Я продолжал официальные занятия, выполнял поручения посла, бывал по разного рода делам в местных учреждениях, ходил по книжным магазинам и до сих пор с удовольствием вспоминаю прекрасный подбор книг в "Лондон бук" на центральной площади Равалпинди. Однако настоящая работа прервалась, мои источники были законсервированы и, видимо, недоумевали по этому поводу. Меня самого тяготила и беспокоила неопределенность положения, и я был готов к тому, что либо Центр, либо пакистанские власти потребуют моего выезда из страны.
      Время, однако, шло, ничего подозрительного не происходило, и постепенно через несколько месяцев работа возобновилась.
      О моей профессиональной этике
      Соприкосновение с контрразведкой заставило заново взглянуть на самого себя. Видимо, в чем-то я стал проявлять беспечность, слишком полагаться на свою удачу, пренебрегать жесткими требованиями конспирации. Размышления по этому поводу привели к другой опасности - я стал робеть. При выходах на встречи с источниками, а они проводились, как правило, поздно вечером или на рассвете, я стал замечать слишком много подозрительного. Остается одна-две минуты до контакта, и вдруг слишком медленно проехала какая-то машина или показался прохожий там, где, кажется, некуда идти пешком. Решение целиком принадлежит тебе. Ты можешь отказаться от операции, и это будет совершенно правильно. Но если ты начинаешь страдать мнительностью, пугаться каждого куста и поддаешься своей слабости, ты пропал, тебе надо менять профессию.
      Профессия мне нравилась, менять ее ни в коем случае не хотелось, и приходилось ломать себя.
      Из тетради воспоминаний
      Я расстался с Исламабадом в июне 1968 года и вновь побывал там лишь через 10 лет.
      2 марта 1978 года я летел из Исламабада в Карачи. Огромный самолет ДС-10 заполнен пассажирами, стюардессы готовятся разносить чай. За окном белесые облачка. Самолет, видимо, подлетает к Лахору, как вдруг в кабине раздается громкий крик. Кричит молодой человек в белой пенджабской рубашке, вставший со своего места в том же ряду, где сижу я. Сквозь гул различаю слова. Молодой человек требует развернуть самолет в сторону Индии, иначе "никто не останется в живых". В руках у него граната, плотно прижатая к животу, палец - в кольце. Угонщик продолжает что-то выкрикивать и направляется вперед, к пилотской кабине. В это время сзади на него набрасывается кто-то, оба они падают в проход между креслами, и раздается негромкий взрыв. Кабина заполняется дымом, поднимается невообразимый гвалт, несут что-то залитое кровью, а самолет разворачивается в сторону Исламабада. Угонщик получил тяжелые ранения. Убит один пассажир. Храбрец, столь безрассудно сваливший угонщика (граната была самодельной и маломощной), на следующий же день получает денежную награду от президента.
      И последний раз удалось видеть зеленые холмы Исламабада в январе 1989 года, когда я был включен в делегацию Ю. М. Воронцова для переговоров с лидерами афганской оппозиции.
      Погода была пасмурной, временами моросил дождь, и нам не удалось побывать в Марри, где шел снег.
      Я люблю Пакистан и могу со спокойной совестью сказать, что никогда не сделал ничего, что наносило бы ущерб этой стране. В добрых же отношениях между нашими народами есть частица и моих усилий.
      "ВСЕ ДОКУМЕНТЫ ПИШУТЬСЯ ИСПОЛНИТЕЛЕМ ОТ РУКИ..."
      Три года в Москве, из них год на курсах усовершенствования - УСО.
      Учеба требует еще меньших трудов, чем в 101-й, режим свободнее. У каждого слушателя отдельная комната, но вечером собираемся вместе. Неизменные разговоры о работе и жизни, шахматы. Свободный доступ в тир, и один-два раза в неделю я стреляю из пистолета. Это занятие благотворно действует на меня. Некоторые коллеги регулярно выпивают по вечерам, но ведут себя спокойно и лишь иногда досаждают ночной игрой на бильярде. Стук шаров разносится в тишине по всему небольшому зданию.
