Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Время Януса - Чужая земля

ModernLib.Net / Детективы / Пресняков Игорь / Чужая земля - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Пресняков Игорь
Жанр: Детективы
Серия: Время Януса

 

 


      – Был с ними один. Плечистай, рожа – решетом. Похоже, городской.
      – Ладно, – кивнул Рябинин. – Идите в дом, спросите сына о планах бандитов.
      Мужик вскочил и торопливо вбежал в избу. Он вернулся минут через пять и, махнув рукой, объявил:
      – К Феофанову скиту они подалися.
      – Где это?
      – Верстах в двадцати отсюдова, – указал на север Катков.
      – Что за скит? – Андрей поднялся с завалинки.
      – А избенка старинная. Жил там когдай-то отшельник, старец Феофан. Годов, почитай, сорок тому… Источник там святой, странники на богомолье раньше ходили, детишек носили крестить…
      – Покажете нам дорогу! – отрезал Андрей и крикнул замершему у плетня ординарцу: – Горниста ко мне! Трубите сбор!
 

* * *

 
      Заранее предупрежденный Рябининым, Катков остановил отряд за полверсты до Феофанова скита.
      – Сажен через двести тропка разделится, – пояснил крестьянин. – Та, что прямо побежит, – ведет к берегу речки, а налево – к скиту. Ну, уж коль не будет там Мирона, не взыщите.
      «Может и не быть, – мысленно согласился Андрей. – За последние две недели такое случалось не раз».
      Рябинин приказал части отряда спешиться.
      – Штыки от карабинов отомкните, шашки и все гремучее оставьте здесь, – распорядился он. – Идти шаг в шаг, без разговоров и топота. Кривцов! Ты с остальными будь наготове и жди вестового. Ежели заслышите стрельбу, скачите к скиту, окружайте строение и действуйте по обстановке.
      Пешая группа выстроилась в цепочку и направилась к скиту.
      Как только в зеленых зарослях показалась почерневшая от времени крыша, Рябинин подал бойцам знак залечь, а сам двинулся вперед.
      Низкий бревенчатый дом стоял на широкой поляне. Под дровяным навесом и у крыльца стояло полторы дюжины стреноженных коней под седлами – очевидно, бандиты прибыли в скит недавно. На поляне в обложенной камнями ямке горел костер, дымился большой походный котел. На траве у крыльца дремал молодой мужик с винтовкой, другой таскал ведрами воду из ручья неподалеку. Из открытой настежь двери доносились громкие голоса.
      Андрей вернулся к своим и сразу отправил вестового к Кривцову с распоряжением бесшумно подтягиваться; затем распределил людей вокруг поляны и приказал ждать команды.
      Через полчаса к кусту, у которого залег Рябинин, подполз Кривцов.
      – Мы рядом, – шепнул он.
      – Окружайте поляну вторым кольцом, тех, кто попытается прорваться верхами, – рубите шашками и стреляйте, – сказал Андрей.
      – Пленных не брать? – уточнил Кривцов.
      – Ежели захотят сдаться – сдадутся сразу, на прорыв пойдут лишь непримиримые.
      Между тем двое бандитов вынесли из дому стол и принялись накрывать к обеду.
      Андрей не торопясь выкурил папиросу, прокрался к краю поляны и стал за огромной сосной. Проверив «браунинг», он прислонился к стволу спиной и во весь голос крикнул:
      – Банда Скокова! Вы окружены. Нас больше сотни. Предлагаю сдаться. На размышления – три минуты!
      В ответ кто-то яростно выругался, прогремело несколько выстрелов. Бандиты бросились в дом.
      Рябинин выждал положенное время, отполз подальше от края поляны и громко приказал:
      – Отряд! Слушай мою команду. По бандитам – огонь!
      Началась беспорядочная пальба. Заросли вокруг поляны окутал тяжелый пороховой дым. Поначалу бандиты отстреливались через окна, но вскоре дверь распахнулась и в проем просунулась рука с шашкой, на острие которой была нацеплена белая тряпка.
      – Отставить, – распорядился Андрей.
      Когда выстрелы смолкли, он крикнул в сторону скита:
      – Выходите без оружия, по одному, с поднятыми вверх руками, и идите вперед.
      Из скита медленно вышел человек. Он отошел от крыльца шага на три и остановился. Вслед за ним один за другим появились еще семеро и встали рядом с первым.
      – Поодиночке идите к нам, – приказал Рябинин.
      Бандиты нерешительно топтались на месте и затравленно поглядывали по сторонам. В дверях показался плотный молодой мужчина. Андрей сразу узнал в нем Степченко. Он спустился с крыльца и пристроился за спинами товарищей. Последний бандит вышел из скита, держась за окровавленную голову. Он что-то бросил остальным, и тот, что стоял впереди, крикнул:
      – Внутрях – только раненые, не палите, мы идем.
      Бандиты толпой двинулись к краю поляны. Андрей старался не упустить из виду Степченко.
