И. Людникова и А. И. Мальчевского. Тогда Гот решил внести изменение в направление главного удара. Если ранее он намеревался прорвать нашу оборону на сравнительно удаленном от Сталинграда участке, а затем свернуть ее, продвигаясь на север, то теперь вознамерился, что называется, взять быка за рога и прорваться непосредственно к Красноармейску и Бекетовке. Иными словами, Гот сместил направление главного удара на восток.
      20 августа мы получили тревожное сообщение от Ф. И. Толбухина - командарма 57 - о мощном давлении врага на оборону 15-й гвардейской (командир гвардии подполковник А. Е. Овсиенко) и 422-й (командир полковник И. К. Морозов) стрелковых дивизий, а также Винницкого военного училища. Назавтра, нанеся артиллерийский и авиационный удары на узком участке, где оборонялись часть сил 15-й гвардейской стрелковой дивизии и винницкие курсанты, противник обрушил на них мощный таран танков и пехоты. Оказав гитлеровцам героическое сопротивление, гвардейцы и курсанты вынуждены были к вечеру отойти на рубеж Балки Морозова и южной окраины Дубового Оврага. Об этом мне поздно ночью сообщил начальник штаба 57-й армии полковник Н. Г. Сидоров.
      В те дни по войскам фронта разнеслась весть о героическом подвиге артиллеристов 15-й гвардейской стрелковой дивизии.
      Позиции огневого взвода 43-го гвардейского артиллерийского полка этого соединения после мощной авиационной бомбардировки атаковали 20 немецких танков с десантом автоматчиков. Исполнявший обязанности командира взвода гвардии старший сержант М. П. Хвастанцев, подпустив танки на 200-300 метров, приказал открыть огонь. С первых же выстрелов он сам подбил две машины. Другие остановились, а потом, отстреливаясь, повернули обратно. Но вскоре артиллеристы подверглись новому удару бомбардировщиков и интенсивному обстрелу из танков, опять ринувшихся в атаку. Тринадцать из четырнадцати бойцов взвода были ранены или убиты. Гвардии старший сержант Хвастанцев приказал раненым покинуть огневые позиции, а сам остался прикрывать их отход. Несколькими выстрелами командиру удалось подбить еще одну машину. Лавина вражеских танков полукольцом охватывала рубеж взвода, а снаряды кончились. Тогда гвардии старший сержант лег за противотанковое ружье и стал в упор бить по противнику. Подбил еще одну машину, но остальные приближались. Хвастанцев выбрался из окопа, пополз к головному танку и бросил под его гусеницу связку гранат, однако машина продолжала идти. Отважный воин едва успел вскочить в окоп, как танк стал утюжить его. Когда же вражеская машина отошла, артиллерист поднялся и метнул ей вслед противотанковую гранату. В тот же миг он был сражен автоматной очередью...
      За этот подвиг коммунисту гвардии старшему сержанту М. П. Хвастанцеву было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно). После войны в селе Дубовый Овраг Волгоградской области в честь его был установлен памятник.
      ...Итогом дня 21 августа стало вклинение почти сотни танков противника на глубину 10-12 километров. Генерал Ф. И. Толбухин выдвинул к участку прорыва 56-ю танковую бригаду, часть сил 36-й гвардейской стрелковой дивизии и имевшиеся в его распоряжении артиллерийские резервы.
      Я позвонил полковнику И. А. Ласкину и передал приказание А, И. Еременко командарму 64 повернуть фронт двух левофланговых дивизий (204-й и 38-й) с юга на восток, чтобы воспрепятствовать удару гитлеровцев по левому флангу армии.
      Мы понимали, что всего этого мало ибо прорыв врага, назревавший в полосе обороны соседней 57-й армии, создал бы угрозу выхода его подвижных войск к Волге около Красноармейска. Как ни тяжело было на участке севернее Сталинграда, но А. М. Василевский и командующий фронтом решили срочно перебросить в район Ивановка, Солянка из состава Сталинградского фронта шесть истребительно-противотанковых артиллерийских полков (в 57-ю армию-пять, в 64-ю-один). Полки были подчинены тем командирам стрелковых дивизий, на участках которых им предстояло действовать.
