После падения Выборга в дело вступал и Карельский фронт, против которого финны создали мощную оборону. Для прорыва ее тоже требовалось достаточное число бомбардировщиков. Но тыл 7-й воздушной армии был еще слабее тыла 13-й. Да и новая переброска авиации была весьма нежелательна. А к этому пришлось бы прибегнуть, пошли мы под Ленинград Пе-2. Между тем Ту-2 и Ил-4 могли действовать в интересах Карельского фронта с аэродромов Ленинградского аэроузла, дальность их полета позволяла свободно покрывать расстояние туда и обратно.
      Командование ВВС Красной Армии учло эти обстоятельства и решило перебросить на Карельский перешеек две дивизии, вооруженные Ту-2 и Ил-4, причем без тылов. Такому дополнительному количеству самолетов служба тыла 13-й воздушной армии могла обеспечить нормальную работу своими силами.
      Большие надежды мы возлагали на 334-ю бад, которой командовал полковник И. П. Скок. Дивизия эта имела на вооружении новые бомбардировщики Ту-2. Судьба этого самолета была сложной. Конструкторское бюро А. Н. Туполева спроектировало его до войны, тогда же были построены первые экземпляры Ту-2, носившего пока условное название "самолет 103". Но в серийное производство, и то весьма ограниченное, он поступил только в 1942 г. Несколько модифицированный по сравнению с первым вариантом, оснащенный двумя моторами АШ-82, имевший для своего типа мощную бомбовую нагрузку - 3000 кг (в перегрузочном варианте) и большую скорость - 547 км/час (на высоте свыше 5000 м), Ту-2, несмотря на некоторые недоделки, понравился летчикам. Впоследствии его признали лучшим фронтовым бомбардировщиком второй мировой войны. Но до лета 1944 г. Ту-2 в боях использовался редко. В основном он выполнял функции воздушного разведчика и как таковой был незаменим. Иногда, как это было на Курской дуге, мы привлекали Ту-2, но в очень малом количестве, и к боевым действиям{195}. Теперь настало время проверить его в массовом применении. Действия по долговременной обороне противника на Карельском перешейке послужили бы для Ту-2 отличным экзаменом на зрелость.
      Однако Сталин вначале воспротивился этому. Он не хотел, чтобы гитлеровцы до Белорусской операции узнали о том, что у нас имеется целое соединение Ту-2. Но, выслушав наши соображения относительно самого бомбардировщика и плана усиления 13-й воздушной армии, Верховный отменил свой запрет на дивизию Скока. Он предупредил только, чтобы мы берегли 334-ю дивизию как зеницу ока. Все две недели, что я пробыл на Ленинградском фронте, он каждый день вызывал меня к телефону и, расспросив о действиях авиации, непременно осведомлялся о дивизии Скока. Я отвечал, что 334-я бад работает отлично.
      История появления на Карельском перешейке 113-й бад, которой командовал генерал-майор М. В. Щербаков, по-своему тоже интересна и поучительна. Эта дивизия, имевшая на вооружении ночные бомбардировщики Ил-4, одно время входила в состав Авиации дальнего действия, которая непосредственно подчинялась Верховному Главнокомандующему. АДД же - это ночники, и действовать днем в обычных боевых порядках они не были обучены. Но однажды, в самый канун битвы на Курской дуге, Сталин поинтересовался, могут ли ночники работать днем. Он сказал, что тяжелые бомбардировщики очень помогли бы при прорыве оборонительных рубежей врага. Командующий АДД А. Е. Голованов ответил отрицательно. Он сослался на то, что его летчики не имеют опыта дневных полетов группами, что сами бомбардировщики, в основном Ил-4, уже не обладают достаточной скоростью для боевых действий в дневных условиях и плохо вооружены для отражения атак вражеских истребителей и потому днем пускать их очень рискованно: могут быть большие потери.