      В целом, честно говоря, мы отдыхаем, много читаем, готовимся к дальнейшим трудам. УСО - это важная ступенька служебной лестницы.
      После УСО - работа в отделе, подготовка к командировке в Индию. Работа в Центре не очень интересна. Непрерывный поток бумаг, причем большая часть из них, на мой взгляд, не нужна и лишь отрывает людей от дела, мешает думать. Делопроизводство у нас было и остается на примитивном, но надежном с точки зрения секретности уровне. Все документы пишутся исполнителем от руки, регистрируются, сдаются лично машинисткам (к машинисткам очередь, их мало, а нас много). Затем бумаги направляются по назначению, копии подшиваются в дела, вновь регистрируются и т. д. Офицер с двумя высшими образованиями исполняет ту механическую утомительную работу, которую с успехом и более аккуратно могла бы делать пожилая женщина. Короче говоря, в канцелярском искусстве мы стояли на той же ступени, что и любое советское учреждение, но в нашем случае все осложнялось секретностью. Часто можно видеть бродящую по кабинетам унылую фигуру, которая разыскивает запропастившуюся куда-то бумагу. Бумага была написана, отпечатана, зарегистрирована и кому-то передана страдальцем, а кому - он забыл и теперь ведет розыски. В такой ситуации приходилось бывать каждому работнику Центра. Именно розыски бумаги были причиной моего первого личного знакомства с будущим начальником ПГУ, а затем председателем КГБ В. А. Крючковым. В ходе проверки обнаружилось, что за мной уже несколько месяцев числится документ довольно деликатного содержания. У меня его нет. Начальник отдела смутно припоминает, что он, как ему кажется, мог передать этот документ начальнику секретариата КГБ Крючкову для доклада Ю. В. Андропову и советует мне обратиться к Крючкову. Секретариат комитета для простых смертных - учреждение таинственное, могущественное, и лучше дела с ним не иметь. Но потерять документ никоим образом невозможно, я иду с девятого этажа старого здания на Лубянке на третий этаж, разъясняю генерал-майору Крючкову, зачем я его беспокою. В этот момент Владимир Александрович удивил меня своей памятью. Услышав название документа, попавшего к нему несколько месяцев назад, он немедленно открыл сейф и из толстенной пачки бумаг сразу же достал именно то, что требовалось. Мне показалось, что я имею дело с человеком в каком-то отношении необыкновенным.
      Я помаленьку вникал в новые дела, открыв, в частности, неведомое мне раньше искусство составления комплексных планов. Комитет и ПГУ при всей их специфике были составной частью гигантской управленческой машины и в этом качестве подвергались всем веяниям административной и политической моды, зарождавшимся на Старой площади в здании ЦК КПСС.
      В конце шестидесятых годов, а возможно и раньше, началась даже не мода, а повальная эпидемия составления комплексных планов на все случаи жизни. Все казалось удивительно простым и эффективным - наметь цели, подсчитай ресурсы, определи исполнителей, а затем только отмечай галочками то, что сделано. Беда была в том, что план становился самоцелью. В его основу зачастую закладывались далекие от реальностей посылки, составители отрешались от сложностей жизни, которая на каждом шагу корректировала и сводила на нет первоначальные замыслы. Дело же считалось сделанным, когда появлялась очередная красивая бумага, которую с гордостью оглашало на пленуме или съезде начальство. Этими комплексными планами и программами был вымощен путь нашего общества в сегодняшний нерадостный день.
      Разведка не может действовать без плана. Ее план должен быть деловым и ни в коем случае не предназначаться для того, чтобы порадовать взор начальства. Планы нашего отдела были явно рассчитаны на начальников. Десятки условных названий и псевдонимов, хитроумно расчерченные схемы и диаграммы, отсылки к другим планам и схемам - все это производило нужное впечатление, и к нам за опытом стали присылать ходоков другие подразделения. Душой всей этой увлекательной, многотрудной и, увы, не очень полезной практически деятельности был Юрий Сергеевич М., удивлявший и начальство, и коллег обширной эрудицией, хорошим слогом и громоподобным басовитым голосом.
