Колесо — это схема поиска. Пастухи, стражники и погонщики кайилов расходятся из лагеря по спицам воображаемого колеса. Поисковики оставляют на песке или камнях знаки, указывающие в сторону лагеря. Если мальчишка не окончательно глуп, то он набредет на указатель и вернется домой.

В караванах кайилов всегда обвешивают колокольчиками. Эго делают как с тягловыми, так и с верховыми животными. В темноте и при пылевых бурях это важнейшее условие выживания. Кроме того, потерявшиеся путники зачастую лишь по звону колокольчиков могут догадаться, что рядом с их траншеей тащится безмолвный караван. Соответственно понятно, что разбойники на своих кайилов колокольчиков не вешают.

— Мальчишку нашли около полудня, — продолжал Ибн-Саран. — Он услышал из своей траншеи звон колокольчиков. Его, разумеется, примерным образом отлупили за то, что оставил караван. Кайил же вернулся сам.

— Что рассказал мальчик? — спросил я.

— Гонясь за кайилом, он увидел на камне надпись: «Страшись башни из стали».

Самос взглянул на меня. Пока ничего не было ясно.

— Рядом с камнем лежал высохший труп. Несчастный изорвал на себе одежду и набил рот песком. Смерть его была ужасна. Бедняга, очевидно, решил, что нашел воду. Судя по обрывкам одежды, это был разбойник, — сказал Ибн-Саран.

— Был ли при нем кайил? — спросил я.

— Нет.

— Откуда он пришел? Как долго пробыл в пустыне?

— Никто не знает, — ответил Ибн-Саран.

Человек мог пройти тысячи пасангов, прежде чем кайил сдох или сбежал.

— Как давно он умер?

— Может быть, месяц, — улыбнулся Ибн-Саран, — а может быть, год.

В пустыне трупы разлагаются очень медленно. Находили прекрасно сохранившиеся тела людей, убитых более ста лет назад. В пустыне редко попадаются скелеты, разве что животные и птицы объедят с костей все мясо.

— Страшись башни из стали? — повторил я.

— Так было нацарапано на камне.

— Можно ли было догадаться, откуда он пришел? — Нет.

— Страшись башни из стали, — задумчиво произнес Самос.

Я пожал плечами. Самос поднялся, дважды прикоснулся ладонью к правой руке Ибн-Сарана и удалился. Я обратил внимание, что Ибн-Саран ел правой рукой, той, в которой держал ятаган. Он позволял себе принимать пищу только ' из руки, умеющей обращаться со сталью и проливать кровь. Танцовщица кружилась рядом с нами, касаясь меня кончиками вуали. Неожиданно она накинула на меня шелковое покрывало и, невидимая для остальных, прижалась ко мне всем телом и застонала. Голова девушки запрокинулась, влажные губы раскрылись. Я впился в чувственный рот и прокусил губу невольницы. Мы вместе наслаждались вкусом ее крови, губной помады и покорности. Рабыня мягко отстранилась. На полную грудь стекала струйка крови. Я медленно прижимал кулаком ее шею, не давая невольнице отойти. Затем я сорвал вуаль и отбросил ее в сторону. Удерживая танцовщицу левой рукой, я вытащил обоюдоострый тучук и перерезал завязки прозрачного хитона. После этого я вытолкнул рабыню на середину зала. Пусть ею полюбуются гости Самоса, первого рабовладельца Порт-Кара. Она укоризненно на меня посмотрела, но, встретив мой взгляд, тут же вскинула руки и принялась танцевать для гостей. За все время она ни разу не сбилась с ритма. Раздались восхищенные крики.

— Девушка с посланием готова, — доложил человек в зеленом одеянии врача, бросил бритву в тазик и вытер руки.

Едва сдерживая рыдания, наголо обритая девушка застыла на коленях между двумя стражниками. Она не имела ни малейшего представления, что за весть она принесла. Для пересылки таких сообщений выбирают неграмотных рабынь. Им выбривают голову и наносят татуировку на скальп. За несколько месяцев волосы отрастают. Никто не знает содержания послания. Даже доставившие невольницу перевозчики были уверены, что везут очередную потаскушку. Я прочел сообщение. Оно оказалось коротким и гласило: «Бойся Абдула». Никто не знал, откуда пришло это послание и кто его отправил.