      - А ваше мнение, товарищ Новиков? - обратился ко мне Верховный.
      В то время мы уже имели достаточно истребителей, могли надежно прикрывать бомбардировщики, и я предложил в порядке эксперимента выделить нам одну дивизию Ил-4 и проверить ее в дневных условиях. Опыт на Курской дуге удался, и с тех пер 113-я дбад стала подчиняться непосредственно мне. Словом, Ил-4 могли выполнять и роль фронтовых бомбардировщиков, но, конечно, при соответствующем прикрытии их истребителями. Это еще раз подтвердилось в боях на Карельском перешейке.
      Во время Кенигсбергской операции мы использовали днем уже не одно соединение тяжелых ночных бомбардировщиков, а всю 18-ю воздушную армию{196}. 7 апреля 1945 г. 516 самолетов ее под сильным истребительным прикрытием нанесли мощнейший бомбовый удар по вражеским объектам и войскам в Кенигсберге. В результате этого удара командование гарнизона потеряло управление войсками, сопротивление противника резко ослабло и наши штурмовые отряды начали быстро продвигаться вперед.
      С учетом этих двух дивизий 13-я воздушная армия располагала 258 бомбардировщиками. Расчеты показали, что при нешироком фронте наступления (на главном направлении) этого числа бомбардировщиков вполне достаточно. Штурмовиков и истребителей у ленинградцев хватало своих. Всего к боевым действиям на Карельском перешейке привлекалось 1074 самолета ВВС и 220 самолетов КБФ. Таким образом, наши наземные войска имели и надежный воздушный щит (истребители), и необходимую воздушную ударную группу (бомбардировщики), и авиацию сопровождения (штурмовики).
      Во второй половине мая началась усиленная подготовка авиации к предстоящему сражению. Соединения и части 13-й воздушной армии на одном из авиаполигонов в условиях, максимально приближенных к боевым, отрабатывали приемы взаимодействия родов авиации, наведения на цель, истребительного прикрытия, управления в воздухе и нанесения массированных ударов. Все ведущие групп по картам и планшетам тщательно изучали районы боевых действий. Командиры полков и дивизий выезжали на передний край и на месте уточняли расположение огневых точек и узлов обороны противника, детально согласовывали с общевойсковиками систему сигналов взаимного опознавания.
      Напряженно работала разведка. Первую линию вражеской обороны мы изучили досконально: знали номера, состав и расположение почти всех неприятельских соединений и частей - пяти пехотных дивизий, одной танковой и четырех бригад. Но что именно представляла собой оперативная глубина финской обороны на Карельском перешейке, командование Ленинградского фронта знало недостаточно полно. До апреля 1944 г. наши разведчики почти не заглядывали туда, так как в том не было особой надобности. Теперь нужно было спешить.
      За два с половиной года финны буквально вросли в землю. По опыту войны с Финляндией в 1939 - 1940 гг. мы хорошо знали, как труден прорыв обороны на Карельском перешейке, сама местность которого является серьезным препятствием для наступательных действий войск. Не вызывало сомнений, что противник учел горький опыт прошлого и постарался еще больше укрепить и усовершенствовать свою оборону. Так оно и было. Выяснилось, что строительство новой оборонительной системы на перешейке началось еще осенью 1941 г., когда финские войска были остановлены на северо-западных подступах к Ленинграду. После разгрома гитлеровцев на Волге финское верховное командование встревожилось уже по-настоящему. Весь 1943 г. и первую половину 1944 г. противник с помощью известной военно-строительной организации Германии Тодта непрерывно совершенствовал свою оборону.