      Мода на комплексные планы продержалась в ПГУ довольно долго, но никогда она не проявлялась столь ярко, как в конце шестидесятых - начале семидесятых годов. Рецидивы этой моды приходилось подавлять много позже, опускать людей с заоблачных высот планирования на грешную оперативную землю.
      Между тем в ПГУ произошла смена руководства. Ушел на пенсию Александр Михайлович Сахаровский, начальником разведки был назначен его заместитель Федор Константинович Мортин, пришедший в комитет со Старой площади. Ни с тем, ни с другим близко общаться мне не довелось.
      Недолгие сборы, прощание с родственниками и приятелями, и я отправляюсь в очередную командировку.
      "УДЕРЖАТЬ МАДАМ ГАНДИ ЗА ЮБКУ..."
      Весна 1971 года. Только что прошли всеобщие выборы в Индии, на которых Индийский национальный конгресс во главе с Индирой Ганди одержал выдающуюся по любым меркам победу.
      Безоблачны советско-индийские отношения. Возникавшие несколько лет тому назад опасения по поводу возможности изменения внешнеполитического курса Индии в выгодном для США направлении не подтвердились. Индира Ганди твердо и последовательно выступает за развитие всесторонних отношений с нашей страной.
      Назревает конфронтация Индии с Пакистаном. Восточный Пакистан бунтует, нарастает движение за отделение от Западного Пакистана и создание независимого государства. Это историческая неизбежность, не могли долго держаться вместе два "крыла", разделенные полутора тысячами километров индийской территории, различиями в языке, культуре, экономике, политической традиции. Но историческая неизбежность реализуется не сама собой, а через политических лидеров и ведомые ими массы. Пакистанское правительство усиливает свои войска в Восточном Пакистане, ведет политические маневры. Тщетно. Пламя сопротивления разгорается. Его раздувает Индия. Восточнобенгальские сепаратисты пользуются ее материальной и неограниченной моральной поддержкой. Индийская печать развертывает ожесточенную антипакистанскую кампанию. Не проходит дня, чтобы не публиковались душераздирающие сообщения о зверствах пакистанской военщины против мирного бенгальского населения. Пакистанское руководство обвиняется в геноциде. Одновременно распространяются, как правило, со ссылками на надежные источники, слухи о том, что Пакистан готовится нанести удар по Индии на западной границе, в Кашмире и Пенджабе, с тем чтобы отвлечь внимание от событий в Восточной Бенгалии.
      Индийцы готовятся к войне. Их беспокоит возможная позиция США и Китая, они не вполне уверены, что получат достаточную поддержку со стороны Советского Союза. Обработку советских представителей - от посла Н. М. Пегова до членов многочисленных советских делегаций - индийцы ведут настойчиво и изобретательно, умело используя наши слабые места - традиционный страх перед усилением американского влияния в этом регионе и состояние конфронтации с Китаем. Идет хитроумная политическая, дипломатическая и пропагандистская игра.
      Советская сторона занимает взвешенную солидную позицию. Не скрывая своих симпатий к освободительному движению в Бенгалии, к миролюбивой политике Индии (Индия предстает потенциальной жертвой возможной агрессии), осуждая Пакистан, мы обещаем сделать все возможное для предотвращения конфликта.
      Одновременно, однако, индийцы обращаются с просьбой о срочных поставках некоторых видов оружия из Советского Союза. Наш государственный механизм в экстренных случаях мог действовать весьма эффективно, и эта просьба удовлетворяется с невиданной быстротой. 9 августа 1971 года по инициативе индийской стороны подписывается советско-индийский договор о дружбе и сотрудничестве.
      Переговоры и консультации продолжаются, призывы к миру, предотвращению братоубийственной войны (слово "братоубийственный" нравилось и политикам, и журналистам - редкое публичное выступление обходилось без него) нарастают. Многим казалось, что еще небольшое усилие - и конфликт не перейдет в кровопролитную фазу.
      У нашей службы таких иллюзий не появлялось. Информация, очищенная от пропагандистского налета, ясно указывала на неизбежность войны.
      В этой предгрозовой атмосфере начиналась моя работа в Индии. Я был направлен сюда в качестве заместителя резидента. Времени для постепенного вхождения в дела не было.