      – Сомкнуть кольцо! – распорядился Рябинин. – Обыскать всех и выводить из леса по одному. При попытке к бегству – бить на поражение!
      Бандиты дошли до края поляны и вдруг, как по команде, бросились врассыпную. Они бегали между деревьев и отстреливались из револьверов от подступивших к ним красноармейцев. Не обращая внимания на суету и свист пуль, Андрей, не сходя с места, следил за Степченко. С револьвером в руке, пригнувшись, он несся напролом через кусты орешника. Наперерез бросился дюжий красноармеец. «Зря! – подумал Рябинин. – Стрелять надо». Степченко выпустил в грудь бойцу две пули и исчез в зарослях.
      Андрей кинулся за ним. Он видел впереди широкую спину бандита, но не стрелял и не прибавлял шага. Мимо пронеслись два кавалериста из оцепления Кривцова. Степченко повернул в частый березняк. Один из конников осадил коня и хотел было скакать за ним.
      – Стой! – крикнул Рябинин. – Слезай, я сам.
      Он впрыгнул в седло и погнал коня рысью. Из березняка послышался выстрел. «А ты, дружок, не охотник! – входя в раж, подумал Андрей. – Только вот перезарядить я тебе не позволю». Он видел, как подрагивали впереди ветки берез и правил на них.
      Постепенно березняк сменился редким ельником, где беглеца стало видно намного лучше. Он слышал погоню, поминутно оглядывался и выпустил по Андрею пару пуль. "Наган», "семерка», прицельная дальность – сорок семь саженей, – безошибочно определил Рябинин. – Два, да три – осталось два патрона».
      Степченко, не останавливаясь, сбросил пиджак и ускорил бег. Андрей держался саженях в пятидесяти. Впереди показался просвет и сверкающее пятно воды. «Пора», – решил Рябинин и дал шенкеля. Степченко услышал приближающийся топот копыт, развернулся и выстрелил. Андрей круто повернул и пустил коня зигзагом между деревьями. Степченко уже был близко – его взмокшая спина в белой батистовой рубахе мелькала шагах в пятнадцати. «Последний патрон – роковой!» – усмехнулся Рябинин, взял чуть влево, пришпорил коня и, высвободив из стремени правую ногу, завалился на левый бок. Степченко выстрелил. Андрей почувствовал, как судорожно дернулась шея его скакуна, рванул на себя узду и кубарем скатился на землю.
      Степченко уже был на берегу. Заметив Андрея, он поднял револьвер, но, услышав беспомощный щелчок, полез в карман за патронами.
      – Руки! – крикнул, останавливаясь шагах в пяти, Рябинин и выстрелил поверх головы бандита.
      Степченко отбросил револьвер и устало развел руками.
      – Ну что, взял? – тяжело дыша, бросил он. – Чего же раньше-то не пристрелил?
      Пот градом валил с его широкого лица, взгляд был презрительным и немного ироничным.
      – Хотел познакомиться поближе с подручным моего приятеля Старицкого, – усмехнулся Андрей.
      – Ах вот как! – Степченко нервно рассмеялся. – Свой, значит?
      – Что поделаешь, есть грех: люблю я старых друзей, – нахмурившись, проговорил Рябинин. – Прости, Геннадий Игнатьевич, тебе просто не повезло.
      Он нажал на спусковой крючок и разрядил «браунинг».
      Опустив голову, Андрей быстро шагал по тропинке вдоль берега.
      «По справедливости, не Степченко нужно было пулю вкатить, а тебе, Жорка, – думал он. – Да уж так, видно, судьба наша повернулась. Взялся тебя, подлеца, спасать, – никуда не денешься. Несправедливо, несправедливо, по-дурацки все как-то устроено в этом мире! Совершить одну подлость, чтобы не совершать другой: пристрелить, как собаку, без суда, безоружного человека, чтобы не предать друга детства!
      В итоге Жорка сидит себе дома, пьет коньяк, сволочь; Степченко упокоился с миром и больше не будет людей губить, а вот у меня на душе кошки скребут. И ведь как гнал этого бедолагу! Как тогда, с отцом, зайца, на зимней охоте в имении. Правильно Жорка сказал: ничем я не лучше его, такой же мерзавец с сумасшедшими понятиями чести и долга. Посмотреть, так кругом – одни проклятые люди: мы с Жоркой, несчастный Степченко, красноармейцы в роли жандармов, "справедливый» палач Черногоров, даже Полина. Ей бы жить где-нибудь в Париже, а не среди лицемеров и подлецов… Нет-нет, нельзя так думать, хотя бы ради самой Полины, моего родного человека».
      Навстречу скакал Кривцов в сопровождении трех бойцов.
      – Догнали, товарищ Рябинин? – осаживая коня, справился он.
      – Нет, оказал сопротивление. Пришлось… – Андрей махнул рукой. – Всех взяли?
      – Да нет, только троих. Хотя среди них – сам Скоков!
      – Ну, значит, так тому и быть, – вздохнул Рябинин. – Скачите, собирайте отряд, я пешком пройдусь.