      На таком узком, насыщенном войсками и огневыми точками фронте да еще со сложным рельефом местности общевойсковой разведке было очень трудно вести поиск. На помощь пришла авиация. Воздушная разведка началась еще в марте, велась весь подготовительный период и затем в течение всей операции. Экипажи самолетов-разведчиков комплексно изучали оборону противника от передовой до Выборга: вели перспективное фотографирование с очень низкой высоты (50 - 70 м), плановую маршрутную съемку и фотографирование больших площадей. Всего на фотопланшеты было переложено 87 тыс. кв. км местности. На основе этих данных и сведений других видов разведки командование фронта смогло довольно точно установить границы всех оборонительных полос, типы и характерные особенности долговременных огневых точек, выбрать направление главного удара, определить количество средств, необходимых для прорыва финской обороны, наметить объекты для нанесения бомбоштурмовых ударов на всю глубину вражеской обороны - на переднем крае, в тактической и оперативной зонах - и рассчитать последующий ход боевых действий.
      На Карельском перешейке финны имели четыре оборонительные полосы общей глубиной до 120 км. В первую полосу входила полевая укрепленная позиция, состоявшая из взводных и ротных пунктов обороны, связанных несколькими линиями траншей и густой сетью ходов сообщения. Перед передним краем и в глубине имелись проволочные заграждения, лесные завалы и другие препятствия. Все населенные пункты, расположенные в пределах первой полосы, были хорошо приспособлены к круговой обороне. Были здесь и долговременные сооружения. Первая полоса тянулась от Финского залива до Ладожского озера и имела глубину до 5 км.
      Вторая, самая мощная, полоса проходила в 15 - 25 км от первой. Она была обильно оснащена долговременными железобетонными и бронированными сооружениями. Основу ее составляли опорные пункты и узлы сопротивления, взаимно прикрывавшие друг друга огнем и расположенные в большинстве своем на возвышенностях. Вдоль всего рубежа шла 150-метровая полоса противотанковых и противопехотных препятствий - надолбы в несколько рядов и проволочные заграждения. Далее тянулась сплошная линия хорошо оборудованных траншей для пехоты. На основных дорогах противник построил железобетонные позиции для артиллерии - доты-казематы трапециевидной формы с толстыми стенами.
      Здесь было несколько главных узлов сопротивления: на приморском фланге Метсякюля, Ванхасаха и Райвола, в центре - Кивеннапа, Сайранмяки, Ахиярви и Вуотта, на приладожском участке - район южной части озера Суванто-Ярви. Что собой представляли эти узлы, можно судить по кивеннапскому, находившемуся в центре обороны по Выборгскому шоссе. Он имел 48 дотов, т. е. по 12 долговременных железобетонных сооружений на каждый километр фронта, кроме того, еще систему рвов, надолб, колючей проволоки и минных полей. За второй полосой финны построили железную дорогу с ответвлениями для быстрой переброски оперативных резервов.
      Третьей полосой была бывшая "линия Маннергейма", на которой мы в 1940 г. взорвали все сооружения. Но данные разведки давали основания предполагать, что финны если не полностью, то частично восстановили ее.
      Четвертой оборонительной полосой была так называемая линия ВКТ. Этот рубеж на большем своем протяжении проходил по рекам и озерам Вуоксинской водной системы и состоял в основном из сооружений полевого типа. В состав его входил и Выборгский укрепленный район. Исключительное удобство этого рубежа для обороны делало его очень серьезным препятствием на пути наступающих.
      Словом, "орешек" был твердый. Нам же предстояло "расколоть" его за 10 - 12 дней. Темп наступления, учитывая все: мощную оборону, резко пересеченный ландшафт, обилие лесов и водных преград,- был очень высоким - до 12 км в сутки. А на те же 120 км в 1939 - 1940 гг. мы затратили более 100 суток.
      Финны рассчитывали отсидеться за стенами дотов и казематов. Командование противника считало "Карельский вал" вообще неприступным. Так, начальник 1-го отделения оперативного отдела главного штаба финской армии в своем докладе, сделанном незадолго до нашего наступления, заявил:
      "...мы во всех отношениях приходим к одному выводу, а именно: что в настоящее время и на имеющихся позициях наши возможности во много раз превосходят обороноспособность периода зимней войны 1939- 1940 гг."{197}.