— Отведите девчонку в келью, — приказал стражникам Самос. — Надпись вытравить иголками.

Девушку рывком подняли на ноги. Она в ужасе взирала на Самоса.

— Пока не отрастут волосы, использовать на самых простых работах, — продолжал он. — За месяц до продажи поместить в клетку для стимуляции и не давать передышки.

В глазах рабыни застыли слезы.

— Потом продать.

Клетки для стимуляции, как правило, закрывают ажурными решетками. Они довольно просторны, но отличаются от прочих низкими потолками. Рабыни не могут выпрямиться в полный рост, что вынуждает их покорно опускать голову. Им не разрешают смотреть в глаза мужчинам, даже рабам, что подсознательно ставит их в психологическую зависимость от любого существа мужского пола. Только после продажи девушки могут взглянуть в глаза хозяину, и то с его разрешения. И если он улыбнется в ответ, восхищенные рабыни в благодарной радости от того, что их наконец-то посчитали за живое существо, падают на колени. Когда такая девушка осмелится посмотреть на хозяина в следующий раз, взгляд ее будет быстр и испуган, и она пролепечет:

— Я обещаю служить тебе хорошо.

Соответствующим образом подбирается обстановка клеток для стимуляции. Здесь есть расчески, духи, косметика, украшения, тяжелые ошейники, браслеты, наручные пластины и цепи. Одежду не выдают. Зато в клетках много подушек, медных тазов и ярко начищенных ламп. Кроме того, в них всегда полно тканей разной текстуры и плотности. Густошерстные ковры, атласные покрывала, шелковые накидки, грубые попоны из шкур кайилов, парча, хлопок, парусина, вельвет, шерсть, кожа, плетеные циновки и тому подобное. Раздетые догола, если не считать пластины с именем и ошейника, рабыни под руководство опытных инструкторов учатся определять тончайшие нюансы в температуре, влажности, гладкости и прочих параметрах. В них развивают чувствительность, утраченную обычными людьми. Невольница с живыми чувствами и живым телом способна продемонстрировать недоступную нетренированным женщинам страсть. У хорошо подготовленной девушки кожа становится тончайшим сенсорным органом. Каждый кусочек тела рабыни живет своей дивной жизнью. Цель всего процесса — сделать ее абсолютно беззащитной при малейшем прикосновении хозяина. Она должна быть готова собственными руками вырвать себе кишки, лишь бы удовлетворить своего владельца. Свободные женщины свободны и от подобных крайностей. Они живут как бы в полусне, считая это поддержанием собственного достоинства. Нередко гордые и свободные жительницы Гора визжат от возмущения, не понимая, почему их мужья не задумываясь бросают их на ночь ради какой-нибудь шлюхи, которую можно заполучить в любой таверне по цене стаканчика с пагой. Они костерят супругов, упрекая их в скотских наклонностях, в то время как те продолжают вспоминать шелковистую, гладкую кожу и темные глаза рабынь, не тратящих время на пустые разговоры. Инструктора следят за развитием девушек, занимаются с ними по специальной программе и делают из них роскошных и отзывчивых животных, способных вначале завести мужчину, а потом удовлетворить его покорно и самозабвенно. Девчонку выволокли за двери. Интересно, подумал я, что порекомендует ей инструктор. Каждой рабыне требуется индивидуальный подход. Я посмотрел на стоящую на коленях возле стола блондинку, бывшую мисс Присциллу Блейк-Эллен. На месте ее тренера я бы первое время, да и потом, чтобы не расслаблялась, связывал ее специальным способом, который называется «рабская упряжь». После проведенной в веревках ночи человек не может вытащить из-за спины уже развязанных рук. Полагаю, мисс Блейк-Эллен это пошло бы на пользу. Сразу бы стала шелковой и захотела поскорее учиться.

Когда девчонку утащили, я повернулся к Самосу:

— Кто такой Абдул?

Самос растерянно посмотрел в мою сторону.

— Кто такой Абдул? — повторил я.

— Не знаю. — Самос побрел к своему месту за низким столом.