Глава IV

      Он снова видел ту знакомую улицу, залитую ярким летним светом, при котором предметы кажутся зыбкими, будто на полотнах Синьяка; видел огромный старинный дом, где было много забытых взрослыми закоулков. Он любил эти заброшенные места с их приятной освежающей прохладой и милой сердцу тишиной. Здесь никто не мог его найти – ни ворчливая нянька Маруся, ни родители. Он слышал их далекие голоса и радовался своему умению прятаться. Наконец, не выдержав, он бежал на зов, но, к своему удивлению, никого не находил. Проскочив вереницу комнат, он устремлялся в сад и вдруг с ужасом понимал, что тропинка приводила его в чужие, незнакомые места…
      Сладкий послеобеденный сон Аркадия Ристальникова нарушил громкий стук в передней.
      – Вот, медведь тамбовский, чтоб тебя!.. – крикнул Аркадий и перевернулся на другой бок.
      За окном, на фоне безоблачного сентябрьского неба полыхали усыпанные алыми гроздьями ветви рябины, где-то позади зеленели пудовые антоновские яблоки. «Сейчас одно из них как сорвется, – лениво подумал Ристальников, – ка-ак шмякнется – бум!.. Да нет, крепенько сидят… Красок, что ли, с кистями купить, мольберт? Вспомнить уроки покойной матушки?..»
      В комнату, гулко топая сапогами, вошел Никита с походным мешком в руках.
      – Проснулся? – спросил он.
      – Еще бы не проснуться, – поморщился Аркадий. – Грохочешь как медведь.
      Никита пожал плечами:
      – Подыматься пора – пятый час уже. Проваляешься так до закату – бесы душу-то и утащат.
      – Уже… – не отрываясь от садового пейзажа, бросил Ристальников.
      – Что «уже»?
      – Утащили… И потом, не бесы во время сна на закате душу крадут, а вампиры. Это древнее валашское поверье.
      – Ванпиры? – нахмурился Никита. – Кто такие?
      Аркадий зевнул, поднялся с кровати, снял с полки книгу и нашел нужное место:
      – Вот послушай, Никитушка:
      …Стал худеть сыночек у Марка; Перестал он бегать и резвиться, Все лежал на рогоже да охал. К Якубовичу калуер приходит, -
      Посмотрел на ребенка и молвил:
      «Сын твой болен опасною болезнью; Посмотри на белую его шею: Видишь ты кровавую ранку? Этот зуб вурдалака, поверь мне». Вся деревня за старцем калуером Отправилась тотчас на кладбище; Там могилу прохожего разрыли, Видят, – труп румяный и свежий, – Ногти выросли, как вороньи когти, А лицо обросло бородою, Алой кровью вымазаны губы, – Полна крови глубокая могила…
      Теперь понятно?
      – А-а, это ж про упырей! – протянул Никита. – И кому интересно писать про такую гадость?
      Аркадий покачал головой:
      – Темнота! Это – Пушкин.
      – Врешь поди, – усомнился Никита, взял у Аркадия книгу и глянул на обложку: – Верно, он самый. А к чему он про чужих упырей написал? У нас и своих бесов хватает.
      – Тебе трудно понять, – вздохнул Ристальников и рассмеялся. – А ты, братец, весьма импозантен с дорожным мешком в одной руке и с книгой – в другой. Кстати, куда это ты собрался?
      Никита опустил глаза.
      – В Колчевск еду, – нехотя выдавил он.
      – Зачем?
      – Есть нужда, – отмахнулся Никита и вышел в переднюю.
      – Нет уж, будь добр остаться! – крикнул ему вслед Ристальников. – Атаман велел всем в городе сидеть.
      – Вот ты и сиди, – буркнул из передней Никита.
      Аркадий уселся за стол и требовательно постучал пальцем по столешнице:
      – Изволь объясниться, Никита Власович.
      Никита вернулся в комнату, устроился напротив Ристальникова и, попыхтев, спросил:
      – Скажи по совести, друг ты мне, Аркаша, али как?
      – Чудесным стечением обстоятельств – да, – улыбнулся Ристальников.
      – Не шути! – строго заметил Никита. – Дай мне уйти и передай атаману, чтоб не искал и не поминал лихом.
      – Котумать собрался? – Аркадий добела сжал свои тонкие губы.
      – Да нет, – с досадой покачал головой Никита. – В Колчевск мне надобно, а уж там – как бог положит, может, и не вернусь вовсе, пропаду.