      Но ведь и возможности наших Вооруженных Сил с того времени возросли во много раз. Убедительнейшим подтверждением тому были победы Красной Армии над фашистскими войсками. И все же оптимизм не покидал милитаристских заправил Финляндии. Маннергейм, например, считал, что даже в случае разгрома гитлеровской Германии он сможет, опираясь на свою оборону, добиться почетного мира{198}.
      Уверенность в неприступности "Карельского вала" была такова, что главное командование финской армии в самый канун нашего наступления разрешило отпускать солдат на сельскохозяйственные работы. Например, штаб 4-го армейского корпуса 6 июня разослал по частям следующую директиву:
      "Доводится до сведения, что по приказу Главнокомандующего процент увольняемых в отпуск на время летних полевых работ из частей может быть увеличен с 9% до 11% от общего количества личного состава"{199}.
      Возможно, это свидетельствовало и о том, что противник не ждал нашего удара в ближайшее время: мы очень скрытно, умело и быстро провели подготовку к операции. Но самоуверенность финского командования, вера в непробиваемость своей обороны на Карельском перешейке сыграли нам на руку.
      По данным, которыми мы располагали, финские ВВС с начала войны существенных качественных изменений не претерпели и сократились по численности примерно на одну треть. На 1 июня 1944 г. финны имели всего 350 боевых самолетов{200}.
      Так оценивали силу финской авиации в Генеральном штабе. В основном оценка эта сходилась с нашей, и все же мы решили перепроверить возможности вражеских ВВС. Командованию 13-й воздушной армии было приказано еще раз самым тщательным образом обследовать все наиболее крупные точки базирования финской авиации, в первую очередь на Карельском перешейке и в прилегающих к нему районах.
      29 мая начальник штаба 13-й воздушной армии генерал А. Н. Алексеев сообщил в Москву о результатах воздушной разведки - на аэродромах обнаружено 74 самолета, в том числе 10 бомбардировщиков, 51 истребитель, 2 разведчика, 5 транспортных и 6 машин неустановленного типа{201}.
      Столь малочисленный самолетный парк финской авиации, базировавшейся в тылу 3-го и 4-го армейских корпусов, державших оборону на Карельском перешейке, показался мне подозрительным. Я знал о неудаче, постигшей советско-финляндские переговоры. В середине апреля 1944 г. стоявшие во главе правительства Финляндии Р. Рюти, Э. Линкомиес и В. Таннер) отклонили наши предварительные условия перемирия, которые мировая общественность расценила как весьма великодушные. После этого естественно было предполагать, что главное командование финской армии постарается использовать оставшееся время для еще большего усиления обороны на Карельском перешейке. Точных данных о том, как финская сторона оценивает обстановку на своем фронте, когда именно ожидает нашего наступления, у нас тогда еще не было. Но что Маннергейм готовится к отражению удара Красной Армии, сомневаться не приходилось. Это подтвердили авторы вышедшего после войны исторического обзора "Война Финляндии 1941-1945 гг.".
      После срыва советско-финляндских переговоров о перемирии Маннергейм не сомневался, что Красная Армия вскоре нанесет удар по "Карельскому валу". Он только не знал, когда именно ждать этого удара. Поэтому финское командование сразу же после срыва переговоров наметило еще ряд мероприятий по
      укреплению рубежей своих войск на Карельском перешейке{202}.
      Карельский перешеек - это ворота в Финляндию, прямой и наикратчайший с востока путь к ее главным жизненным центрам. И естественно, столь мизерная численность финской авиации на этом участке фронта не могла не вызывать недоверия. Поэтому я приказал командующему 13-й воздушной армией генералу С. Д. Рыбальченко не прекращать воздушной разведки вражеских аэродромов. 7 июня, когда я находился уже в Ленинграде, мне сообщили новые уточненные данные о составе и дислокации финских авиачастей, взаимодействовавших с 3-м и 4-м армейскими корпусами.