      Всеми этими мерами и героизмом сражавшихся войск замысел Гота овладеть высотами у Красноармейска и Бекетовки был сорван.
      Не добившись успеха прямым коротким ударом на красноармейском направлении, Гот вновь сманеврировал, перенося главные усилия против левого фланга 64-й армии. Около полудня 22 августа его 24-я и 14-я танковые дивизии начали атаку в направлении станции Тингута. После напряженного боя они прорвались непосредственно к станции и несколько южнее ее. Одновременно 297-я пехотная и 29-я моторизованная дивизии яростно атаковали позиции наших 204-й и 38-й стрелковых дивизий.
      Штаб фронта быстро оценил меру угрозы этого нового маневра врага. Мы стремились всеми средствами не допустить прорыва в глубину нашей обороны сильной танковой группировки противника. С этой целью 22 августа было решено выдвинуть на линию железной дороги (западнее разъезда 74-й километр) 154-ю морскую стрелковую, 20-ю истребительно-противотанковую артиллерийскую, 133-ю танковую бригады, 186-й и 665-й истребительно-противотанковые артиллерийские полки. Кроме того, в район восточнее станции Тингута перебрасывались 140-й минометный полк и 1-й дивизион 1104-го пушечного артиллерийского полка. На рубеж станции Большие Чапурники выходили 56-я танковая бригада и 176-й отдельный пулеметно-артиллерийский батальон 118-го укрепленного района. Командующий фронтом приказал подготовить огонь артиллерии и танков из засад.
      Переброска этих войск сыграла важную, если не решающую, роль в срыве наступления, врага на южном фланге обороны Сталинграда. В частности, ожесточенные вражеские атаки, предпринятые в направлении высоты 118,0, Дубовый Овраг, не дали желаемых результатов. Гитлеровцы потеряли до 60 танков, большое количество живой силы и вынуждены были временно приостановить наступление. Хорошо помогла и авиация 8-й воздушной армии. Днем 21 и 22 августа она наносила удары по дивизиям армии Гота, а ночью - по его переправам через Дон.
      Утром 23 августа, в самый тяжелый день Сталинградской обороны, Гот после массированных налетов авиации на левофланговые соединения 64-й армии возобновил наступление в общем направлении на станцию Тингута. Ценой больших потерь к исходу 24 августа он продвинулся на 1-2 километра к железной дороге на участке двух разъездов - 74-й, 55-й километры. Дальнейшие попытки врага продолжать здесь наступление были отражены войсками 64-й армии.
      Особенно ожесточенные бои развернулись у разъезда 55-й километр, где оборонялась 422-я стрелковая дивизия полковника И. К. Морозова. Впоследствии он рассказывал: "Первым встретил фашистские танки и моторизованную пехоту взвод комсомольца лейтенанта Алексея Кабанова, закрепившийся на кургане с отметкой 112,0 юго-восточнее переезда. На боевое охранение Кабанова и на его соседа навалились сразу целый батальон моторизованной пехоты и около тридцати танков. Воины-дальневосточники встретили гитлеровцев ураганным огнем. Девять раз враг атаковал взвод Кабанова и к вечеру все же вынужден был отойти за железную дорогу. Двое суток шел неравный бой. К концу второго дня взвод был окружен. Самолеты фашистов несколько раз бомбили железнодорожные постройки и курган. Рвались снаряды, гитлеровцы забрасывали окопы гранатами. От взвода Кабанова осталось семь человек, почти все они были ранены.
      С наступлением темноты вместе со снайперами Самаром и Катковым лейтенант Кабанов подготовил оставшиеся противотанковые гранаты к бою, вставил последние патроны в пулеметную ленту. Когда все было сделано. Кабанов приказал бойцам отходить, а сам остался прикрывать их отход. Гитлеровцы атаковали лейтенанта. Он метнул в них гранаты, затем приник к пулемету. А когда кончились патроны и окружившие Кабанова враги во все горло стали орать: "Рус! Сдавайся!" герой-комсомолец подорвал связку гранат...