Гости не обращали на нас никакого внимания. Все не отрываясь смотрели на короткую прозрачную тунику темноволосой танцовщицы. Руки девушки двигались, словно она обрывала цветы с живой стены в саду. Казалось, перед ней действительно заросли цветов и она рвет их, прижимает к лицу и трется телом о зеленую изгородь. Забыв обо всем, рабыня изливала в танце свою страсть.

— На первый взгляд многое представляется лишенным смысла, — проворчал Самос. — Мы должны проанализировать общую схему — Он задумчиво постучал по столу изготовленной в Туре вилкой. — Последнее время нет никаких новостей о войне Царствующих Жрецов и Других, курий.

— Бойся врага, хранящего молчание, — напомнил я. Самос улыбнулся.

— Это точно, — согласился он и показал вилкой на связанную американку. Обнаженная девушка лежала на мозаичном полу. Рядом с ней стражники уперли в пол тяжелые древки копий. Прикрученные к бедрам кулачки яростно сжимали кожаные ремни.

— От этой рабыни мы узнали, что до особых распоряжений полеты с Земли на Гор прекращаются.

— Да, — кивнул я.

— Почему?

— Они в самом деле прекратились?

— Судя по тому, что говорят на Сардаре, прекратились. Вот уже три недели не было ни одного обнаружения, не говоря о погонях.

На Горе неделя длится пять дней. Каждый месяц состоит из пяти недель. В конце каждого месяца начинается пятидневная Проходная Рука. За двенадцатой Проходной Рукой приходит пятидневный период Ждущей Руки, после чего наступает весеннее равноденствие, знаменующее приход Нового года. Стояла поздняя зима третьего года со времени провозглашения Независимости Порт-Кара и установления власти Совета Капитанов. Вообще же шел 10122 год К. А. (Контаста Ар, или от основания Ара). Два месяца назад я вернулся из Торвальдсленда, где мне пришлось немало поработать мечом.

— Кстати, — напомнил я, — тебе доставили пойманного зверя, настоящего курию.

— Похоже, это обыкновенное животное.

— А мне кажется, он значительно умнее нас. Самос взглянул на меня.

— Я считаю, что он просто не смог выговорить ни слова. Это не удается почти никому из курий. Для них горианский язык непроизносим.

— Ты вычислил направление его движения?

— Примерно.

— Мне это показалось странным, — произнес Самос. Зверь шел на юго-восток, и поймали его к юго-востоку

от Ара. Это могло означать лишь одно. Курия прошел* по восточному предгорью Болтай-Рэнджа и ушел на юг. Невероятно.

— Кто мог оказаться в этих местах? — спросил Самос.

— Караваны. Кочевники, выпасающие верров.

— Кто еще?

— Сумасшедшие.

— Или те, кому очень надо туда попасть.

— Но там же ничего нет, — развел я руками. — Только безумцы могут свернуть с караванных путей в этом месте.

— Погонщик кайила нашел камень, — сказал Самос. — На нем было написано «Страшись башни из стали».

— И девчонка с посланием, — напомнил я. — Надо выяснить, кто такой Абдул.

— Не знаю ни .одного Абдула, — растерянно произнес Самос.

— Кто и зачем мог послать такое сообщение?

— Не знаю.

Я рассеянно следил за танцовщицей. Она не сводила с меня глаз. Казалось, руки ее предлагают свежие и сочные плоды лармы. Кисти рук невольницы были крепко сжаты, словно с нее не сняли наручников. Она прижимала воображаемый плод лармы к своему телу, качала его и баюкала, после чего протягивала руки, словно умоляя меня принять сочный дар. Сидящие за столом мужчины стучали по дереву и поглядывали в мою сторону. Другие постукивали себя по левому плечу. Я улыбнулся. На Горе рабыни не всегда решаются открыто предложить себя хозяину, опасаясь, что окажутся не ко времени и их прогонят, а то и ударят. Как правило, девушки прибегают к определенным уловкам. Все прекрасно понимают истинное значение устоявшихся жестов и телодвижений. Расскажу о двух способах. Большинство рабынь носят длинные волосы, которые перехватывают простой лентой с большим бантом. Желая отдаться, обнаженная девушка на коленях подползает к хозяину и перебрасывает бант на правое плечо. В Порт-Каре также принято, чтобы девушка подползла к хозяину на коленях, опустила голову и подняла вверх руки с каким-либо плодом, например лармой, или желтой горианской грушей, сочной и мягкой. При этом невольницы могут и ненавидеть своего хозяина, но их чувственные, натренированные тела уже не могут обходиться без мужских ласк. Сгорая от ненависти и презрения к самим себе, беспомощные перед собственными вожделениями, рабыни протягивают своим владельцам плоды лармы и умоляют о снисхождении Только от хозяина зависит, получат они удовлетворение или нет. Они принадлежат ему.