      Систематическое воздушное наблюдение над восемью крупнейшими вражескими аэродромами дало такие результаты: Суурмериоки - 26 самолетов типа "бристоль-бленхейм" и "фоккер", Майсниеми - 54 самолета типа "брустер" и Ме-109, Йоэнсу - 27 самолетов типа "бристоль-бленхейм" и Хе-111, Ристилохти 16 самолетов типа "бристоль-бленхейм" и Ю-88, Сортавала - 19 Ю-88 и 25 самолетов типа "фоккер", Утти - 8 Ю-88. На двух аэродромах в Риихимяки и Мальми боевых машин обнаружено не было{203}.
      175 боевых самолетов - это уже ближе к истине. Однако и этих сил для обороны в воздухе было очень мало: мы могли задавить противника в небе одной численностью своей авиации. Но в Финляндии находились еще и части 5-го немецкого воздушного флота. Правда, за время войны этот флот значительно поредел. В составе его частей, дислоцировавшихся в Финляндии, осталось примерно 160 боевых машин{204}. Хотя они базировались на самых северных аэродромах, немцы могли перебросить часть их ближе к Карельскому перешейку.
      Кроме того, следовало учитывать и возможность помощи финнам силами 1-го немецкого воздушного флота и авиационной техникой. Поэтому нужно было знать общее положение дел в ВВС Германии и ее авиапромышленности. К тому же в 20-х числах июня начиналась главная стратегическая операция года - Белорусская. Такие анализы мы делали почти каждый месяц, но в этот раз я распорядился составить более подробную справку. Заместитель начальника штаба ВВС Красной Армии генерал Д. Д. Грендаль работал быстро, и вскоре на моем столе лежал требуемый документ.
      В июне 1944 г. на советско-германском фронте действовали все те же четыре воздушных флота вермахта 1, 4, 5-й и 6-й, не считая отдельных авиачастей. В них насчитывалось около 2800 боевых самолетов (собственно немецких 2400), в том числе бомбардировщиков - 1325, истребителей - 830, разведчиков дальних и ближних - 645{205}.
      Главные авиагруппировки немцы сосредоточили против наших центральных и южных фронтов. В Прибалтике дислоцировались только части 1-го воздушного флота. Они действовали против 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов и южного крыла Ленинградского фронта. На аэродромах Эстонии и Латвии базировались отряды и группы 4, 51-й и 54-й истребительных, 4, 26, 55-й и 101-й бомбардировочных, 1-й и 3-й бомбардировочно-штурмовых и 4-й и 10-й штурмовых эскадр, две отдельные группы легких ночных бомбардировщиков, отряд 2-й эскадры ночных истребителей и восемь отрядов из различных разведывательных авиагрупп{206}.
      Отрядов и групп было много, но в их самолетном парке насчитывалось примерно 400 боевых машин{207}. Тем не менее близость к Финляндии позволяла в любой момент часть этих сил перебросить на Карельский перешеек. Кроме того, базировавшиеся в Эстонии эскадры могли оказывать помощь финским войскам непосредственно со своих аэродромов. Правда, на очень существенную помощь 1-го воздушного флота финнам рассчитывать не приходилось. В преддверии нашей летней военной кампании гитлеровцы, разумеется, не рискнули бы на значительное ослабление своей и без того немногочисленной прибалтийской авиагруппировки. Но подкинуть своему союзнику одну эскадру могли (немецкая воздушная эскадра по штатной численности самолетов примерно в 1,5 раза превосходила нашу авиадивизию).