      События развивались стремительно. Центр ждал информации.
      В цивилизованном западном мире многими десятилетиями создавался миф о каком-то особом миролюбивом, ненасильственном характере индийского общества и его культуры. "Люди там задумчивы и нежны, а с неба льется золотая пыль", "жрецы в белоснежных одеждах", ахимса, Махатма Ганди, Рамакришна, мать Тереза, задумчиво бродящие по улицам Дели и Калькутты священные коровы и дымок благовоний, курящийся на алтарях храмов, джайны в марлевых повязках, чтобы ненароком не лишить жизни комара, вдохнув его с воздухом, размышляющие о божественных тайнах бытия садху и загадочные вечные отшельники в высокогорных пещерах у истоков Ганга, древние книги на санскрите - вся эта экзотическая, кружащая голову смесь неотразимо действует на экзальтированного западного обывателя, страдающего от скучной благоустроенности своей жизни. Действует это и на советского гражданина, терзаемого всеми видами неустройства и жаждущего душевной и материальной гармонии.
      Миролюбие индийского народа (без различия национальности, веры, местной традиции, касты) становится общепризнанным штампом. Штамп кочует из брошюры в брошюру, из статьи в статью, из речи в речь, пробирается в официальные документы. Хитроумные индийцы умело подпитывают это мнение.
      Первое же серьезное соприкосновение с индийской действительностью развеивает этот миф. Индийцы ничуть не миролюбивее и не воинственнее любого другого народа, их отвращение к насилию представляет собой интеллигентскую выдумку. Жизнь в Индии жестока к тем, кого она не милует и в других странах - к неимущим, к национальным меньшинствам, к чужакам, к слабым вообще.
      Не питает отвращения к насилию индийская политика на всех уровнях и во всех проявлениях. Война для Индии такое же продолжение политики, как и для любого другого государства. Моральные устои, общечеловеческие ценности, философия ненасилия, идеи миролюбия и гуманизма и прочий пропагандистский ширпотреб никогда не фигурировали в реальных политических выкладках индийского руководства. Трезвый расчет, прагматизм с изрядной долей цинизма, строгий учет государственных интересов - таков стальной стержень индийской политики, замаскированный гирляндами цветов, ворохами философских трактатов, фонтанами высокопарной риторики. Умение индийцев добиваться своих целей не может не вызывать уважения и даже зависти. За их плечами цивилизация, насчитывающая пять тысяч лет.
      2 декабря 1971 года посол Н. М. Пегов устраивал прием в честь первого заместителя министра иностранных дел СССР В. В. Кузнецова. Василий Васильевич прибыл в Дели для того, чтобы вместе с индийцами изыскать возможность предотвратить надвигающуюся войну с Пакистаном или, как грубовато шутили советские дипломаты, "удержать мадам Ганди за юбку". В. В. Кузнецов вел длительные и вежливые беседы с Индирой Ганди, ее советниками, выслушивал многословные разъяснения резонов, по которым миролюбивая Индия обеспокоена действиями Пакистана. К тому времени уже был подписан советско-индийский договор о дружбе и сотрудничестве, и в Индию нескончаемым потоком поступала советская военная техника.
      Прием в посольстве проходил в чрезвычайно теплой обстановке. Гости мило улыбались любезным хозяевам, говорили приятные и льстивые слова и озабоченно хмурили брови, упоминая о пакистанской угрозе. Хозяева при этом упоминании тоже сгоняли улыбки с уст, выражая твердую уверенность, что здравый смысл восторжествует и кровопролития удастся избежать. При этом все дружно клеймили злодеев-пакистанцев и их американских и китайских покровителей.
      Все шло прекрасно, как вдруг в зале приемов погас свет. Свет погас не только в посольстве, а во всем городе. Это могло означать только одно началась война.
      Я быстро ушел с приема, в темноте добрался до машины и из города позвонил одному хорошо осведомленному знакомому. (Звонить ему из посольства было нельзя - служащие его категории не имели права поддерживать неофициальные контакты с иностранцами.) Выяснилось, что два неизвестных, предположительно пакистанских, самолета нанесли удар по базе ВВС Индии, повредив взлетно-посадочную полосу. Индийские самолеты немедленно нанесли ответный удар, а сухопутные силы пошли в наступление в районах Раджастана и Сиалкота на западной границе и начали марш на Дакку на восточном направлении.
