IX

Гомер

Когда мы вернулись домой, Паула рассказала о Джулиусе, который, по ее мнению, весь месяц выглядел уж слишком подавленным, даже больше, чем обычно. Но ведь он всегда казался несколько заторможенным. Правда, Джулиус охотно грелся на солнышке во дворе, общался со своими приятелями, двуногими и четвероногими, наслаждался, по всей видимости, золотой осенью. «Да и вообще, – сказала Паула, – с ним все в порядке».

Из Миннесоты я каждую неделю звонил Дин. Ей хотелось знать, как подвигаются дела у Девона, как он себя чувствует в моем университетском окружении. Мне всегда нравилось разговаривать с ней. В ее понимании, жизнь с бордер-колли – это вызов, который бросает вам судьба. Теперь я мог согласиться с этим.

Мы продолжали обсуждать с ней стратегию, направленную на преодоление давних проблем Девона, на сближение с ним. Дин не понравилось, что я разрешаю ему гоняться за грузовиками, пусть даже за оградой. Хотя она, конечно, понимала, что это дает выход его энергии и уже вошло у нас в привычку. Впрочем, я и сам сознавал, что придется искать замену этим пробежкам; слишком уж рискованное это дело. Однажды он может неправильно понять мою команду или просто забыться – рассказы о бордер-колли полны таких историй.

Вскоре замена подвернулась. Внимание Девона привлекли канадские гуси (казарки), тоже обитавшие в «странном городе».

Здесь, на Среднем Западе, эти казарки толстые и нахальные. Многие на зиму не улетают, находя вокруг достаточное количество пищи на свалках. Миннеаполис красивый город, но птичий помет ужасно портит вид его газонов, особенно по берегам знаменитых озер.

Когда я на второй неделе нашего пребывания здесь гулял как-то с Девоном в парке, ко мне подошла небольшая группа родителей с детьми. Они спросили, действительно ли это у меня бордер-колли. Поскольку раньше со мной здесь еще никто не заговаривал, я было подумал, что меня попросят взять собаку на поводок. Так оно, вообще-то, и полагается по закону.

Как выяснилось, причина была другая. Они кое-что слышали о бордер-колли. Не поможет ли пес решить проблему с казарками, а то их дети не могут играть здесь в футбол без того, чтобы не вляпаться в птичий помет или не поскользнуться на нем. Иногда тут вообще нельзя играть, потому что эти гуси занимают все футбольное поле и выгнать их оттуда не удается. Нельзя ли напустить на них мою собаку?

Девон, казалось, воспрянул уже от одного этого вопроса. Возможно, в нем шевельнулись гены Хемпа и Кепа.

Ну, конечно, – сказал я. – Почему бы нам не попробовать? Завтра суббота, утро у меня свободно.

Мне не меньше, чем им, хотелось узнать, нельзя ли использовать Девона для какой-нибудь полезной цели, а не только для того, чтобы сводить меня с ума.

Это, кстати, – прекрасный шанс найти его инстинктам новое применение. В Нью-Джерси тоже имеется немало казарок, правда, не таких драчливых, как здесь. Но и мы не слишком ими дорожим.

Я слышал много рассказов об упрямстве казарок, о храбрости, с которой они защищают свою территорию от посягательств людей и собак.

Джулиус и Стэнли придерживались одной тактики по отношению как к этим гусям, так и ко всякой другой дичи – демонстративно не замечали. А как поведет себя Девон?

Получив сигнал SOS от родителей, детям которых казарки мешали играть в футбол, я первым делом посетил в интернете мой любимый сайт, посвященный бордер-колли, и сделал запрос: «Гоняют ли гусей эти собаки?» Выяснилось, что бордер-колли отлично с этим справляются там, где возникает проблема: в парках, в университетских городках, на спортивных площадках, в сельских клубах, в других подобных местах. «Просто приведите его туда и дайте команду ждать, – советовал мне один из владельцев бордер-колли. – Позаботьтесь, чтобы он не тронулся с места без вашего разрешения. Он увидит гуляющих в траве птиц и сообразит, что делать».