      С этой стороны осложнений для нас не предвиделось. Даже при самом благополучном для финнов стечении обстоятельств мы все равно имели бы на Карельском перешейке в 3 - 4 раза больше самолетов, чем противник. Но не мешало проанализировать еще экономические и технические возможности Германии могла ли она оказать существенную помощь Финляндии боевой техникой, какой именно и не имела ли в запасе какие-нибудь опасные авиационные новинки.
      Анализ показал, что и на этом "фронте" сюрпризы нас не ожидают. Так, общая численность немецкой авиации неумолимо сокращалась, а промышленность, начиная со второй половины 1941 г., никак не поспевала за потребностями фронта восполнение потерь в технике шло все время с недостачей.
      Если в 1941 г. Германия вместе с союзниками имела на Восточном фронте 4950 боевых самолетов, то в ноябре 1942 г. их было уже 3500, в июле 1943 г.- 2980, в июне 1944 г.- 2800{208}.
      Наши же ВВС, понеся большие потери в первый год войны, стали, благодаря героическим усилиям тыла, быстро наращивать свою мощь. В ноябре 1942 г. в ВВС действующих армий и военно-морских флотов было уже 3088 боевых самолетов, в июле 1943 г.- 8290, в июне 1944 г.- 11 800{209}.
      Значительного пополнения боевого самолетного парка авиации противника, действовавшей на нашем фронте, мы не ожидали, допускали лишь некоторое увеличение числа истребителей. Но это была уже общая известная нам тенденция, вызванная коренным переломом войны на советско-германском фронте. Повсеместный переход гитлеровцев к обороне со второй половины 1943 г. тотчас сказался на качественном составе фашистской авиации - доля истребителей стала расти, а бомбардировщиков - сокращаться. По сравнению с началом войны доля истребителей поднялась с 31,2% до 50%, а бомбардировщиков за тот же период уменьшилась с 57,8% до 35,4% от общего числа всех самолетов. На 1 июня 1944 г. во всех немецких воздушных флотах было истребителей - 3030, бомбардировщиков 2160{210}.
      В Советских ВВС в это время соотношения между родами авиации тоже менялись. Если в июне 1941 г. на долю истребителей и бомбардировщиков соответственно приходилось 56,2 и 38,8% от общего числа боевых самолетов, то к середине 1944 г. картина изменилась. Проведение массовых наступательных операций потребовало значительного роста бомбардировочной авиации, особенно тактического назначения, то есть ближнего боя, и доля истребителей сократилась до 42%. Уменьшилась и доля бомбардировщиков - она составила 25 %{211}. Но уменьшения количества боевой техники в бомбардировочной авиации не произошло, хотя происшедшее изменение в соотношении родов авиации оказалось не в пользу бомбардировщиков. Напротив, число бомбардировщиков в составе наших ВВС даже увеличилось, правда, не настолько, насколько нам хотелось.
      Такой несколько неожиданный итог объясняется просто. Наша промышленность не располагала еще достаточной мощностью для резкого увеличения производства бомбардировщиков, особенно тяжелых, а форсировать развитие бомбардировочной авиации за счет других родов военно-воздушных сил мы не могли. Истребители были и остались основным средством в борьбе за господство в воздухе. А мы добивались не просто господства в небе, а полного господства, иначе не смогли бы с таким гигантским размахом проводить наступательные операции. В это время необычайно выросла роль штурмовой авиации, то есть авиации непосредственного сопровождения наземных войск на поле боя. Штурмовики были проще и дешевле в производстве и своей большой численностью, помноженной на великолепные боевые качества, в значительной мере компенсировали некоторую нехватку у нас бомбардировщиков. Помимо того, Ил-2 значительно меньше зависели от капризов погоды, чем бомбардировщики: они могли действовать в очень сложных метеорологических условиях, лишь бы позволяла видимость.
      Например, в Сталинградскую операцию мы основную ставку сделали на штурмовики - и не ошиблись. Непогода сильно ограничивала применение бомбардировщиков, но "илы" действовали почти каждый день. Сопровождая танки и пехоту, они огнем своего мощного бортового оружия, бомбами и реактивными снарядами крушили вражескую оборону не только на передовой, в тактической зоне, а подчас действовали и в более глубоком тылу противника.