      Позднее, когда разъезд и курган были отбиты, наши воины обнаружили в окопной нише для бутылок с горючей смесью записку: "Немцы предложили сдаться в плен. Умираю, но в плен не сдаюсь. Комсомолец лейтенант Алексей Кабанов".
      В тех же боях беспримерный подвиг совершил и командир орудия старший сержант Александр Алексанцев из 1392-го стрелкового полка. Артиллеристы подверглись удару 30 танков. После первой вражеской атаки вышли из строя расчеты двух орудий. Но и противник, попав под огонь соседних батарей, потерял до 10 танков и вынужден был повернуть обратно. Однако вскоре после мощной авиационной обработки переднего края нашей обороны гитлеровцы ринулись в новую атаку. На артиллеристов надвигалось два десятка танков, а на огневых позициях целым осталось только одно орудие. Соседние батареи тоже были выведены из строя. Но комсомольский расчет Алексанцева не дрогнул. Подпустив танки на 300-400 метров, артиллеристы меткими выстрелами подбили 8 фашистских машин. Остальные, осыпая огневые позиции градом снарядов и пуль, продолжали двигаться вперед. У орудия остался лишь легкораненый Алексанцев, все другие его товарищи выбыли из строя. Действуя и за наводчика, и за заряжающего, и за подносчика снарядов, старший сержант целый час вел бой один, подбив еще 4 танка. Но вот прямым попаданием снаряда его орудие было разбито, а самому герою-артиллеристу перебило левую руку. Лишь убедившись, что оставшиеся вражеские танки повернули вспять, и неимоверным усилием взвалив себе на плечи тяжело раненного наводчика Алексея Чебунина, Алексанцев отошел к основным силам полка.
      В итоге самоотверженных действий 422-й стрелковой дивизии и ее соседей враг вынужден был отказаться от продолжения удара на рубеже разъезда 55-й километр.
      К исходу 24 августа Гот перебросил 14-ю танковую дивизию от станции Тингута к высоте с отметкой 118,0 для совместного наступления с 24-й танковой и 29-й моторизованной дивизиями в направлении Солянка, Красноармейск. 25 августа эти соединения, имея около 250 танков, нанесли удар на Ивановку. Прорвав фронт обороны 57-й армии на среднем оборонительном обводе в стыке 422-й и 244-й стрелковых дивизий (36-я гвардейская стрелковая дивизия к тому времени была выведена во второй эшелон армии), танковые части противника, сопровождаемые группами по 15- 20 самолетов, вклинились в нашу оборону, заняли подсобное хозяйство и Солянку. Воины 422, 244 и 15-й гвардейской стрелковых дивизий 57-й армии организованным огнем отсекли вражескую пехоту от танков, а последние при продвижении в глубину обороны уничтожались огнем артиллерии и 6-й танковой бригады. Генерал Ф. И. Толбухин, быстро подтянув к участку прорыва переданные ему нами танки, артиллерию и противотанковые средства, несколькими контратаками в течение 26 августа отбросил гитлеровцев за средний оборонительный обвод.
      4-я танковая армия Гота, не добившись успеха и понеся большие потери в людях и боевой технике, была вынуждена отказаться от продолжения наступления на красноармейском направлении и приступить к перегруппировке войск для нанесения удара в другом месте. В тот же день вражеское командование, оставив здесь 94-ю пехотную дивизию и часть сил 14-й и 24-й танковых дивизий, остальными войсками 48-го танкового корпуса начало рокировку в южном направлении.
      Успешное отражение наступления 4-й танковой армии Гота на Сталинград, проходившего с 17 по 26 августа, явилось результатом заблаговременного вскрытия Ставкой и командованием фронта намерений противника. Благодаря этому полностью удался маневр огневыми средствами. Большую роль сыграла непрерывная связь нашего штаба с войсками, позволившая учитывать все существенные изменения обстановки. Надо отдать должное командармам М. С. Шумилову, Ф. И. Толбухину и их штабам, командирам и политработникам, уверенно и предусмотрительно руководившим войсками. Я уже говорил выше о непревзойденной стойкости всего личного состава этих армий.