Танцовщица опустилась передо мной на колени, смуглое тело дрожало от возбуждения и продолжало двигаться в такт ритмичной, сладостной мелодии.

Я рывком поднял девчонку, развернул лицом к себе и швырнул на стол. Потом наклонился и раздавил ее рабские губы своим ртом. Ее глаза сияли. Я отстранился. Она тянулась ко мне губами, но я не позволил к себе прикоснуться. Вместо этого я рывком сдернул ее со стола и сорвал с загорелого тела шелковую накидку. Потом я бросил девчонку на пол, и она застыла, пожирая меня глазами. Кроме браслетов, ошейника и колокольчиков, на ней ничего не осталось.

— Порадуй нас еще, — сказал я. — И не поднимайся с пола, рабыня.

Затихшая было музыка зазвучала снова. Танцовщица дико и грациозно выгнулась, вытянула ногу и принялась гладить ее руками, после чего покатилась по полу, словно на нее обрушился град ударов хлыстом.

— Ты хорошо с ней поработал, — улыбнулся Самос.

Я улыбнулся ему в ответ.

Девчонка ползла на животе к нам, умоляюще простирая руки.

Бывшая мисс Блейк-Эллен издала протестующий возглас.

Самос взглянул на американку. Подобного он не переносил.

— Развяжите ей ноги, — приказал он стражникам. Один из них тут же распутал ремни на лодыжках и протянул их через вшитое в ошейник кольцо. Ремни вынуждали девушку постоянно стоять на коленях. Теперь ее ноги были свободны, а развязанные концы ремней превратились в длинный поводок. Подобная упряжь позволяет связывать рабов сразу несколькими способами. Девушка с ужасом смотрела на Самоса, но рабовладелец уже отвернулся в другую сторону.

Танцовщица лежала на спине, музыка продолжала жить в ее дыхании, движениях головы и маленьких, очаровательных рук.

Тело рабыни покрылось капельками пота.

Я щелкнул пальцами, и она подогнула ноги в коленях. Теперь она лежала, запрокинув голову. Черные волосы разметались по мозаичному полу. Она плавно приподнимала тело и вытягивала руки, словно моля о разрешении подняться, но я говорил: «Нет!» Она падала на спину, и все повторялось снова. На пятый раз я позволил ей встать на колени. Танцовщица выпрямилась. Огромные, жгучие глаза смотрели на меня с укором. Она по-прежнему двигалась под музыку, не в силах выйти из-под ее власти.

Я жестом разрешил ей подняться на ноги.

— Порадуй гостей Самоса хорошим танцем, рабыня, — приказал я ей.

Разъяренная невольница начала медленно обходить гостей, демонстрируя каждому из них свое великолепное тело. Мужчины стучали по столу и возбужденно кричали. Некоторые вытягивали руки, желая потискать ее грудь или бедра, но она молниеносно уворачивалась.

Самос поднялся из-за стола и направился к выложенной на полу мозаичной карте. Я последовал за ним.

В одном месте он остановился и произнес:

— Где-то здесь.

Я взглянул на состоящий из сотен отполированных плиточек причудливый рисунок под ногами. В этом месте плитки были светло-коричневого и коричневого цвета. Некоторые из них ослепительно сверкали, отражая пламя факелов. Танцовщица продолжала извиваться перед низким столом. Глаза гостей вылезали из орбит. Невольница успевала потанцевать перед каждым, при этом умудряясь делать вид, что танцует в данный момент исключительно для него.