      Было в этой истории с налетом на Агру нечто шитое белыми нитками. Какой военачальник пошлет всего два самолета для того, чтобы бомбить крупную авиабазу в момент наивысшей опасности для своей страны? Почему самолеты прилетели в сумерках, а не на рассвете, как это делается всегда, если нападающая сторона развязывает войну и стремится получить преимущество внезапности? Почему пакистанская сторона не предприняла вслед за налетом других действий?
      Ничего загадочного не произошло. Индия изготовилась к войне, провела массированную пропагандистскую подготовку, тщательно прозондировала политическую ситуацию, сконцентрировала силы на главных направлениях. Нужен был повод, но напуганный, затравленный противник его не давал. Так и появились самолеты над Агрой. Несколько лет спустя при встрече с П. Н., одним из авторов и исполнителей военно-политической кампании 1971 года, я заметил, что вся операция была разыграна, как шахматная партия. П. Н. довольно улыбнулся. В человеческой истории было немного эпизодов, где столь малые издержки дали такой крупный результат.
      Война началась. Вновь затемнение, вновь закрашенные фары автомашин, фантастические слухи в дипкорпусе, победные лживые сводки с полей сражений, воинственная музыка по радио. Наша позиция в этой войне была ясна благочестиво нейтральные официальные фразы лишь слегка прикрывали твердую поддержку Индии.
      Один из знакомых устраивает мне встречу с крупным индийским военачальником. Мало сказать, что генерал настроен оптимистично. Он точно знает, когда и как закончится война: 16 декабря сдачей Дакки и капитуляцией пакистанской армии. Прогноз основан на точном расчете. Именно к этой дате пакистанцы сумеют отойти к столице Восточного Пакистана. Оказать сопротивление они не в состоянии и защищать Дакку не будут, поскольку им неоткуда ожидать помощи. "Мы знаем пакистанскую армию, - говорит собеседник. - На их месте любые профессиональные солдаты вели бы себя таким же образом". Индийский генерал совершенно точно предсказал развитие событий.
      17 декабря в Дели всенародное ликование, улицы забиты людьми и машинами. В дорожной сутолоке задеваю крыло чужого автомобиля. Выскакивает разъяренный водитель и, узнав, что я русский, из советского посольства, заверяет, что в этот великий день он может только поблагодарить мою страну и никаких претензий ко мне не имеет: "Хинди руси бхай-бхай".
      Индия ошеломляет новичка. Я долго вникал в индийские дела в Центре, интересовался ими в период работы в Пакистане, изучал эту страну в институте, несколько раз проездом бывал в Дели, и тем не менее очень многое здесь оказалось для меня неожиданным.
      После патриархального, спокойного Исламабада поразил лихорадочным темпом жизни Дели. Тот круг людей, в котором приходилось вращаться, жил политикой, в первую очередь внутренней. Мне показалось, что не хватит жизни для того, чтобы освоиться с невероятно пестрой картиной, которую являла эта политика. Десятки крупных партий и организаций, в свою очередь делящиеся на десятки фракций и групп. Все они взаимодействуют, блокируются, соперничают друг с другом. У каждой партии и группы есть свой взгляд на международную политику, на Советский Союз, США и Китай. Сходятся они, за незначительными исключениями, лишь в одном - неприязненном отношении к Пакистану. Однако и здесь все далеко не просто. Южане равнодушно взирают на кашмирскую проблему и на Пакистан, их больше занимают отношения со Шри Ланка, где проживает много тамилов. В стране периодически вспыхивают кровавые столкновения между индусами и мусульманами, острой остается проблема безработицы, безудержно, на 15 миллионов в год, растет население. Редкий день проходит без того, чтобы полиция не стреляла в бунтующее по разным поводам население. Личные и групповые разногласия преследуют индийское руководство, и лишь железная воля Индиры Ганди сплачивает соперничающих политиков.
