятыми замедленной съемкой, пришло Нату в голову, и по всей площади стояли по -. жарные машины; они стояли вплотную друг к другу, и все насосы глухо гудели.
      Вся площадь превратилась в огромное озеро. По ступеням из вестибюля текли водопады, похожие на перекаты на нерестовых речках.
      Из дверей вдруг вывалился пожарный, который споткнулся на ступеньках и упал ничком; упираясь дрожавшими руками, напрасно пытался встать.
      Двое санитаров прибежали с носилками, уложили его и;; унесли. Нат проводил носилки взглядом к санитарной машине, стоявшей в стороне, где уже сидели три других пожарных, дышавших через кислородные маски.
      Полиция стерегла барьеры. Нат различил Барнса, того чернокожего постового, а вон и его коллега, гигант ирландец, у которого во все лицо свежая перевязка.
      Толпа за барьерами стояла спокойно и удивительно тихо, как будто наконец поняв всю чудовищность трагедии. В толпе взметнулись чьи-то руки, показывавшие вверх. Тут же взлетели ещё несколько рук. Нат не обернулся, чтобы взглянуть, но и без того знал, что спасательный пояс снова в пути, что ещё один человек на пути к безопасности.
      Он не испытывал радости от победы. Это чувство давно ушло. Вместо этого он упрекал себя, что не может сделать ничего больше. Что он говорил Патти о взглядах, которых придерживаются в его краях на Среднем Западе? Что человек должен стремиться к совершенству, но никогда не достигнет его? Но из-за этого даже частичное поражение, не становится приятнее.
      Он не был религиозным человеком, но существовали обстоятельства, он вспомнил те девятнадцать трупов, скорченных в опаленной горной лощине, которые словно доказывали мощь высших сил и самим характером и глубиной трагедии просто заставляли человека пересмотреть многие идеи и принципы, которые он долго считал очевидными. Слишком долго.
      Если некоторые выводы из этого пересмотра всеобщи и неизбежны, то это решение, суть которого можно выразить двумя словами: "Никогда больше!"
      Никогда больше никаких "Титаников", попадающих во льды.
      Никогда больше никаких "Гинденбургов", полных взрывоопасного водорода.
      Никогда больше, пока живы люди, искалеченных Гамбурга и Дрездена, никакого Нагасаки, никакой Хиросимы.
      Никогда никаких пожаров в подобных гигантских зданиях...
      Поправка: никаких гигантских зданий. Не разумнее ли это?
      Гигантизм ради гигантизма никогда не доводил до добра. Не забывай об этом.
      "Не забуду, молча сказал себе Нат. Богом клянусь, не забуду".
      Тут он услышал, что в трейлере звонит телефон, подождал, не возьмет ли кто трубку, и услышал голос Патти:
      Да, он здесь. И потом, бесцветным голосом: Нат. Подала ему трубку. Зиб. Больше не сказала ничего.
      * * *
      Зиб покинула редакцию в обычное время и на такой направилась домой, где тут же плюхнулась в ароматную ванну.
      Млела в пене, чувствуя, как спадает напряжение, и убеждала себя, что все будет в порядке. После разговора c Кэти она почувствовала себя совсем другим человеком, намного лучше поняла сама себя, а разве это не главное в жизни познать себя?
      Она ведь покончила с Полем Саймоном, не так ли? Нат должен был понять это по её звонку, когда она сообщила ему, что Поль не собирается к Башне. Тем самым она одним махом разорвала последние путы, правда? Эта метафора родилась сама собой. А Нат в глубине души ягненок. Он, конечно, не собирался говорить ей такие резкие слова, которые у него вырвались. Это исключено. Такого никто не мог задумать всерьез. По крайней мере, по отношению к ней.
      Она нырнула поглубже в ванну, закрыла глаза и провела рукой по гладким, полным плечам и груди. Как говорили в той рекламе по телевидению? "Если он не заметит разницы, значит, он просто слеп". Это прямо о ней, не так ли?