      – Так-так, – задумчиво пробормотал Аркадий. – Ну-ка говори, в чем дело!
      Никита криво усмехнулся:
      – Ты вот про упырей мне читал… А коли объявился бы тут, в нашем флигеле, такой упырь? Убил бы?
      – Ох, ну конечно, – снисходительно вздохнул Аркадий.
      Никита навалился локтями на стол и уперся взглядом в Ристальникова. Аркадий никогда не видел обычно уравновешенного Никиту таким взволнованным.
      – Вот и я, Аркаша, убил бы, – медленно проговорил он. – Нынче в Колчевск заявился один такой кровосос, змей подколодный…
      – Поближе к делу, Никитушка! – деликатно вставил Аркадий.
      – Поближе? А вот сам и прочти! – Никита вытащил из кармана помятую газету «Губернские новости» и развернул на первой странице.
      – «Приезд в губернию делегации РВС во главе с товарищем Тухачевским», – прочитал Ристальников заголовок передовицы.
      – Знаешь его? – кивнул на газету Никита.
      – Ну конечно, всем известно…
      – Я расскажу, что мне известно, – оборвал приятеля Никита. – Его войска усмиряли тамбовских мужиков. Да только нет у меня обиды на то, что он воевал с нами, травил с аэропланов газами, – война есть война. И мы не святые угодники – тоже коммуняк изрядное количество погубили. Однако ж зачем баб да малых ребятишек мучить? Собирали их целыми селами в обнесенные колючей проволокой загоны, в чистом поле, под палящим солнышком, без еды и питья. Спросишь, зачем? А затем, чтобы мужики их побыстрее из лесу вышли, сдались из сострадания к родным душам. По справедливости это али как? Из какого же камня должно быть сердце сделано, чтоб стерпеть детские муки?
      Во мне, Аркаша, душа тоже давно сгнила, прах один. И все ж не замарал я рук невинной кровушкой! Бил германцев, австрияков, беляков штыком колол, коммуняк своими руками вешал без сожаления, нэпманов губил, минтонов стрелял поганых и чекистов лукавых, а детишек безвинных – никогда! А он ребеночка моего нерожденного еще в материнской утробе задавил. Поэтому, Аркаша, я его порешу, – право имею.
      Сердца Ристальникова давно не волновали подобные истории. Слушать их ему было скучно, а вникать – мучительно. Вспоминался расстрел отца и братьев, разорение дома, нервная горячка и смерть матери. Он соображал, как бы помягче успокоить Никиту и отговорить от опасного предприятия.
      Пауза затягивалась.
      – Тебя интересует мое мнение? – так и не придумав, что ответить, спросил Аркадий.
      – Забавы ради – не стал бы попусту куклиться, – вздохнул Никита.
      – Что ж, давай рассуждать логически, – Ристальников поднялся на ноги и прошелся по комнате. – Столь высоких чинов усиленно охраняют. Вокруг Тухачевского будет не меньше десятка гепеушников и с полсотни армейских из Колчевской дивизии. Не забывай, что и само расположение части охраняют караулы и патрули. Ты же служил, должен знать. К Тухачевскому тебе не подобраться, и дела своего, нужного и справедливого, не сделать. Пропадешь понапрасну.
      – Пристрелила же Ленина баба-террористка! Так и я смогу, – упрямо сказал Никита.
      – Это было на заводе, после митинга. Здесь подобная удача не выпадет, – терпеливо объяснил Аркадий. – Шансов у тебя – никаких. И потом, не забывай: ты нарушаешь приказ атамана!
      – Вот что меня больше всего и печалит, – понурился Никита.
      – Предлагаю следующее: подложим под поезд Тухачевского бомбу! Хочешь? Одному ему скучно будет помирать, а в компании друзей и подчиненных – все же веселее.
      – Долгое это дело, – скривился Никита. – Нам оно незнакомое, а позовем других – засветимся, как мотыльки на стекле.
      – А ты не волнуйся! – убеждал его Ристальников. – Сиди дома и жди. Я все устрою. Ну-у… попытаюсь. Можно и с атаманом посоветоваться.
      – Ладно, подожду до ночи. Сходи к нему, – согласился Никита. – А я покамест ужином займусь.
 