— Я не все тебе рассказал, — произнес Самос.

— Что еще?

— Курии объявили Сардару ультиматум

— Ультиматум? — переспросил я.

— Там было сказано: «Отдайте Гор».

— И все?

— И все, — ответил Самос.

— Ничего не понимаю, — сказал я. — С какой стати эта часть мира должна достаться куриям?

— Похоже на сумасшествие, — проворчал Самос.

— Но курии не сумасшедшие, — возразил я. — Они предложили им какой-либо выбор?

— Никакого.

— Отдайте Гор, — повторил я.

— Безумное требование, — пожал плечами Самос.

— А если нет?

— Этого я и боюсь.

— Как же отреагировали на Сардаре? — спросил я. — Высмеяли гонцов и отправили их обратно?

Самос улыбнулся:

— Царствующий Жрец Миск, один из властителей Сардара, попросил уточнить детали.

— Тянет время? — улыбнулся я.

— Конечно.

— Какой все-таки они дали ответ, если они его дали?

— Отдайте Гор, — сказал Самос. — Повторили требование курий. С тех пор вся связь между ними прекратилась.

— Курии не ответили?

— Не ответили.

— Курии, разумеется, блефуют, — сказал я. — Царствующие Жрецы не сильны в таких тонкостях. Они привыкли действовать, руководствуясь разумом и логикой. Они не мыслят в категориях необоснованных требований, психологического давления и ложных притязаний.

Самос пожал плечами.

— Иногда мне кажется, — сказал я, — что Царствующие вообще не понимают курий. Похоже, это действительно далекие друг от друга формы жизни.

— И от людей они отстоят далеко, — заметил Самос, имея в виду Царствующих Жрецов.

— И от людей тоже, — согласился я.

Царствующие Жрецы обладали энергией и страстями, но то были весьма отличные от человеческих энергии и страсти. Природа Царствующих Жрецов всегда оставалась для меня загадкой. Я мог наблюдать за их поступками, но мотивы всегда оставались неведомыми. Основное общение с внешним миром проходило через усики. Царствующие Жрецы имели глаза, но не особо на них полагались. Они прекрасно ориентировались в темноте. В Рое было светло, но это следовало рассматривать как уступку людям и другим существам, с которыми Царствующие Жрецы делили свое жилье. Их музыка представляла собой рапсодию ароматов, большинство из которых были для людей неприятны. Они украшали свои жилища невидимыми полосками запаха, которые с благоговением наносили по всему внутреннему убранству комнат. Высшим же чувственным наслаждением считалось погрузить усики в волокнистую, золотую гриву наркотического жука, который немедленно захватывал их своими кривыми пустотелыми клешнями и начинал высасывать питательную жидкость, убивая хозяина. Несмотря на все отличия в эволюционном развитии и психологии, они научились понимать значение слова «друг». Я знал также, что они понимали, хотя и по-своему, слово «любовь». Я вспомнил Миска и улыбнулся. Как-то раз он заявил:

— Только люди способны понять курий. — И добавил: — Они очень похожи.

Конечно, это была шутка. И как во всякой шутке…

Ну а если серьезно, то я сомневаюсь, что мягкие и деликатные Царствующие Жрецы, огромные, золотистые существа, старающиеся не вмешиваться в чужие дела, до конца понимают своих врагов. Им просто недоступны настойчивость, агрессия, природная злость, похоть и жадность курий. Светлые и миролюбивые воззрения Царствующих Жрецов не позволяют осознать безумие и свирепость людей и курий. Курии и люди, безусловно, лучше понимают друг друга. Пока курии оставались за пятым кольцом планеты, называемой на Земле Юпитером, а на Горе, в честь легендарного героя Ара, — Герсиусом, Царствующие Жрецы могли не волноваться. Их не тревожило, что изголодавшиеся волки вылезли из нор и уже начинают скрестись в самые их двери.

— Курии, как и люди, представляют весьма любопытную форму жизни, — сказал мне как-то раз Миск.