      Нат, разумеется, вернется домой очень усталым. Но, может быть, и не очень. Она всегда умела расшевелить его. О таких вещах глупые фанатички из движения за освобождение женщин так часто забывают, видимо, потому, что большинство из них, хотя и не все, совершенно никчемны в, сексуальном плане. Квалификация же Зиб в этом отношении была безупречна, о чем Зиб прекрасно знает. А при такой форе в её тайных сексуальных поединках с мужчинами, с любым мужчиной, о поражении не могло быть и речи.
      Мужчинам лестно, что они сильнее, они хвастают своими мышцами и делают всякие глупости. Во многих культурах, как узнала Зиб на лекциях по антропологии, полигамия считается нормальной. Полиандрия, напротив, практикуется только изредка. Но это только доказывает извращенность мужского мышления, потому что одна женщина в состоянии удовлетворить дюжину мужчин, не так ли? В то время как мужчина часто с трудом в состоянии удовлетворить единственную женщину. Но, как говорят англичане, в этом все и дело. Мужское мышление за столетия просто закостенело.
      Она снова погладила плечи и грудь и пришла к заключению, что в рекламе этого масла для ванн что-то есть: кожа казалась ей гладкой, нежной и возбуждающей на ощупь. Легонько погладила бедра. Чем дальше, тем лучше. И она сказала вслух:
      Полегче, девонька. Потерпи до Ната. Не слишком распаляйся.
      Она вылезла из ванны, вытерлась и слегка надушила шею, грудь и живот. Потом натянула легкое длинное белое платье, которое Нат особенно любил, и те туфли на высоких каблуках, которые он подарил, и направилась в гостиную, чтобы включить музыку.
      Потом решила позвонить на стройку.
      Нат сказал в трубку:
      Алло?
      Что она ему, собственно, собиралась сказать?
      Привет! И глупо добавила: Я уже дома.
      Нат слышал в трубке музыку. "Шахерезада". Скрипки как раз начинали свою тему. Шахерезада развлекает султана. Чтоб она провалилась!
      Я это понял.
      Как у тебя дела, милый? Я только...
      Просто фантастически! Нат снова взглянул через открытые двери на кишевшую народом площадь. Поднял руку, устало потер лоб и увидел на ладони сажу.
      Эх, ему не привыкать к строительной грязи, и сколько раз они с Зиб смеялись над его видом, когда он вечером возвращался домой!
      Но на этот раз это было нечто иное, отличавшееся как ночь от дня, смерть от жизни. Это было...
      Зиб сказала:
      Я хотела... я пыталась следить по телевидению... но не смогла. Это ужасно, да?
      Это не то слово. Он помолчал. Ты что-то хотела?! Нерешительность в голосе была нетипична для Зиб.
      Да, собственно, ничего. Я пришла домой и... ов запнулась. Голос её звучал все неувереннее. Ты дешь домой? Она не могла заставить себя добавить еиц одно слово: "вообще".
      Нат понимал, что Патти наблюдает за ним. Пытался не замечать её, но не смог.
      Я тебя кое о чем спросила, милый.
      Но я не знаю, что тебе ответить. Он бросг трубку.
      Зиб ещё долго держала свою. Потом уронила её и зарыдала.
      * * *
      Телефон снова зазвенел. Нат подбежал к нему. Губернатор сказал:
      Остались только две женщины. Потом начнем отправлять мужчин, всех по очереди.
      Он не сказал ничего особенного, но в голосе явно чувствовалось напряжение.
      Хорошо, ответил Нат. Я уже говорил с сержантом. Он считает, что люди либо подчиняются, либо бунтуют, и если вспыхивает бунт...
      То он бы взял ближайший ломик и трахнул первого попавшегося по башке, да? спросил губернатор. Судя по голосу, он был того же мнения.