* * *

 
      Гимназист внимательно выслушал рассказ Аркадия и задумался. «Вот ведь, у каждого человека есть своя особая слабинка! – размышлял он. – Мог ли кто допустить, что хладнокровнейший Никита впадет в горячку? Месть, конечно, штука захватывающая, но…»
      – Нельзя его отпускать в Колчевск, – проговорил Гимназист и строго поглядел на Аркадия. – Все погорим!
      Ристальников вздохнул и пожал плечами.
      «И Аркашка – уже не тот. Взрослеет, сомнениями терзается. Как видно, спелись они с Никитой, подружились, – потомственный дворянин, граф, и мужик. Чудеса! Эх, покойник Федька и глазом бы не моргнул, вмиг разделался бы с Никитой, а этот – жалеет. Пропала славная шарага! Пора, пора уходить, разбегаться по норам».
      – Сделаем следующее, – Гимназист нахмурился. – Надобно Никиту увести из города, подальше и от Колчевска, и от соблазна мести. Помнится, у Профессора в Микулинском проживала свояченица, вот пусть он и отвезет туда Никиту. Погостят недельку у родственников, на охоту сходят, развеются на просторе. Село далекое, глухое, их там никто не сыщет. Таков мой Никите приказ!

Глава V

      По окончании уроков Полину зашли проведать Светлана и Наталья.
      – Скучаешь? – входя в кабинет немецкого языка, справилась Левенгауп.
      – Ой, девочки, проходите! – Полина оторвалась от классного журнала.
      Подруги устроились за партой перед учительским столом. Светлана пробежала глазами по развешанным на стенах портретам классиков немецкой литературы и вдруг заметила портрет Карла Маркса:
      – Старик Маркс уже в писателях? – удивилась она.
      – Да нет, – улыбнулась Полина. – Директриса велела, «чтобы был».
      – Тогда вывеси и Энгельса! – фыркнула Светлана. – Основоположники обязаны быть вместе.
      – Не забудь еще и Гегеля с Фейербахом, – добавила Наталья.
      – И Канта! – сказала Левенгауп притворно строго. – А также Бебеля, Лассаля, Либкнехта…
      – Лассаль – француз, – уточнила Полина.
      – Да черт с ним, – отмахнулась Светлана. – В нашем иконостасе никто не помешает.
      Полина покачала головой:
      – Смех смехом, а только эти портреты выполнены старшеклассниками. Все лето дети трудились, и, по-моему, получилось неплохо.
      – Правда? – подняла брови Наталья. – Ну надо же, на удивление хорошо написано!
      – У нас в школе прекрасный учитель рисования. Сумел увлечь ребят изобразительным искусством. Они и ремонт в классе сделали, покрасили стены и пол. Посмотрите, как стало уютно! Я очень счастлива, что дела идут на лад: учебный год только начался, а в школу уже завезли дрова, – теперь не будем мерзнуть, как прежде; из наробраза прислали три ящика учебников…
      Левенгауп недоверчиво усмехнулась:
      – Врешь, Полли, не так уж ты и счастлива. Для тебя личное всегда преобладало над общественным. Ты еще не до конца перековалась по-коммунистически! Ну-ка скажи, где наш доблестный чекист голубоглазый, а?
      Полина смутилась. Светлана легонько толкнула Решетилову локтем:
      – Видишь: грустит. А говорит: счастлива.
      Не-ет, тоскует наша Полинка по суженому.
      – Не перегибай, – поморщилась Наталья.
      – Что ты! Я как раз собралась ее утешить, – лучезарно улыбнулась Левенгауп. – Вчера я моталась в Колчевск брать интервью у Тухачевского (упросила главреда послать именно меня). Так вот, там был и командир Имретьевской кавбригады, который рассказал, что отряд Рябинина разгромил оную банду, взял в полон ворога-атамана и двигается к родным очагам… Смотри, Натка, как Полли оживилась!
      – Ты не шутишь? – покраснела Полина.
      – Честное благородное слово, – развела руками Светлана и достала папиросу. – Я закурю?
      – Лучше не стоит.
      – Боишься без табаку зачахнуть? – спросила Наталья.
      – Кто бы говорил! – хмыкнула Светлана. – Сама дымишь, как курьерский поезд.
      – Есть грех, – пожала плечами Решетилова.
      – Послушай, Света, – стремясь вернуться к волнующей ее теме, сказала Полина. – Что еще ты слышала об отряде Рябинина? Все живы-здоровы?
      – Твой Андрей – в точности жив, – заверила Левенгауп, – потому как я лишний раз об этом справилась. Вообще поездка в Колчевск получилась крайне интересной.
      – Тухачевский понравился? – лукаво сощурилась Полина.
      – Ну, Михал Николаич – просто душка! Галантен, важен, красив, умен не по годам. И, видно, хитер. Выправка и манеры «старой школы». Впрочем, что о нем!.. Я всего лишь взяла краткое интервью.
      Решетилова недоверчиво покосилась на подругу:
      – Подозреваю, там было кое-что поинтереснее…
      – Или кое-кто! – подхватила Полина.
      – От вас, перечницы, не утаишь, – Светлана опустила глаза. – Познакомилась я с одним военным из свиты Тухачевского. Он – работник штаба РККА, в прошлом командовал дивизией. Не красавец, но…
      – «Настоящий мужчина»! – захохотали подруги.
      – У Светы – «осенний роман»! – хлопнула в ладоши Наталья.
      Левенгауп пожала плечами:
      – Быть может, и не только.
      – Длинный, бесконечный, как перманентная революция, роман? – продолжала смеяться Полина.
      – Ты ж его погубишь, Помпадур! – вторила Решетилова. – Пропадет боевой комдив!
      Светлана мечтательно поглядела в окно:
      – Да нет, задело меня всерьез.
      – Бедный Костик! – всплеснула руками Полина. – Что с ним будет?
      – А она еще и не думала, – поджала губы Наталья.
      – И не собираюсь, – отмахнулась Левенгауп. – Будь что будет.
      Дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник мальчишка с повязкой дежурного на рукаве.
      – Товарища Черногорову спрашивают! – крикнул он.
      – Кто именно? – насторожилась Полина.
      – Дяденька военный, во дворе ожидают, – пояснил мальчик.
      – Ага! – оживилась Светлана. – Никак, Рябинин прибыл. Беги, Полли, встречать.
      Забыв о приличиях, Полина сорвалась с места и выбежала на улицу.
 