      Успеху способствовали сосредоточенные удары мощных огневых групп реактивной артиллерии и всех других видов артиллерии обеих армий, Волжской военной флотилии, 8-й воздушной армии, поддерживавшей в основном войска Юго-Восточного фронта.
      В течение двух ночей - на 27 и на 28 августа - Гот скрытно перегруппировал и вновь развернул на участке Капкинский, станция Абганерово, то есть против центра 64-й армии, 14-ю, 24-ю танковые и 29-ю моторизованную дивизии 48-го танкового корпуса, а также 2-ю и 20-ю пехотные дивизии 6-го румынского армейского корпуса. Утром 29 августа после мощной авиационной и артиллерийской подготовки эти войска были брошены в наступление. В эпицентре удара оказался поселок Зеты. Назревала опасность глубокого прорыва врага с выходом в тылы 62-й и 64-й армий. И это в условиях, когда мы исчерпали все резервы, одновременно парируя удары гитлеровцев севернее и южнее Сталинграда.
      Скрупулезно взвесив сложившуюся обстановку, учтя собственные поредевшие силы и силы непрерывно получавшего резервы противника, командование фронта пришло к выводу, что назрел момент отвода 62, 64 и частично 57-й армий на внутренний оборонительный обвод. Это позволяло создать более плотную двухэшелонную оборону на наиболее опасном участке Западновка, Новый Рогачик, Ивановка и сохранить за собой район Бекетовка, Красноармейск.
       
      Глава одиннадцатая. В 1-й гвардейской армии
      Рассвет 25 августа едва наступил, когда я переступил порог отсека генерала Еременко на КП фронта. Андрей Иванович встретил меня тепло, и как-то само собой завязался непринужденный разговор о фронтовой жизни. Беседовали, естественно, недолго - в этой сталинградской круговерти на счету у командующего была каждая минута. Поэтому и переход от задушевного к официальному тону тоже был быстрым.
      - По настоятельной просьбе генерала Москаленко,- сказал Еременко,состоялось решение{196} о вашем назначении начальником штаба 1-й гвардейской армии. Ей предстоит действовать там, где дрались группы генералов Штевнева и Коваленко, и в основном теми же дивизиями. Эти группы не имели полноценных штабов. 1-я гвардейская такой штаб должна иметь. Так что езжай к Москаленко, помоги ему выполнить нелегкую и почетную задачу - ликвидировать прорыв врага к Волге.
      Он крепко пожал мне руку, а я поблагодарил командующего за добрые слова и доверие.
      От неоднократных встреч с Андреем Ивановичем у меня осталось впечатление о нем как о выдающемся военачальнике, умевшем брать на себя ответственность за неординарные, смелые решения. Еременко обладал поистине неукротимой волей, твердостью в проведении принятых решений, уверенностью в возможности осуществления самых сложных, на первый взгляд невыполнимых задач, если воины всех степеней поняли необходимость для Родины их реализации. Андрею Ивановичу была присуща не показная, а органическая связь с солдатскими массами, он знал психологию бойца не понаслышке, не из академических программ, а по собственному опыту, ибо с 1913 по 1918 год сам был солдатом, а с августа 1914 года непрерывно участвовал в сражениях первой мировой войны. Забота о солдате всегда была у него на первом плане, и он просто не терпел тех командиров, которые считали обоз, кухню, полевую почту второстепенным делом. Наградить раненного в бою солдата Еременко считал непреложным законом. Мне запомнился его рассказ о том, как он после тяжелого ранения в Галицийском сражении на реке Золотая Липа в команде выздоравливающих был представлен Николаю II.