На следующее утро мы с Девоном отправились в парк. У ограды уже стояли родители юных футболистов, среди них те, кто пригласил нас вчера, а также несколько тренеров и сами игроки.

Впереди, метрах в пятидесяти от нашей компании, по полю с важным видом расхаживали толстые громко орущие казарки, их было не меньше двухсот. Если они и заметили нас с Девоном, то ничем не выдали этого. Убираться отсюда они во всяком случае не собирались.

Девон в некотором замешательстве посмотрел на меня, потом на ограду, вдоль которой он обычно носился за грузовиками. Он не обращал внимания на растущую толпу, пока дети не начали кричать: «Давай, Девон! Давай!» Это привлекло его внимание. Он прижался к земле в позе, которую я называл «на старт»: голова почти у самой земли, взгляд устремлен вперед – сейчас прыгнет!

Я тоже подталкивал его: «Готов? Готов? Готов?» С каждым разом я повторял это все громче, все более возбужденно, невольно втайне посмеиваясь над собой: еще один странный спектакль с участием человека и собаки – на этот раз на большом футбольном поле. «Может быть, позвонить на телевидение, на канал Дискавери» – крикнул я одному из тренеров.

Тот, однако, не был настроен на ироничный лад, а просто хотел, чтобы его команда играла. «Ну же! Давай, Девон!» – прокричал он в ответ.

А Девон? Подобравшийся, напряженный, тревожный, ждущий только сигнала, он глядел то на меня, то вперед. И тут вдруг закричали казарки. Собака, кажется, впервые обратила на них внимание. У меня родилась блестящая идея: мы пойдем сейчас влево, обогнем поле, чтобы соседняя магистраль с ее соблазном – грузовиками – осталась позади нас, а казарки оказались впереди.

Между тем, подходили все новые родители с детьми. Теперь это был уже вопрос самолюбия.

«Старина Хемп смотрит на тебя, – шепнул я Девону. – Не подведи!» Пес поднял голову: я чего-то хотел от него, а он не мог сообразить, что мне нужно.

Но когда казарки шумно задвигались, он среагировал. Кроме того, сейчас ему было просто необходимо за кем-то погнаться, чтобы сбросить напряжение. Он еще сильнее прижался к земле.

«Хорошая собака», – сказал я, становясь перед ним. Его глаза перебегали с моей поднятой руки на казарок, снова на меня, задерживаясь не более, чем на секунду. «Ну, ты готов? Готов, друг?»

Наконец, я махнул рукой и крикнул: «Девон ДАВАЙ! ХВАТАЙ ИХ!» Он прыгнул на поле, прежде чем мой голос замер, подняв тучу пыли. Казарки поворачивались следом, чтобы не упустить его из виду, пока он мчался по кругу мимо стаи, низко наклонясь к земле и внимательно следя за птицами. Две казарки, в полном соответствии с репутацией этих гусей, вышли вперед, готовясь к битве.

«Удачи вам, бедняги», – буркнул я себе под нос. Уж мне-то известно, что значит сражаться с Девоном; немало осталось на мне рубцов от тех баталий. Я видел, что Девону не понравилось спокойное безразличие казарок. Он начал неистово лаять, наскакивать на птиц, хватать их зубами, пытаясь вклиниться между двумя вожаками и стаей, чтобы отрезать их от подкрепления, а затем вернуться и разделаться с остальными.

Над футбольным полем несомненно реял дух Старины Хемпа. Честь предков Девона стояла на кону.

Внезапно Девон отскочил назад, развернулся, а потом с разбегу ринулся на вожаков. Теперь, при виде этого летящего на них черно-белого снаряда, намерения их круто поменялись, и они поспешно взмыли в воздух. Девон же повернулся на месте и с яростным лаем обрушился на остальных птиц.