Но сейчас миры курий почувствовали слабость Сардара. Война Роя уничтожила основные источники энергии и оставила Рой под открытым небом. Волки все плотней сжимали кольцо. Миры, во всяком случае некоторые, заключали тайные союзы внутри астероидного кольца. Перевалочные пункты и базы организовывались даже на Земле. Не так давно курии предприняли свою первую серьезную вылазку. Одна из их группировок, так называемые первородные курии, попыталась захватить чужие территории. Попытка была остановлена на Торвальдсленде. Курии еще не сообразили, насколько ослаблены Царствующие Жрецы. И это на сегодняшний день являлось нашим главным преимуществом. Осторожные, как акулы, курии не хотели атаковать, не будучи полностью уверенными в успехе. Стоит им узнать, как слаб сейчас Сардар и как много времени уйдет на восстановление главного источника энергии, который может регенерировать, подчиняясь исключительно природным законам, они немедленно поднимут в небо свои армады. Больше всего, как мы предполагали, курии опасались ловушки. Они боялись, что Царствующие Жрецы продемонстрируют ложную слабость, спровоцируют их на атаку, а потом безжалостно уничтожат. Более того, мне было известно, что среди курий нет полного единства мнений. Некоторые настаивали на смелых и отчаянных действиях. Другие были более осторожны. Поражение в Торвальдсленде значитель-Н0 охладило их пыл. Возможно, к руководству пришла другая группировка, которая разработала новую стратегию и новый план действий.

— Отдайте Гор, — повторил Самос, глядя на кусочек пола под ногами.

Я посмотрел на карту. Не там ли начнет осуществляться новый план, зародившийся в дебрях этого первобытного мира?

— Маршрут пойманного курии, — показал Самос, — привел бы его сюда.

— Что, если он хотел идти дальше?

— Нет. — Самос ткнул пальцем к западу от Тора. — Нет. Тогда бы он пошел другим путем, где можно найти воду.

— Но если обходить Тор с востока, нужен караван и проводник?

— Разумеется, — кивнул Самос. — А наш зверь был один. Отсюда я делаю вывод, что он шел именно туда, где его поймали.

— Невероятно.

Самос пожал плечами.

— Ну зачем курия тащился в такую даль?

— Не знаю, — сказал Самос.

— Странно, что все это совпадает с прекращением невольничьих рейсов и ультиматумом Сардару с требованием отдать Гор.

— Чего искал курия в этой пустыне?

— И что, — добавил я, — означает надпись «Страшись башни из стали»?

— Ключ к этой тайне лежит здесь. — Самос показал на пол.

Самый страшный район планеты занимал на карте несколько футов, но я знал, как огромна его территория в действительности. Упрощенно он представлял собой огромную, вытянутую на восток трапецию. В северо-восточном

углу находился Тор. К западу от Тора, в дельте Нижнего Файена, болотистом, гиблом месте, лежал речной порт Касра. Именно здесь размешались склады торговца солью Ибн-Сарана, находящегося в настоящее время в гостях у Самоса. Территория к востоку от Тора имела сотни пасангов в глубину и около тысячи пасангов в длину. Название ее на горианском языке означало пустоту, или пустыню. Почти всю площадь занимают каменистые горы, местами переходящие в песчаные дюны. Там дуют бесконечные ветра и совсем нет воды. В некоторых районах промежуток между дождями составляет несколько столетий. Редкие оазисы питаются водой подземных рек, бегущих на юго-восток со склонов Болтай-Рэнджа. Местами, благодаря причудливой геологической формации, вода просачивается на поверхность, но большей частью ее добывают из колодцев, глубина которых достигает более двухсот футов. Чтобы добраться до поверхности, воде требуется иной раз не менее ста пятидесяти лет. Она просачивается сквозь сотни футов земной коры со скоростью, не превышающей нескольких миль в год. Днем, в тени, температура достигает ста двадцати градусов по Фаренгейту. Температура поверхности, разумеется, намного выше. Если кто-нибудь отважится пойти босиком по стране дюн, раскаленный песок мгновенно превратит его в калеку.

— Здесь, — показал на карту Самос, — лежит ключ ко всем загадкам.

Танцовщица отошла от стола и, высоко вскинув руки, направилась ко мне. Тело ее извивалось в такт музыке.

— Ты повелел мне услаждать танцем гостей — Самоса, хозяин. Ты тоже его гость.