      - Ты понимаешь, Семен Павлович,- говорил он,- этот жалкий рыжий царишка прошел мимо нас, не только не наградив кого-либо из солдат, проливших кровь "за веру, царя и отечество", но даже не удосужился сказать хотя бы одно слово одобрения. С этого момента я еще больше проникся отвращением к царизму и окончательно потерял веру в те высокие слова, которые обращали к нам господа офицеры.
      Сам Еременко никогда не допускал, чтобы раненый воин остался без награды. Если не оказывалось ничего другого, он снимал с руки собственные часы и вручал их отличившемуся бойцу или командиру. Но вообще его порученцы всегда возили с собой большой запас различных наград. Бывая в войсках, Андрей Иванович неутомимо, пешком, опираясь на трость, обходил одну часть за другой. Кстати о трости. К этому времени Еременко был уже дважды тяжело ранен. После второго ранения он почти месяц командовал войсками, что называется, с носилок. Рана на ноге заживала долго, поэтому трость была ему необходима, чтобы передвигаться.
      Еременко был непосредственным человеком и не всегда умел сдерживать свое возмущение непорядками в частях и соединениях. Он не считался с амбицией нерадивых военачальников и распекал их, невзирая на чины и прежние заслуги, поэтому нажил себе немало недоброжелателей.
      Бытует мнение, якобы Еременко был генералом обороны. Это, полагаю, надуманное утверждение. О том, почему наступление Брянского фронта не увенчалось успехом, я уже писал. Но после этого 4-я ударная армия под его командованием добилась наибольшего успеха среди войск Северо-Западного направления в ходе общего наступления в январе - феврале 1942 года. Под Сталинградом, как мы увидим дальше, его войска совместно с Юго-Западным фронтом замкнули кольцо окружения вокруг армий Паулюса и Гота. И в последующем на целом ряде фронтов А. И. Еременко успешно проводил наступательные операции.
      Если коснуться его взаимоотношений со штабами, то следует сказать, что он никогда не опекал их, не пытался подменить начальника штаба или учить его, как надо работать. Андрей Иванович добивался в Ставке, чтобы к нему назначался самостоятельный, зрелый военачальник. Так, штабы у него возглавляли генералы Г. Ф. Захаров, И. С. Варенников, В. В. Курасов, Л. М. Сан-далов. Штабу фронта, в мою бытность, Еременко, нечего греха таить, иногда под давлением тяжелой обстановки ставил невыполнимые по времени задачи. Однако хорошо аргументированные предложения выслушивал и подчиненных, умевших защитить свое мнение, ценил. Он охотно принимал дельные советы и предложения, очень любил доклады, подтверждавшие, что его распоряжения выполняются точно и конкретно, поощрял четкую организаторскую работу штаба. В мою память прочно врезался один эпизод, который хотя и не имеет прямого отношения к командной деятельности, но тем не менее наглядно характеризует Андрея Ивановича как человека.
      Работали мы тогда в одном из отсеков подземного командного пункта возле реки Царица, вентиляция в котором была далеко не первоклассной. Как-то ранним утром, когда командующий занял место у телефонных аппаратов, он спросил:
      - Послушай, Семен Павлович, у тебя голова не болит?
      - Не болит,- ответил я.
      - А у меня просто разламывается.
      - Я знаю, отчего она у вас болит.
      - Знаешь? - искоса взглянул на меня Еременко.- Почему? Открой тайну.
      - Да потому, что вы беспрерывно курите, а в убежище и так дышать нечем.
      - Вот как? - вроде бы удивился Андрей Иванович этой очевидной истине. И чуть спустя добавил: - А что, может быть, и верно.- И тут же, резко изменив тон, заключил: - Тогда я бросаю курить и буду всех дымокуров гнать из штольни в три шеи!
      Я, признаться, не очень-то поверил, что командующий выполнит свое, как мне подумалось, скоропалительное обещание. Но слово Еременко оказалось железным. Он бросил курить навсегда.