Громко хлопая крыльями и оглушительно крича, в воздух поднялась вся стая. В толпе зрителей раздались радостные возгласы: «Молодец, Девон! Молодец!»

Презрительно гавкнув в последний раз, Девон подлетел ко мне. Уши торчком, хвост виляет, грудь гордо выпячена – счастливейшая собака, готовая принять заслуженные аплодисменты. Я угостил его печеньем, которое извлек из кармана, сказал ему, что он ловкий и храбрый и что вся его порода может им гордиться.

К нам подбежали дети. Я было попытался их отстранить и взять собаку на поводок, но Девон мне не позволил испортить ему момент триумфа. Хвост его летал из стороны в сторону, как маятник старинных часов, он принимал похлопывания, объятия, похвалы и поцелуи, отвечал на них, тычась носом в кого попало и облизывая всех подряд.

Мы вернулись домой, чтобы я мог немного поработать, а потом снова отправились в парк к тому времени, когда игра должна была закончиться. Казарки еще несколько раз возвращались. Не знаю, была ли это все та же стая или уже другие гуси, но Девон больше не нуждался в поощрении. В поле он сразу же припадал к земле и готовился к нападению. А на третий раз уже смог очистить площадку от птиц за минуту. Это было не менее увлекательно, чем гоняться за грузовиками. Правда, порой он все же поглядывал с тоской в сторону магистрали.

Как-то у ограды остановилась патрульная полицейская машина; им тоже захотелось взглянуть на этот спектакль. Посетило нас и парковое начальство, чтобы заверить: нам здесь всегда рады. Теперь мы навещали футбольное поле два раза в день, а по субботам и воскресеньям даже чаще. Энтузиазм Девона рос, количество птичьего помета убывало. Им будет нас не хватать, когда мы вернемся в Нью-Джерси.

Я позвонил Пауле, сообщил о наших достижениях. Мы с ней обсудили, удастся ли компенсировать часть расходов на собачий корм и услуги ветеринара, если сдавать Девона напрокат гольфклубу в Нью-Джерси.

Но вот о чем я не рассказал Пауле, так это об одном разговоре с Дин. Она расписывала мне достоинства трехмесячных щенков из нового помета ее бордер-колли, и был среди них один совершенно чудесный. По ее словам, такого прелестного щенка ей еще не случалось видеть. Хотя у него есть один изъян: характерная для бордер-колли глазная аномалия – наследственная болезнь, проявляющаяся у собак этой породы с большей или меньшей остротой. Не так много шансов, что в дальнейшем это скажется на зрении этого песика, но он не сможет участвовать ни в выставках, ни, как следствие, в племенном разведении. Ну и Дин начала подумывать о поисках дома для него.

Конечно, она знала, что у меня и так полный комплект, но все же не могла не сказать о том, каким прекрасным товарищем стал бы этот щенок для Девона. В его прошлом не было неприятностей, в его настоящем нет никаких эмоциональных проблем, у него мягкий уступчивый характер. Девону он стал бы именно товарищем: ни на его авторитет, ни на его доминирующее положение он никогда бы не покусился.

Вообще-то, добавила Дин, она не слишком озабочена поисками дома для этого щенка. Он такой милый, что ей хочется оставить его себе. Позже от Дин пришло письмо по электронной почте. «Иногда, – писала она, – появляется у вас такой щенок, которого просто жаль отдавать».

В послание была вложена цифровая фотография, чтобы я мог на него взглянуть.

Дьявольский поступок с ее стороны. Дин знала, что произойдет, едва я увижу эту пушистую мордочку с горящими глазами. Конечно, еще одна собака – чистое безумие. Я уже убедился: три – это слишком много. Однако кличка застряла у меня в голове: Гомер. Его зовут Гомер.

«У меня сейчас нет возможности взять щенка», – сообщил я Дин. Разумеется, ответила она. У нее и в мыслях не было выкручивать мне руки. Она просто рассуждала вслух.