* * *

 
      – Хватит обниматься на виду у детского учреждения! – весело прокричала с крыльца школы Светлана.
      Полина стыдливо отстранилась от груди Андрея:
      – Тут ко мне, Андрюша, девчата зашли…
      Левенгауп и Решетилова уже были рядом.
      – Геройским борцам с бандитизмом – пламенный привет! – протянула руку Светлана.
      – Ладошку-то поверни – не для поцелуя подаешь, – шутливо заметила Наталья и поклонилась. – Рада вас видеть, товарищ Рябинин! С возвращением.
      – Здравствуйте, милые девушки, – улыбнулся Андрей.
      – Как видно, наш герой прямо с коня, – Светлана кивнула на запыленные сапоги Рябинина.
      – Так точно. Прибыл час назад. Забежал на службу отчитаться, однако все начальство пребывает в Колчевске, так что до понедельника я могу отдыхать.
      – Предлагаю отметить возвращение, – предложила Решетилова. – Я приготовила на ужин чудесного гуся, вдвоем с папой нам его все равно не осилить.
      – А это удобно? – справилась Полина.
      – Вполне, – заверила Наталья. – Отец будет рад вас повидать, да и Андрею, думаю, будет приятно с ним познакомиться.
      – Тогда мы с Натой пойдем вперед готовить стол, а вы поворкуйте о своем и подтягивайтесь, – заключила Светлана.
 