      Мы непрестанно совершенствовали искусство взаимодействия
      штурмовиков с наземными войсками, придавая этому взаимодействию все больший размах, глубину и широту, и результаты с каждой новой операцией становились лучше и лучше.
      Особенно массовым такое боевое содружество штурмовиков и наземных войск стало в битве на Курской дуге летом 1943 г. Мы заранее готовились к этому и постарались к началу сражения еще более усилить штурмовую авиацию. В том году почти треть всех выпущенных заводами самолетов составили Ил-2{212}. А в разгар летних боев на фронт поступало каждый месяц по 1000 с лишним "илов"{213}. К началу 1944 г. доля штурмовиков составляла уже около 30% от общего числа боевых самолетов, имевшихся в действующих воздушных армиях{214}. Они-то и уменьшили долю бомбардировщиков в составе наших ВВС. Но "илы", по сути дела, были теми же бомбардировщиками, только одномоторными, и потому их не только можно, но и должно учитывать вместе с обычными бомбардировщиками тактического назначения. С учетом же штурмовиков ударная мощь наших ВВС была очень большой.
      Генерал Грендаль в беседе со мной высказал предположение, что в связи с ожидавшейся высадкой союзных войск в Северной Франции боевой состав немецких воздушых флотов, действовавших на нашем фронте, может уменьшиться на 20 - 25 %{215}. Но я не согласился с ним. Опыт убеждал, что как только на востоке у гитлеровцев начинались большие неприятности, так они спешно тащили сюда все, что могли, в том числе и авиацию, шли подчас на ослабление ПВО крупнейших экономических центров и даже Берлина. Например, в декабре 1942 г. и январе 1943 г. они перебросили из Германии и с других театров военных действий на Восточный фронт около 700 боевых самолетов{216}.
      Командование вермахта, конечно, знало о готовящемся новом мощном наступлении Красной Армии, только ожидало его не в Белоруссии, а на юге и уже подтягивало резервы, укрепляло оборону. Об этом свидетельствовало и некоторое увеличение численности фашистской авиации, в основном на южных стратегических направлениях. В мае на Восточный фронт противник перебросил из глубинных районов 210 бомбардировщиков, 50 истребителей и 130 ближних разведчиков{217}. Но лишних 390 боевых самолетов на фронте нас в то время встревожить уже не могли. Для немцев же, имевших без авиации союзников всего 6100 боевых машин{218}, это было не так уж и мало.
      Грендаль в ответ на мои возражения, основанные на фактах, только с сомнением покачал головой. Да, признаться, и мне хотелось верить, что фашисты ослабят свою восточную авиагруппировку. Мы так заждались высадки союзников на побережье Северной Франции, столько наслышались об их военной мощи, в частности авиационной, что невольно настроились весьма оптимистически верили, что события на Западном фронте заставят противника оттянуть часть своих войск с Восточного. Но мы напрасно надеялись на такой вариант. Едва оборона группы армий "Центр" затрещала под ударами советских войск, как противник стал спешно усиливать 6-й воздушный флот генерала Риттера фон Грейма. За время операции немецкое командование перебросило на центральное направление более 700 боевых самолетов{219}.
      Во Франции же немцы усилили свою авиацию за счет ослабления ПВО страны на 480 истребителей. Так, во всяком случае, в середине июня информировала нас англо-американская разведка{220}.
      Авиационных новинок, способных как-то повлиять на ход событий в воздухе, противник не имел, хотя немецкие авиаконструкторы упорно работали в этом направлении. По имевшимся у нас сведениям, в различных стадиях производства находилось около 30 типов опытных самолетов - истребителей, бомбардировщиков, разведчиков и транспортных машин{221}.