Я улыбнулся ее попытке понравиться.

Девушка издала стон и закружилась в вихре достигшей кульминации музыки. Колокольчики неистово звенели, мелькали лоскуты одежды. Неожиданно музыка оборвалась, и она рухнула на пол, беспомощная, уязвленная рабыня. Освещенное факелами прекрасное тело блестело от пота. Она задыхалась, полная грудь вздымалась и опадала. Губы невольницы быгш полуоткрыты. Теперь, когда танец завершился, она едва могла пошевелиться. Мы обошлись с ней довольно сурово. Она поймала мой взгляд и подняла руку. Девчонка лежала у самых моих ног.

Я жестом разрешил ей встать на колени. Она послушно встала, не смея поднять голову. Темные волосы разметались по полу, частично закрывая кусочек карты, на который смотрели мы с Самосом. Я пытался разобрать надпись на горианском языке.

— Разгадка находится здесь, — повторил Самос. — В Тахари.

Робко и деликатно танцовщица протянула руки и прикоснулась к моей ноге. Взгляд ее выражал отчаяние. Я махнул рукой стражникам, и они поволокли визжащую девчонку по полу и швырнули на один из двух низких столов.

Пусть разогреется получше.

Мужчины заревели от восторга.

Я еще подожду.

Девушка, которую раньше называли мисс Присцилла Блейк-Эллен, поднялась на ноги и в ужасе попятилась, но на плечо ее тут же легла рука стражника. Сейчас она была безымянной рабыней, хозяин еще не подобрал ей подходящего имени.

Самос из Порт-Кара махнул стражникам. Девушка завизжала и попыталась вырваться из опутывающих ее ремней.

Ее тоже швырнули на столы.

Ибн-Саран, торговец солью из Касры, продолжал сидеть, скрестив ноги. Глаза его были прикрыты. Он не обращал ни малейшего внимания на насилуемых рабынь. Казалось, он тоже размышлял над картой.

— Можете взять себе любую из девушек, благородный Ибн-Саран, — произнес Самос.

— Благодарю вас, благородный Самос. Но я предпочитаю учить рабыню быть рабыней в своем шатре на циновке покорности.

Я повернулся к Самосу и объявил, что уезжаю утром.

— Я понял, что путь твой лежит в Тахари? — спросил Ибн-Саран.

— Да, — сказал я.

— Мне тоже надо в ту сторону, — произнес Ибн-Саран. — И я тоже планирую выехать утром. Не возражаете, если мы поедем вместе?

— Хорошо, — сказал я.

Ибн-Саран поднялся и дважды прикоснулся ладонью к ладони Самоса, после чего два раза прикоснулся к моей.

— Пусть никогда не иссякнет вода в ваших бурдюках. Пусть у вас всегда будет вода.

— Пусть никогда не иссякнет вода в твоих бурдюках, — отозвался я. — Пусть у тебя всегда будет вода.

Он поклонился и вышел из зала.

— Курия, — сказал я, имея в виду зверя в подвалах Самоса.

— Да?

— Освободите его.

— Освободить? — опешил Самос.

— Да, — сказал я.

— Ты хочешь идти по его следам?

— Нет, — ответил я.

Мало кто из людей способен угнаться за взрослым курией. Это подвижные и очень смышленые звери с необычайно острым восприятием. Идти несколько недель по следу такого подозрительного, свирепого и настороженного существа может только самоубийца. Рано или поздно зверь почует погоню, и с этой минуты охотник превратится в жертву. Ночью курия видит как днем.

— Что ты собираешься делать? — спросил Самос.

— Между куриями существуют сильные разногласия, — сказал я. — Сдается мне, что этот — наш союзник.

— Ты спятил, — сказал Самос.

— Может быть.

— Я отпущу курию через два дня после того, как ты покинешь Порт-Кар.

— Возможно, мы встретимся с ним в Тахари.

— Я бы не стал искать этой встречи. Я улыбнулся.

— Уезжаешь утром?

— Я уеду до рассвета.

— Поедешь с Ибн-Сараном? — спросил Самос.

— Нет, — ответил я. — Я ему не верю.

— Я тоже, — кивнул Самос.