      У Индии глобальные внешнеполитические интересы и огромный международный авторитет. Не решены проблемы с Китаем, очень непросто складываются отношения с США, обострившиеся в результате конфликта с Пакистаном. Индия ощущает себя великой державой, добивается признания своей доминирующей роли на субконтиненте и в регионе Индийского океана, требует должного места в мировых делах. Успешная кампания в Восточной Бенгалии, создание Бангладеш и унижение исторического противника - Пакистана еще более усложняет внешнеполитические проблемы страны. Великолепным индийским дипломатам приходится нелегко.
      Индийцев и нас обеспокоила нормализация китайско-американских отношений в 1972 году. Мы внимательно следим за попытками Индии уладить свои проблемы с Китаем, индийцы нервно вздрагивают от каждого сообщения о таких же попытках Советского Союза. Короткий материал по этому поводу в одной из индийских газет вызывает поток встревоженных полуофициальных обращений в посольство СССР.
      Совершенно ясно, что овладеть можно лишь общими контурами всей этой невероятно пестрой, постоянно изменяющейся мозаики. Надо полагаться на знания и оценки экспертов в отдельных областях. Такие специалисты есть как в резидентуре, так и среди "чистых" советских дипломатов и журналистов, где у меня быстро появляются хорошие друзья. Все они знают Индию, любят эту страну и свою работу, в курсе индийских проблем и не могут жить без дискуссий. Мне с ними интересно. (Наша дружба продолжается до сих пор, но предмет разговоров изменился. Теперь это не Индия, а наше собственное многострадальное Отечество.)
      Определяются и те проблемы, где необходимо глубоко разобраться самому, - политика США и Китая в отношении Индии, Пакистан, советско-индийские отношения. В области внутренней политики - прочность позиции правящей партии Индийский национальный конгресс и Индиры Ганди. Это приоритетные направления нашей информационной работы. Разумеется, забота из забот, основная проблема - американцы. Служба была одержима работой по американцам, и именно благодаря этой одержимости ей удавалось добиваться результатов.
      Первоочередных задач передо мною, новым заместителем резидента, много наладить рабочее взаимопонимание с подчиненными и начальником, интенсивно осваивать политическую и оперативную проблематику, вести личную оперативную работу, то бишь продолжить контакт с некоторыми уже известными нам лицами, завести круг личных полезных связей и попытаться увеличить число источников резидентуры. Все это необходимо делать одновременно.
      Освоение новых или частично знакомых по работе в Центре проблем особых усилий не требовало. Ежедневно мне проходилось прочитывать сообщения источников, беседовать с работниками и "чистыми" дипломатами, истинным удовольствием поначалу было чтение индийских газет. После зажатой цензурой пакистанской печати и сухой официозной советской прессы индийская журналистика - остроумная, разнообразная, раскованная - была настоящим открытием. Ее дополняли несколько американских и английских изданий плюс передачи индийского и московского радио. Надо было только отбирать и приводить в систему всю эту информационную массу, выделять основные направления развития событий и постоянно следить за ними. Неоценимую помощь оказывал наш штатный аналитик Геннадий Васильевич Н., обладавший гигантской эрудицией в вопросах внутреннего и международного положения Индии, дисциплинированным умом и несколько неожиданным при его каторжной работе чувством юмора. (Безвылазное сидение в тесной комнатушке, где кондиционер гонял без устали все тот же ограниченный объем воздуха, пренебрежение физической нагрузкой сделали свое дело. Геннадий Васильевич свалился с инфарктом в возрасте тридцати трех лет, и потребовались годы для его полной реабилитации.)
      О моей профессиональной этике
      Все дела взаимосвязанны, и нельзя увлечься каким-то одним из них. Необходимо основательно познакомиться с каждым сотрудником, узнать его не по бумагам, а в реальной рабочей обстановке, выяснить, на что он способен, можно ли положиться на его здравый смысл, находчивость, решительность в сложных ситуациях. Чрезвычайно важно сделать так, чтобы младшие коллеги были уверены в компетентности и порядочности своего начальника. Они обязательно должны видеть, что их руководитель способен не только дать толковые рекомендации, но и сам работает в поле, что у него есть личные контакты и источники, что он может квалифицированно выявить наружное наблюдение и т. п.