Из чистого любопытства я спросил Дин, как повлияло бы появление щенка на Джулиуса и Девона, которые сейчас, наконец-то, нормально себя чувствуют. Ну, она уверена, что Джулиус не имел бы ничего против. Скорее обрадовался бы, что никто не вынуждает его участвовать в играх. (Наверное, это так. Девон часто налетал на Джулиуса с какой-нибудь игрушкой, требуя, чтобы тот носился вместе с ним. Джулиус вздыхал, глядел на меня, а потом отходил и садился где-нибудь в другом месте. Думаю, он с удовольствием наблюдал бы, как перед ним два сумасшедших бордер-колли гоняются друг за дружкой.)

Кроме того, добавила Дин, Джулиус полностью уверен в моем к нему отношении. Если уж Девон на него не повлиял, то, конечно, не станет угрозой и этот милый маленький щенок.

Дин представляла это себе так: Гомер и Девон возятся в нашем дворике или возле моей хижины в горах, за чем-нибудь гоняются, роют ямы, пока вконец не вымотают друг друга этой возней, а Джулиус по обыкновению греется на солнышке или лежит у моих ног, если я работаю.

По мнению Дин, и мне стало бы легче. Игры Девона с Гомером обеспечивали бы им моцион, можно было бы меньше гулять. Но это только дружеская болтовня, не более того, добавила она поспешно.

Мне хватало и двух собак. А Дин просто морочила мне голову… Впрочем… она знала, о чем говорила; знала меня и Девона, и уж если заявляла, что Гомер лучший из всех щенков, которых ей приходилось растить, то, значит, так оно и было. Дин – честная, прямая и практичная женщина. И в ее рассуждениях просматривалась логика. Я нередко пытался измотать Девона, но по большей части он изматывал меня. Может быть, мы с Джулиусом могли бы составить одну пару, а Гомер с Девоном другую? Вроде бы это имело смысл, если, конечно, не думать о дрессировке, о собачьей шерсти повсюду в доме, о счетах от ветеринара, о выгуливании трех собак…

Я был обречен. И снова отправил Дин послание по электронной почте.

– Это нечестно! – писал я. – Щенок совершенно очаровательный. Как могли вы так поступить со мной? Подумайте о Девоне и Джулиусе.

– Мне кажется, – ответила она, – Девон сумел бы как-то к этому приспособиться. В конце концов, этот пес уже и сейчас делит ваше внимание с Джулиусом, делил еще и со Стэнли, пока тот был с вами. Делиться не всегда плохо. По-моему, у вас хватит любви и внимания для двух бордер-колли, а сами они могли бы стать лучшими друзьями, хотя, конечно, по временам не удалось бы обойтись без ревности… Гомер такой славный (нет, он не просто внешне такой; у него в самом деле благородный и милый нрав). Я совсем не хочу, чтобы вы взяли его, если еще не готовы… Серьезно. Будут и другие хорошие щенки. Но иногда появляется совершенно особенный, ни на кого не похожий… Гомер как раз такой, и если вы решите взять его, то у вас будет просто изумительная собака.

Все это я на все лады перебирал в уме, когда возвращался домой из Миннесоты, но так и не принял никакого решения. Через три недели я вылетел в Чикаго для участия в шоу Опры Уинфри, устроенного в связи с моей предыдущей книгой «Бегство в горы». Неделей раньше режиссер программы Опры побывал со съемочной группой у нас в горах, снимал меня, Паулу, Девона и Джулиуса. Камера следовала за нами вдоль озера, по лугу, везде, где мы бродили.

Пока шло шоу, Опра, чье теплое отношение меня приятно удивило, внимательно смотрела видеозапись. Во время рекламной паузы она наклонилась ко мне: «Какие красивые собаки, – сказала она. Я сразу догадался по голосу, что передо мной большая любительница собак. – У меня самой их несколько. А вот это бордер-колли?»