      Колоритной фигурой был член Военного совета фронта Н. С. Хрущев. Этот небольшого роста, полноватый человек с простецкой улыбкой всегда оставался, если допустимо так сказать, стабилизатором обстановки внутри того круга военачальников, которые руководили войсками в Сталинградской битве. Ситуация была напряженная, трудились все буквально до изнеможения, поэтому нередко случались нервные срывы, обострялись взаимоотношения. Никита Сергеевич, похоже, предугадывал возникновение таких моментов и сейчас же находил верный тон, успокаивающий конфликтующих. Ведь тогда у нас при одном командующем было два в общем-то равнозначных штаба, причем амбиций у некоторых работников имелось немало. Если затевался спор, то член Военного совета предлагал обеим сторонам поочередно доложить свои соображения, а затем говорил, что не видит между ними принципиальных расхождений и очень убедительно высказывал третью, так сказать, синтезирующую точку зрения, с которой обычно соглашались все.
      Много делал он и в организации снабжения фронтов продукцией сталинградских заводов и фабрик. Постоянно бывал в рабочих коллективах, помогал оперативно решать вопросы взаимодействия предприятий и всех городских служб. Хрущев отличался неиссякаемым оптимизмом. Ему было свойственно чувство юмора, он умел поднять настроение в самых критических обстоятельствах. Никита Сергеевич любил вкусно и обильно поесть, и в этом отношении они со своим порученцем Гапочкой были вне всякой конкуренции. При переговорах со Сталиным Хрущев совершенно преображался. Исчезала его напускная простоватость, он не позволял себе ни одного лишнего слова. Говорил четко, лаконично, показывая свою осведомленность во всех фронтовых делах. Никита Сергеевич не боялся высказывать просьбы, которые, как правило, удовлетворялись.
      Непререкаем был его авторитет как члена Политбюро при решении насущных проблем, касалось ли это быта, артвооружения, медицинского обеспечения или каких-либо других вопросов. Трудиться рядом с ним было легко и спокойно.
      ...Не скрою, в дороге к новому месту службы мною владело двойственное чувство. Я сожалел, что расстался с командным пунктом Юго-Восточного фронта, где работа была масштабной и перспективной. Но это сожаление сглаживалось тем, что мне вновь предстояло действовать вместе с К. С. Москаленко, с которым мы понимали друг друга с полуслова, а также тем, что задача у 1-й гвардейской армии была весьма ответственной. И мало-помалу все мои мысли поглотила забота о том, как обеспечить со стороны армейского штаба выполнение этой труднейшей задачи, которая оказалась непосильной для оперативных групп генералов К. А. Коваленко и А. Д. Штевнева. Я знал, что войск у них было немало: Коваленко располагал первоначально тремя стрелковыми дивизиями, танковым корпусом и танковой бригадой, а Штевнев - двумя танковыми корпусами. В дальнейшем их оперативные группы пополнились еще двумя танковыми корпусами и тремя стрелковыми дивизиями. Вначале, как помнит читатель, опергруппы добились успеха, на некоторое время отсекли корпус генерала Хубе от остальных войск Паулюса, но развить этот успех им не удалось. Мало того, подтянув свежие силы, враг вскоре сумел восстановить положение.
      Ставка строго запросила А. М. Василевского и А. И. Еременко о причинах такого казуса. По их заданию наш фронтовой штаб скрупулезно разбирался в этом вопросе. Мы пришли к выводу, что основных причин было три: во-первых, подавляющее превосходство гитлеровцев в авиации, танках и транспортных средствах; во-вторых, отсутствие у наших войск свободы маневра, вынуждавшее их повторять удары в одних и тех же полосах, где противник быстро создал глубоко эшелонированную оборону; в-третьих, отсутствие у генералов Коваленко и Штевнева полноценных штабов и других органов управления, а также средств связи. Поэтому своевременная информация войск об изменениях в обстановке и доведение до них задач запаздывали, все вопросы уточнялись и решались, как правило, поздно вечером и ночью. Материальное обеспечение групп тоже не было достаточно организовано.