* * *

 
      Как только хозяин дома, Александр Никанорович Решетилов, отужинал и, откланявшись, удалился в кабинет, Светлана и Наталья закурили и перешли к излюбленной теме – обсуждению проблем современного искусства. Для затравки Левенгауп с легким сарказмом прошлась по новейшим творениям губернских литераторов. По мнению Светланы, в ближайшее время (как, впрочем, и всегда) от них не стоило ожидать ничего интересного и примечательного.
      – Кругом – пошлость, банальщина и скука. Или безумные порывы невесть куда и зачем, – коротко вздохнула Левенгауп.
      – Издержки провинциальности, – пожала пле-чами Наталья.
      – Ну не скажи, – возмутилась Полина. – Были же и в наших пенатах неплохие образчики. Взять хотя бы прошлогодние литературные турниры, рассказы Сакмагонова, твои, Ната, спектакли, наконец.
      – А Меллерова «Вандея»? Весьма любопытное произведение, – ввернул Андрей.
      – Несомненно, – согласилась Полина.
      Решетилова примирительно поклонилась:
      – Да Света вовсе не о том, что все у нас худо и бездарно. Просто провинциальность душит, сидит, как жаба, на груди и вытягивает силы…
      – …Одурманивает и усыпляет, погружает в тину пустых забот мещанства и ханжества, – подхватила Светлана.
      – Ну, девушки, вас послушать – так и жить не захочется! – рассмеялся Рябинин.
      – Неудивительно, – хмыкнула Левенгауп. – Яблочко от яблони, как говорится, недалеко падает.
      – Даже такое наливное, как ты, Светик, – тонко улыбнулась Наталья.
      Словно не замечая реплики подруги, Левенгауп принялась раскладывать по блюдечкам куски бисквитного торта.
      – Сама по себе провинциальность – еще полбеды. Другое дело, во что она выливается, к чему приводит лучшие местные умы. Вот не далее как позавчера собрался губернский литактив. Все говорят об искусстве слова: «надо продвигать», «расширять», «укреплять», «воздвигать» и прочая. Хотя бы один «деятель» обмолвился, что писать и как! Кроме громких фраз – ничего. Я битый час сидела над обзорной статьей об этом сборище и в итоге ограничилась сухой констатацией факта, что, мол, третьего сентября 1924 года состоялась конференция по проблемам современной литературы; с докладами выступили такие-то товарищи, и – все!
      – Правильно, – презрительно надула губы Решетилова. – У нас в театре – куда большая дичь случилась: дискуссия о троцкизме! Я-то, по наивности, полагала, что подобные страсти давно миновали. Так нет же – вместо того чтобы выслушать доклады представителей театральной ячейки РКП(б) и комсомольцев, подебатировать немного для приличия, – взялись с пеной у рта обвинять друг друга во всех смертных грехах. Дошло до того, что отдельные товарищи высказали мнение об отражении троцкистских идей в некоторых сценических постановках!
      – А ты считаешь, что таковых спектаклей нет? – уточнила Левенгауп.
      – Абсурдно утверждать обратное, – засмеялась Наталья.
      – Не согласна, – Светлана пристукнула ребром ладони по столу. – Искусство не может быть безыдейным. Режиссер-троцкист, хочет он того или нет, – поневоле закладывает в свою постановку определенную идею. Другое дело, в какой форме и с помощью каких приемов.