      В идеальном варианте сотрудники резидентуры не должны быть осведомлены о работе друг друга. Каждому положено знать лишь то, что ему необходимо. Это золотое правило. Соблюсти его в полной мере чрезвычайно трудно. Служебные инструкции и профессиональная этика запрещают проявлять любопытство к чужим делам. Строжайшим образом засекречиваются имена, адреса, служебное положение источников и контактов, условия связи с ними. Однако невозможно скрыть простую вещь - проводит ли шеф все свое рабочее время в кабинете, а свободное - в бассейне, на корте или в дружеской компании соотечественников.
      Твоя деловая репутация - это важнейший компонент в связке "начальник подчиненный".
      Рабочий день растягивался, зачастую он начинался в шесть часов утра и завершался глубокой ночью.
      У меня появилось много хороших знакомых. Среди них и те, с кем приходилось видеться изредка, как правило, под покровом ночи или за пределами города. По большей части мои новые знакомые относились к категории, именуемой "официальные связи". Это означает, что оснований рассчитывать на установление специфических разведывательных отношений нет и нет необходимости каким-то образом скрывать контакт с ними. Об этих связях знает посол, этих знакомых можно приглашать на приемы, а ссылка на их мнение придает вес политическим суждениям.
      Я часто езжу к отставному главному министру штата Мадхья прадеш Д. П. Мишре. Он отошел от активного участия в политике, но сохраняет к ней живой интерес, знает: всех и каждого. Индиру Ганди ласково называет "дорогая девочка" и регулярно пишет ей послания по разным политическим поводам. Иногда я застаю у Мишры посетителей - министров, известных политиков, крупных бизнесменов. У меня создается впечатление, что сам бывший главный министр не прочь показать миру, что он не забыт дипломатическим корпусом. Вывод оказался небезосновательным. Однажды раздается телефонный звонок и помощник Д. П. Мишры передает просьбу моего уважаемого друга срочно прибыть к нему. Прибыв, обнаруживаю на лужайке перед домом бывшего министра несколько десятков людей явно провинциального обличья. Они терпеливо ждут приема. Мы неспешно беседуем часа полтора. Темы для разговора нет. Сухонький старичок в конгрессистской шапочке говорит тихо, сидит в глубоком кресле неподвижно. Откуда-то из норки появляется мышонок, уверенно взбирается на кресло, карабкается по рукаву и встает столбиком на плече моего собеседника, у самого уха. Картина умилительная, заставляющая забывать, что старичок славился когда-то своим крутым нравом, беспощадностью и дерзкими политическими маневрами.
      Время от времени ранним утром заглядываю к другому знакомому государственному министру Р. К. Кхадилкару. Это ветеран индийской политики, известный своими прогрессивными взглядами, добрым отношением к Советскому Союзу. Помимо всего прочего, это очень милый, очень интеллигентный и начитанный человек, который охотно дает мне книги из своей библиотеки. Мы вместе завтракаем - омлет и чашка чая - и обсуждаем последние события. Министр знает все. Иногда на мой вопрос он говорит: "Это секрет, об этом никто не знает", но не выдерживает и начинает рассказывать. Далеко не все нравится Кхадилкару в нашей политике. "Вы там все бюрократы. В Москве перестают реально видеть жизнь. Москва должна больше заботиться о своих отношениях с Дели, не отдавать их на откуп бюрократам". Бюрократов мой собеседник терпеть не может, и когда хочет выразить серьезную степень недовольства мной, то говорит: "И ты тоже бюрократ". Разочаровывать его мне не хочется, и я не протестую.
      Кхадилкар - живая история. Он готов рассказывать часами и то и дело соскальзывает с проблем, интересующих меня сегодня, в реминисценции. Я его возвращаю к теме разговора. Он сердится - "ты бюрократ". Удивительно приятен был и сам мой друг, и его домик старинной колониальной постройки, окруженный классическим изумрудным газоном. Раннее утро в Дели, как, впрочем, и в других широтах, лучшее время для ощущения полноты жизни и для дружеской интеллигентной беседы. Окружающий мир представляется в это время если не проще, то понятнее.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.