      Все эти выводы, как я знал, были доложены в Ставку. Оттуда было получено указание упразднить группы Коваленко и Штевнева и впредь избегать создания подобных импровизированных формирований. Соединения групп передавались в 1-ю гвардейскую армию, поскольку она располагала всеми необходимыми органами управления войсками. Мне было известно и то, что в соответствии с этими указаниями Кирилл Семенович перебросил две свои стрелковые дивизии (38-ю и 41-ю гвардейские) в район Лозного и там начал принимать от Коваленко и Штевнева ранее подчиненные им соединения: 39-ю гвардейскую, 24, 64, 84, 116 и 315-ю стрелковые дивизии, 4-й и 16-й танковые корпуса. Прежнюю полосу действий он передал 21-й армии. Задача 1-й гвардейской армии теперь состояла в нанесении мощного удара по противнику в целях соединения с 62-й армией.
      По пути к месту новой службы я вынужден был заехать в Малую Ивановку, куда недавно по приказу А. И. Еременко перебрался из Сталинграда штаб Сталинградского фронта. Дело в том, что из города управление войсками, действовавшими севернее прорыва немцев, было крайне затруднительно. А ведь здесь находились крупные силы - 63-я и 21-я армии. Требовали внимания и прибывавшие на фронт новые стрелковые и танковые соединения. Нужно было организовывать удары по прорвавшемуся к Волге противнику и управлять войсками, как ведущими наступление, так и наносящими контрудары. Попытки же организовать управление этими войсками со вспомогательного пункта управления из-за отсутствия надежных средств связи не дали желаемых результатов. Тогда-то и решили перебазировать штаб Сталинградского фронта в Малую Ивановку, откуда управлять войсками было удобнее.
      Когда я приехал в это небольшое степное село и разыскал КП, то услышал там печальную весть: генерал И. Н. Рухле был арестован по нелепейшему обвинению в шпионаже. К счастью, он выжил и в последующем был полностью реабилитирован. А тогда я, пораженный случившимся, смог лишь узнать, как кратчайшим путем добраться до Лозного.
      Приехав в Лозное, мы с шофером довольно быстро нашли штаб армии, увидев до десятка штабных автомашин, разгружавшихся у крайних хат. Меня встретил генерал-майор во франтовато сидевшей на нем кавалерийской форме. Звякнув шпорами, он, заметно окая, представился: начальник оперативного отдела штаба Мартьянов Александр Алексеевич. По правде сказать, меня удивило, что в моем подчинении вновь оказывался старший по званию товарищ, и я прямо сказал ему об этом. Он ответил, несколько смутившись, что пока еще постигает премудрости непосредственного руководства оперативными делами, так как до этого служил преимущественно на строевых должностях.
      На этом наш разговор прервала яростная бомбежка Лозного и его ближайших окрестностей. Мы укрылись в наспех вырытых щелях. Когда гитлеровцы отбомбились, к нашему счастью, без особых успехов, генерал Мартьянов сокрушенно сказал:
      - И вот так регулярно налетают. Как в таких условиях мы сумеем упорядочить работу штаба?
      - В таких условиях едва ли упорядочим ее, а погубить штаб сможем,- ответил я.- Надо немедленно, до очередной бомбежки, перебираться на новое место.
      В этот момент к нам подошел полковник с эмблемами связиста в петлицах.
      - Начальник связи? - спросил я.
      - Так точно! Полковник Белянчик Михаил Николаевич.
      - Есть связь с командармом?
      - В основном по радио. Командующий почти все время в движении, но только что звонил с КП 16-го танкового корпуса.
      - Доложите командарму,- распорядился я,- что полковник Иванов прибыл и просит разрешения на перемещение штаба в район, где можно укрыться от авиации врага. Ответ генерала Москаленко передайте мне немедленно.
      Не теряя времени, пока еще не все штабное имущество было разгружено, я приказал готовиться к переезду. Кирилл Семенович, конечно, дал на это "добро", и я, оставив за себя Мартьянова, вместе с начальником инженерной службы генерал-майором И. Н. Брынзовым и одним из командиров отправился искать подходящее место для штаба, благо по дороге в Лозное, недалеко от него, заприметил глубокую балку весьма замысловатой конфигурации.