Я в двух словах посвятил ее в историю Девона. Нетрудно было понять, почему Опра пользуется таким успехом. Она из тех людей, с которыми вас так и тянет поговорить откровенно. И я, не тратя времени даром, решил воспользоваться открывшейся возможностью и получить ее совет.

– Мисс Уинфри, – признался я верховной жрице телевидения, – владелица питомника бордер-колли рассказала мне, что у нее есть необычайно умный и милый щенок. Просто не знаю, что делать: брать или не брать.

Она придвинулась ко мне ближе, заинтересованная. Глядя в такие глаза, не солжешь.

– А вы хотите его взять?

– Ну… да; сам не знаю почему, но хочу. Ужасно хочу.

– Тогда берите, Джон, – сказала она, и это прозвучало не как совет, а скорее как приказ. – Не отказывайтесь от своего счастья.

Опра отодвинулась, снова включилась камера и мы закончили интервью.

По окончании шоу я схватился за телефон, чтобы позвонить Пауле. Она, разумеется, смотрела шоу по телевизору и думала, что слышала все. Про щенка я ей конечно, рассказал раньше, причем наш разговор сразу же перешел на уровень, который по классификации НАТО соответствует непосредственному ведению боевых действий. Я отступил и заверил ее, что, с моей стороны, все это не более, чем фантазия. Впрочем, она знала меня лучше. А теперь вот это…

– Дорогая, потрясающая новость. Опра говорит, что нам следует взять щенка.

– Что?

– Опра! Опра Уинфри только что посоветовала мне взять Гомера, не упускать своего счастья. Давай так и сделаем.

– О, Господи, – только и сказала Паула.

X

Приобретения и утраты

Я помнил мою первую встречу с Девоном и поэтому попросил Дин отправить Гомера в Олбани. Это дальше от Техаса, чем Ньюарк, но зато там не такой шумный аэропорт. Мы встретимся в более спокойной обстановке. А потом оттуда все вместе отправимся в горы. Так нам будет легче познакомиться друг с другом.

Все должно пройти прекрасно, заверила меня Дин. Гомер дружелюбный и веселый щенок; за всю его полугодовалую жизнь у него ни разу не было неприятностей. Он не станет бросать вызов Девону, не попытается занять его место. Девон будет для него вожаком, старшим братом. Гомера не интересует политика в собачьих делах. Он как раз из тех немногих собак, от которых Девон никогда не почувствует угрозы.

О Джулиусе я особо не беспокоился. Он обычно наслаждался нашей утренней прогулкой, а в остальное время по большей части дремал. Вероятно, он скучал без Стэнли – должен был скучать – но постепенно привыкал без него обходиться, нас с Паулой ему вполне хватало. Что до меня, то решение взять Гомера было явно связано с утратой Стэнли, но я то слишком много работал, то занимался своими двумя собаками, чтобы в должной мере это осознать. Итак, холодной ноябрьской ночью я отправился в аэропорт Олбани; это всего в часе езды от моей хижины в горах. Приехав в аэропорт, я оставил Девона на заднем сиденье машины, а сам пошел встречать моего нового приятеля.

На этот раз пластиковый контейнер в багажное отделение вывезли две женщины. Я слышал, как они ворковали. «Ну, какая прелесть, – сказала одна из них. – Он пытается меня лизнуть. Какая лапочка!»

Я приоткрыл дверцу контейнера, совсем чуть-чуть, и просунул туда руку. Гомер прижался к задней стенке, весь дрожа. Чем-то, видимо, я его напугал. Пристегнув поводок к ошейнику, я легонько потянул его к себе. Но щенка все приводило в ужас: и этот большой незнакомец, и яркие огни, и шум багажного транспортера. Я взял его на руки, а добрая самаритянка, следившая за всей этой сценой, предложила отвезти контейнер.