      Верно, сказал Нат. Он знает, как это бывает, и ему не впервой. Говорит, если будем рассусоливать... он умолк, вспомнив, что говорит с потенциальной жертвой. Но потом продолжал, деться было некуда. Если будек рассусоливать, повторил он, то, по его мнению, кто не выберется из Башни живым. Мне очень жаль, мистер губернатор, но он так считает, и я с ним должен согласиться.
      Не стоит извиняться, молодой человек. Я с ним тоже согласен. Есть какие-нибудь предложения?
      Есть, и даже несколько. Нат прервался, чтобы пр вести в порядок мысли. Вы могли бы их заранее предугй редить, что при первом признаке неповиновения я, команду сержанту и он задержит переправу, пока все снова не выстроятся в очередь. Если в этом кто-то усомнится, дайте ему трубку и я ему повторю.
      Пока, добавил губернатор, связь будет работать.
      Об этом я тоже думал, ответил Нат. Тогда мы тут же перейдем на волну местного радио. Там приготовлен переносной передатчик с микрофоном. Если телефон откажет переключимся на радио. Там, наверху, есть транзисторный приемник?
      Как раз транслируют рок-н-ролл, ответил губернатор. И добавил: Значит, договорились.
      Если телефон откажет, продолжал Нат, вы никак не сможете связаться с нами. Если начнутся неприятности, просто помашите из окна платком, и мне сообщат. Ладно?
      С минуту было тихо.
      Ладно, ответил губернатор. И снова тишина. И потом: Я вам поражаюсь, молодой человек. Вы проделали фантастическую работу. Мы все вам благодарны. Пауза. Я говорю это на случай, если не представится возможность обнять вас лично.
      Сделаем все, что в наших силах, чтобы выручить вас всех, ответил Нат.
      Я знаю. И благодарю.
      ГЛАВА XXXII
      19. 53-20. 09
      Первые сорок этажей Башни уже погрузились во мрак. Постовой Шеннон смотрел на дымившуюся громадину и недоверчиво качал головой.
      Ты видишь, Френк? Этот домина наверху весь раскалился докрасна!
      Так и было. Большинство окон уже полопались от огня, дым валил сквозь пустые рамы. Но и сквозь дым в сумерка было прекрасно видно, как здание постепенно раскаляется докрасна, и в беспорядочных завихрениях воздуха, вызванных перегревом, казалось, что вся конструкция извивается.
      Ты умеешь молиться, Майк, спросил Варне.. Так вот сейчас самое время. Он помолчал. А какой был великолепный вид, помнишь? И сколько шикарных людей пришло на него взглянуть!
      Высоко над ними из окна банкетного зала вновь выныр нул спасательный пояс, который по дороге к крыше Торг ового центра на миг позолотили лучи заходящего солнца. Толпа во все глаза следила за ним. Шеннон перекрестился.
      Изжариться заживо, сказал Барнс. Интересно, что они об этом думают? И потом добавил: Или о Жанне д'Арк.
      В его голосе впервые послышалась ярость.
      Того маньяка внутрь пустили мы, Майк, и я этог никогда не забуду, хотя тот тип, прости его Господи, и говорит, что все мы братья.
      А что он этим хотел сказать?
      Что в этом виноваты все мы, понятия не имею, как почему. Но могу себе представить. Такое событие не вой никает из-за единственной причины. Например, пусть корова миссис О'Лири забралась в люцерну, но прежде че Чикаго сгорел дотла, должны были произойти ещё тысячи других вещей. Теперь-то все равно, хотя это чертовски слабoe утешение.
      Шеннон не отвечал. Казалось, что это его не трогало.
      Там, наверху, люди, дружище, продолжал Барнс. Люди, как ты и я, честно, я видел там даже несколько черных. И...
      Но их ведь всех спасут, сказал Шеннон, этим, как он называется...
      Всех не спасут, ответил Барнс. Где там, видишь, что творится, все так раскалилось. И знаешь, что. же всего, Майк, в чем весь ужас? Он помолчал. Там останутся лучшие.