      - Вы тут все гвардейцы,- сказал я Ивану Николаевичу.- Если не добавить слово "гвардии" к званию кого-либо из генералов, наверное, обидится?
      - Да нет,- ответил мой спутник,- в армии когда-то числилось пять гвардейских дивизий, а теперь остается только одна - 41-я. Не гвардейские и танковые корпуса, так что гвардейцев у нас раз, два и обчелся.
      Минут через пятнадцать мы остановились возле балки и пешком спустились на ее дно. Один из склонов был отвесным, другой пологим, нашлась и полевая дорога, сбегавшая вниз по этому пологому откосу. А в отвесном откосе мы обнаружили несколько добротных землянок, вырытых кем-то. Потолки их были укреплены, а стены обшиты тесом. Балка как нельзя лучше подходила для расположения штаба.
      Отправив бывшего с нами командира назад в Лозное с приказом штабу немедленно сниматься и следовать сюда, мы с Иваном Николаевичем Брынзовым тут же определили, как разместить основные отделы штаба и службы управления армии. Наиболее просторную землянку предназначили для командарма, а две другие, справа и слева от нее,- для оперативного отдела и узла связи.
      Вскоре прибыли машины и повозки с имуществом. Еще до наступления темноты штаб стал работоспособным органом управления. Как показало дальнейшее развитие событий, место для КП было выбрано удачно.
      Поздним вечером вернулся из войск Кирилл Семенович Москаленко. Сквозь усталость и привычную суровость на его лице проглянула улыбка. Он крепко пожал мне руку и с удовлетворением осмотрел свою землянку, где удалось создать все условия для работы и отдыха. Командарм поделился итогами напряженного дня, который он посвятил ознакомлению с соединениями, включенными в армию из групп генералов Коваленко и Штевнева.
      - К сожалению,- сказал Москаленко,- по числу дивизий и корпусов немало, но их материальная часть - это сущие крохи. Почти нет артиллерии и танков, плохо с боеприпасами и горючим, не ясно, получим ли мы авиационное прикрытие, а наступать предстоит, самое позднее, послезавтра.
      Мой доклад о том, что связь со штабом фронта и большинством вошедших к тому времени в армию соединений уже действует, обрадовал командарма. Связавшись с Малой Ивановкой, чтобы доложить генералу В. Н. Гордову о проделанной работе, он с разочарованием узнал, что Василий Николаевич уехал, не сказав куда.
      Спустя несколько минут Гордов в сопровождении смуглого черноглазого дивизионного комиссара вошел в землянку Москаленко и сразу же учинил нам разнос из-за того, что с трудом нашел расположение КП армии. Политработник, приехавший с ним, а это был начальник политуправления Сталинградского фронта С. Ф. Галаджев, старался урезонить Василия Николаевича, говоря, что хорошая маскировка - достоинство, а отнюдь не недостаток.
      О В. Н. Гордове от этой встречи и последующего общения у меня сложилось двойственное впечатление. Это был, безусловно, храбрейший и волевой генерал. На посту начальника штаба, а затем и командующего 21-й армией он зарекомендовал себя в целом неплохо. Достаточной, казалось, была у него и теоретическая подготовка. Он окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Внешне это был очень собранный, энергичный, с хорошей выправкой строевой генерал, но чувствовалась в нем, к глубокому сожалению, и какая-то унтер-офицерская закваска. Очень часто Гордов бывал груб и несправедлив, окрик нередко являлся у него методом руководства. Когда я читал написанную А. Е. Корнейчуком в 1942 году пьесу "Фронт", созвучие фамилий одного из ее героев Горлова и Василия Николаевича Гордова показалось мне отнюдь не случайным. Вот и при этом визите замкомфронтом начал с окрика, в самой резкой форме обвинив нас в благодушии и объявив, что уже завтра армия должна быть готова к наступлению.