В Гомере меня тогда поразили, и продолжают удивлять теперь, его глаза – ясные, любопытные, с какими-то озорными искорками. Он был намного меньше и тоньше Девона, казался более неуклюжим и тело его вместо темной лоснящейся шерсти покрывал какой-то щенячий пух. Девон походил на волка, а Гомер скорее на маленькую лису. Девон и всем видом, и повадкой выглядел так, что хоть сейчас на выставку. Гомер, казалось, был предназначен лишь для того, чтобы бегать и играть. Гомер был хорошеньким. Девон «хорошеньким» не был.

Однако Гомер, так же, как и Девон, реагировал на любой знак и любой звук. Он поворачивал голову всякий раз, как только слышал что-нибудь интересное.

Мы вышли наружу, и я повел дрожащего Гомера знакомится с Девоном. Как это отличалось от пережитого в аэропорту Ньюарка!

Девон на свободе, без поводка, обычно не обращал внимания на других собак. Некоторые породы – особенно овчарки и золотистые ретриверы – иногда пробуждали в нем пастушьи инстинкты, но он терял к ним интерес, как только осознавал, что это вовсе не скот. Он ни разу серьезно не покусал ни одну собаку, не набросился на нее, хотя порой ему и случалось прихватить зубами ту, которая слишком уж нахально тыкалась ему в морду.

Поэтому я был просто потрясен, когда – едва я открыл машину – Девон с рычанием набросился на Гомера, повалил его на землю и стал подбираться к горлу. Гомер завизжал.

Я оттолкнул Девона, и он с яростью взглянул на меня. Вид его ясно говорил: мне известно, что ты задумал, но эта маленькая шавка не войдет в нашу машину, в наш дом, в нашу жизнь. Я заработал право на свое место, а для него здесь места нет.

Гомер, – как выяснилось позже, он всегда очень остро воспринимает драматизм ситуации, – визжал так, точно его убивали. Я подхватил его и усадил на одеяло на переднем сиденье, а Девона, протянув назад руку, похлопал по плечу. Он еще пару раз хрипло рыкнул, и Гомер снова взвизгнул. Тогда, повернувшись к Девону, я взял его за морду и, глядя в глаза, прошипел: «Эта собака будет жить с нами, а если я услышу еще хоть одно рычание, то размажу тебя по сиденью». Девон бросил на меня убийственный взгляд, предупреждение выслушал, но никакого раскаяния не проявил. Гомер тем временем свернулся калачиком на одеяле. Я гладил его и скармливал ему по кусочкам печенье, а он с удовольствием его поглощал.

В сущности, он был совсем еще малыш. Маленький пушистый комочек того коричневато-серого цвета, который специалисты называют «голубым». Ушки он насторожил, но почти игнорировал Девона, который следил за ним прямо как ястреб за добычей. Мы тронулись в обратный путь. Когда бы я ни посмотрел на Девона, всякий раз натыкался на его сердитый взгляд.

По дороге я заехал к своим друзьям Джеффу и Мишель; которым хотелось, чтоб я показал нового щенка их почти трехлетним близнецам. Здесь уж мне придется глядеть в оба. Когда я первый раз привез к ним Девона, он не поладил с их маленькой добродушной собачонкой Лулу и куснул одного из близнецов, протянувшего руку, чтобы его погладить. Потребовалось несколько месяцев строгого контроля и воспитательной работы, прежде чем он признал Джеффа и Мишель.

Но Гомер весело влетел в гостиную и прыгнул прямо к Мишель на колени. Тут же облизал ей лицо, кинулся к детям, обслюнявил сначала их, потом Джеффа. Наконец, дошла очередь и до Лулу, ее он тоже лизнул. Сразу стало более или менее ясно, как Гомер привык встречать новых знакомых.

Когда пришла пора детям ложиться спать, он отправился с ними наверх в спальню, чтобы обменяться поцелуями перед сном.

Девон тем временем улизнул в столовую и плюхнулся там на ковер.