      – При чем здесь идейность? – удивленно подняла брови Решетилова. – Искусство во все времена обращалось к духовности человека, к его нравственным переживаниям, поиску смысла, вековым страстям. Лично я против тенденциозности в творчестве, против плакатности и примитивизма.
      – Да ты – прямо серапионова сестра милосердия! – картинно ахнула Светлана. – Как же без идейности?
      – Так же, как обходились без нее Данте, Шекспир, Гете.
      – Не соглашусь, – отрезала Левенгауп. – Вспомни Эсхила. Какая идейность в его поэме «Персы»? Патриотизм, героика борьбы с захватчиками. Да ты и сама в «Ревизоре» встала в позу идейного обличителя советской бюрократии.
      – Вовсе нет, – покачала головой Наталья. – Новая трактовка пьесы лишь подчеркнула вневременное значение Гоголя и поднимаемых им проблем бюрократизма и продажности, как человеческих пороков вообще. Я и не мечтала польстить своей постановкой «идеологам» РКП(б).
      К слову, отзывы критики были весьма противоречивы. Ты возмущена, отчего губернские литераторы при всей их идейности мало пишут хороших произведений? Причина – не в отсутствии таланта или классовой сознательности. Причина – в отсутствии стойких морально-нравственных идеалов нового общества. Старые устои ушли в прошлое, а новых – просто не имеется. Вся новая мораль связана либо с мечтами о заоблачном светлом будущем, либо с «военным коммунизмом». Именно поэтому лучшие произведения, которые будут создаваться в ближайшие годы, непременно отразят события гражданской войны. Яркий пример – «Чапаев» комиссара Фурманова. Тема – беспроигрышная. Здесь и героика борьбы, и жертвенность, и вера в светлую идею освобождения угнетенных, и народный юмор. Восстановление хозяйства даст повод для произведений мирной героики: станут писать о стройках, о труде на заводах и шахтах. Однако это лишь часть литературной тематики, та, которая относится к социальной стороне жизни человека. А его индивидуальные и духовные противоречия?
      Предлагаешь поставить «Ромео и Джульетту», где Капулетти – троцкисты, а Монтекки – «твердые» партийцы? Потеха! Так о чем же, спросите вы, писать нашим писателям? О любви? – обвинят в пошлости и мещанстве; воспевать прелесть русской природы – скажут об оторванности от классовых интересов. Вот потому и стараются все вокруг шутить, скалить зубы, – критиковать и смеяться куда легче, чем создавать новое и необычное. Что написали значительного за последние годы, кроме революционно-пафосных прелестей в духе «Двенадцати» Блока? Кроме пусть хорошей, но до ужаса политизированной литературы? Все пишут сказки! Фантазируют, уходят от реальности невесть куда. Граф Алексей Толстой даже на Марс своих героев спровадил, опять же – революцию совершать!
      – Ты только не упоминай об «Алых парусах», – предостерегла Светлана. – Иначе в тебя Полли вцепится.
      – Непременно, – согласилась Полина.
      Все весело рассмеялись.
      – Кстати, – продолжила Наталья, – вот вам – тонкое произведение.
      – Несовременно, – скривилась Левенгауп.
      – Ну конечно, – усмехнулась Наталья. – Было бы куда лучше, если Ассоль предстала сиротой-пролетаркой, а Грей – бравым кавалеристом…
      Светлана весьма красноречиво стрельнула глазами в сторону Андрея. Компания покатилась со смеху.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4