      Мы достаточно знали об основных летно-тактических качествах большинства немецких опытных самолетов. Но, судя по характеристикам, эта техника мало что добавляла к тому, что имелось у гитлеровцев на вооружении. Во всяком случае, опытные машины никак нельзя было причислить к тому, что обычно подразумевается под "новым словом в науке и технике". Кроме того, от опытного образца до серийной машины - дистанция огромного размера. Да и запуск в производство далеко еще не полная гарантия, что новинка прочно утвердится в жизни. Так, например, было с немецкими истребителями Хе-100 и Ме-209. Первый исчез с горизонта, едва появившись на фронте; второй не ушел дальше заводского ангара. К тому же большинство новых самолетов было еще в чертежах.
      Серьезного внимания заслуживали лишь реактивные самолеты. Немецкие заводы уже форсированно осваивали выпуск нескольких опытных машин с реактивными двигателями. Но только истребители Ме-262 и Хе-280 были близки к запуску в серию{222}.
      Однако, по единодушному мнению наших специалистов, даже эти в полном смысле слова новинки авиационной техники существенной опасности не представляли - Ме-262 и Хе-280 были очень сложны в управлении, слишком тяжелы, маломаневренны и по продолжительности полета намного уступали винтомоторным истребителям. На самом исходе войны наши летчики имели боевые встречи с Ме-262 и убедились, что никаких преимуществ, кроме скорости, он перед обычными истребителями не имеет. О радиоуправляемых бомбах Хш-293 и ФХ мы знали лишь то, что они уже приняты на вооружение{223}. Но поскольку это оружие прямого отношения к битве за воздух не имело, мы им не очень-то и интересовались.
      Итак, что же могли немцы противопоставить нам в небе во второй половине 1944 г.? Все те же "юнкерсы", "хейнкели", "мессершмитты" и "фокке-вульфы" только в модифицированных вариантах. Фашистские ВВС как начали войну с этой техникой, так с ней и заканчивали.
      Но модификация старой техники, какой бы совершенной она ни была, не решала и не могла решить главной задачи - создания новых целенаправленных самолетов. Улучшая в старых машинах одни качества, немцы ухудшали другие.
      Так, Вилли Мессершмитт своими же руками испортил самый лучший истребитель немецких ВВС - Ме-109. Не найдя, что противопоставить нашим новым "яковлевым" и "лавочкиным", имевшим неоспоримые преимущества перед всеми модификациями Ме-109 и ФВ-190, он стал увеличивать бронезащиту, огневую мощь и скорость своей машины. Но так как эти улучшения шли за счет увеличения веса, то отличный в летно-тактическом отношении Ме-109 в конце концов из легкого фронтового истребителя превратился в тяжелый. Получив несколько большую скорость, более мощное бортовое вооружение и лучшую бронезащиту, Ме-109 потерял прежнюю маневренность и не получил никаких преимуществ перед советскими истребителями.
      То же самое происходило с ФВ-190 и бомбардировщиками. Так, в лучших модификациях Ю-88 - Ю-188 и Ю-188А-2 немецкие конструкторы несколько повысили летно-тактические качества основного бомбардировщика фашистских ВВС, но не смогли избавить эти машины от главного недостатка, присущего "юнкерсам", малых габаритов бомбоотсеков и незначительной дальности полета{224}.
      Оставалось еще проанализировать, как обстоят у противника дела с летно-подъемным составом и качеством его подготовки. В боевом строю немецких ВВС была 21 тыс. летчиков, стрелков-радистов и бортмехаников. При общей потребности фашистской авиации в 12 тыс. человек летно-подъемного состава Германия имела еще и резерв в 9 тыс{225}. Но летно-боевое мастерство этих кадров оставляло желать много лучшего. Особенно остро сказывалась нехватка опытных летчиков в бомбардировочной и истребительной авиации.
      На основании этих данных мы сделали такие выводы: германская