У хижины я выпустил из машины обеих собак, и Девон снова попробовал наброситься на Гомера. Щенок завизжал, я закричал. Девон хоть и остановился, но по-прежнему выглядел оскорбленным, отнюдь не склонным к примирению. Поджидавший нас Джулиус дружески приветствовал щенка. Гомер сразу же это оценил, преисполнился к нему самых добрых чувств и больше от него не отходил. Когда мы отправились на прогулку, он шел рядом с Джулиусом, лишь слегка от него приотстав, а на меня и Девона поглядывал с почти равным опасением.

Все оказалось совсем не так безоблачно, как я ожидал. По возвращении домой Гомер попытался ко мне подойти, но тут же замер. Я оглянулся и увидел Девона, который припав к полу в позе пастушьей собаки, не спускал с Гомера глаз. Я выгнал его из дома, потом уселся на ковре и стал ждать.

Гомер – это восхитительное создание – забрался ко мне на колени и начал облизывать руку, я почесывал ему животик и угощал кусочками печенья. Джулиус тоже подошел, чтобы успокоить Гомера; у него была удивительно щедрая душа. Подобно Гомеру, он в своей жизни почти не знал конфликтов. С самого рождения его любили, и он любил, а потому в этом мире он чувствовал себя вполне уверенно.

Теперь, впрочем, он осторожно оглядывался – нет ли поблизости Девона, этой сумасшедшей собаки. Хорошо, что он не видел того, что было видно мне сквозь стеклянную дверь, – фигуры Девона в лунном свете. Тот сквозь стекло глядел на нас, на Гомера и на всю эту картину гнусного предательства.

Гомер не походил на Девона. С Девоном жизнь представляла собой чередование шумных ссор с периодами покоя и взаимной любви, проникнутыми весельем.

Он уже многого достиг. Научился быть ласковым с людьми, любил гулять, ездить со мной, высунув голову из окна, любил гоняться за казарками или грузовиками. Охотно принимал похвалы, поощрительные похлопывания и угощения от узкого круга своих друзей и почитателей. Но был разборчив: все прочее считал ниже своего достоинства.

Он все еще вел себя вызывающе, но теперь уже не столь часто. Хотя делал то, что я от него требовал, но всегда на свой собственный лад: когда я его звал, приходил не сразу, никогда по первой команде не ложился.

Гомер – приспособившийся сперва к моей хижине, потом к Нью-Джерси, к картинам и звукам его жизни, к гудкам и шуму машин, к моим громким командам Девону, – не желал неприятностей. Он чувствовал себя несчастным, если я громко кричал или швырял на тротуар металлический ошейник Девона (не говоря уже о совке!). Все чего он хотел – это знать, и выполнить то, чего хочу я. И, конечно, он всячески старался не навлечь на себя неудовольствие своего сверхбдительного старшего брата.

Я раз или два в день оставлял Девона на четверть часа в доме, чтобы наедине с Гомером заняться его дрессировкой. Сперва мы проводили тренировки во дворе перед домом, пока оба не обратили внимание, что из окна на нас глядят два темных сердитых глаза. Тогда для дрессировки я стал уводить Гомера в парк.

Девон всегда находил способ дать мне почувствовать свою обиду. К нашему возвращению пара вилок из кухни вдруг оказывалась на диване в гостиной или все мои башмаки лежали в одной куче, да к тому же из них были старательно выдернуты шнурки. Или диванные подушки валялись на полу. Дом выглядел так, словно злой дух в нем похозяйничал. Это было то же самое послание от Девона, что и раньше: «Оставляешь меня одного – будешь расплачиваться. Каждый раз!»

У Девона был особый талант. Он никогда не портил вещи, которые растаскивал по дому, и его невозможно было поймать на месте преступления. Да и сами злодеяния не были слишком серьезными; он просто оставлял мне сообщение – обычное дело для совместной жизни с бордер-колли. Я особо не возражал. Если ему казалось, что я его посланий не замечал, он сердился.