      * * *
      На крыше Торгового центра Кронски спросил:
      Вы считаете, что там произойдут беспорядки, сержант?
      Возможно, хотя надеюсь, что нет. Божественная невозмутимость сержанта была неподражаема. Вместе с К ронски они поймали раскачивающийся спасательный noяс, и сержант извлек из него прибывшую женщину.
      Она рыдала от страха и жалости.
      Мой муж! О Элоим, мой муж!
      Скажите, пожалуйста, как вас зовут, мадам, вежливо спросил сержант. Мы ведем список...
      Бухольц! Но что с моим мужем? Вы должны спасти его немедленно. Это очень важный менш! Он вам хорошо заплатит. Или я не знаю своего мужа?
      Ладно, ладно, ответил сержант. Вот те полицейские о вас позаботятся. Мы пытаемся спасти оттуда всех. Он дал знак полицейскому, который взял женщину под руку.
      Но как же мой муж? Слушайте сюда! Он же знаком с такими людьми! Он...
      Один вопрос, прервал её сержант. Сколько там ещё женщин?
      Сара Бухольц покачала головой. Я не знаю.
      У вас номер сорок восемь, сказал Оливер. Сколько всего было номеров?
      Мне кажется сорок девять. Но чтобы я точно знала, так нет. И мне все равно. Мой муж...
      Гм... уведите её, сказал сержант и сглотнул. Пс том отвернулся и следил, как спасательный пояс возвращается привычным путем к банкетному залу.
      Кррнски сказал:
      Однажды в Беринговом море мы нашли спасате ную шлюпку, он покачал головой. Стояли морозы вы понимаете, сержант, что я имею в виду. Вы-то знаете те места.
      Да, знаю. Сержант был абсолютно уверен: то, он услышит, будет очередной кошмарной историей, не заслуживающей внимания, но ничего не сказал.
      На борту одного из каботажных грузовых судов, продолжал Кронски, возник пожар. Он уничтожил машинное отделение. Море штормило, и судно начале разваливаться. Они спустили шлюпки. Все это нам рассказал потом один парень, их старпом. Он ещё немного пожил. Единственный.
      Дело было в том, продолжал Кронски, чт когда они спускали шлюпки, одна из них перевернулась"? Ну и... он покачал головой и развел руками. Bы же знаете, что я хочу сказать, сержант?
      Оливер коротко ответил:
      Знаю. И потом добавил: Все хотели попасть оставшуюся шлюпку, да?
      Кронски кивнул.
      Разумеется. Их пытались отогнать веслами, как рассказывал тот старпом. Бесполезно. Они все равно лезли лезли. Он замолчал.
      Сержант уставился на далекие окна башни. Следил, кг вползает внутрь спасательный пояс. В нем вдруг воскре воспоминания о гигантских волнах в тех северных водах, i ревущих ветрах и морозах прежде всего о стуже, котор пронизывала до мозга костей. "Парни в открытых шг~~ ках, подумал он, или парни, которые силятся спус на воду открытые шлюпки, отчаявшиеся, окоченевшие ребята". Он не сводил глаз с окон, но сказал:
      И наконец перевернулась и вторая шлюпка, да? Кронски снова кивнул:
      Разумеется. Мы были на месте чуть ли не через Если бы добрались за месяц, хуже бы не было. В живых оставался только старпом, но, как я уже сказал, и он долго не протянул. А ведь половина их могла спастись...
      Но возникла паника, добавил Оливер. И поэтому не спасся никто. Такие вот дела. Голос его звучал как-то странно, но глаза все ещё не отрывались от окон.
      Платком никто не махал. Пока.
      * * *
      Губернатор вернулся в канцелярию и опустился в кресло у стола. Теперь он чувствовал себя старым и не уставшим, а просто обессиленным. Как будто в милом обществе Бет он окунулся на несколько часов в освежающее лето вечной молодости, понимая, что это только миг, но все же надеясь, что миг этот каким-то чудом продлится. Бетти уже покинула его, все женщины до единой были в безопасности.