Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Побочный эффект

ModernLib.Net / Детективы / Хоуки Реймонд / Побочный эффект - Чтение (стр. 5)
Автор: Хоуки Реймонд
Жанр: Детективы

 

 


Нортон кивнул и подумал, что бог, видимо, любит ложь, иначе не сделал бы ее такой полезной.

– Мы успеем выпить еще? – спросил он.

– Я больше не буду, – сказала Пенни. – Дело в том, что, возможно, мне и поспать не удастся. А ты пей. Потанцевать хочешь?

Музыканты на оркестровой площадке настроили инструменты и внезапно грянули, как подумалось Нортону, ресторанную обработку «Джамбалайи».

– Может быть, потом, – сказал он и жестом заказал официантке еще джина. – Говорю я лучше, чем танцую. Расскажи мне о Джеффе. Ты его знаешь лучше меня.

Пенни надула губы, потом усмехнулась.

– Главное, что нужно уразуметь, Джефф не просто красавчик. Он едва ли не самый умный из всех, кого я знаю. Три потрясающих картины не сделаешь на одном везении. И дело не только в картинах. Он читает книги, поддерживает связи с интеллектуалами, разбирается в политике и во всем прочем. Конечно, любит и вечеринки. Он построил себе особняк и живет как король. Немногие могут позволить себе такую жизнь. Элвис, Хеф, Джефф и еще несколько человек. Кое-кто из рок-звезд мог бы, но они почти все свихнулись на наркотиках, религии или еще на чем-нибудь. Но Джефф прошел через все это, и знаешь, к чему он стремится? К власти. Политика и все такое. Он как-то сказал мне, что единственный человек в мире, на кого он смотрит снизу вверх, – это президент США. Видел бы ты Джеффа, когда он показывал Уитмору свой особняк. Он был похож на короля маленькой страны, который хочет удивить короля большой.

На эстраде молодой человек запел песню, состоявшую, казалось, только из рычанья, стонов да время от времени выкриков «Давай!». Пенни усмехнулась и вскочила со стула.

– Пошли, потанцуем.

Нортон нехотя поднялся.

– Танцор из меня неважный.

Пенни взяла его за руку и повела к танцевальной площадке.

– Ты не читал книгу «Боязнь полета»? – спросила она. – Я прочла, думала, это про авиацию. Но там совсем про другое! Словом, писательница пишет, что танцы похожи на секс, не важно, как ты выглядишь, важно, как чувствуешь.

Нортон чувствовал себя не очень хорошо, но решил развлекать это странное создание и поднялся на площадку вертеть бедрами, стараясь делать это как можно пристойнее. Молодой человек на эстраде продолжал рычать, выкрикивать «Давай!», и Пенни начала выделывать поразительные вращательные движения, что, однако, не мешало Нортону упорно думать о тайне, которая привела его в Палм-Спрингс. Когда они, закончив танец, вернулись к столику, Нортон взял Пенни за руку и сказал как можно беззаботнее:

– Слушай, Пенни, когда Филдс водил Уитмора по своему дому?

– А? Да прошлым летом, сразу же после того, как въехал. Там еще что-то стряслось с насосом для плавательного бассейна, и из Лос-Анджелеса вызывали самолетом мастера, чтобы он наладил насос и Уитмор мог бы поплавать. Он устроил себе двухнедельный отпуск по ходу кампании. Ты не знал?

– Наверно, забыл.

– Они держат это в секрете. В таких местах это самое замечательное. Строишь вокруг дома стену, и никто не знает, что за ней делается. Наверно, и в Белом доме примерно так же.

– Примерно, – сказал Нортон. – Нам не пора ехать?

– Наверно, пора, – ответила Пенни. – Слушай, Бен, я хочу тебе кое-что сказать.

– Говори.

– На вечеринку мы отправимся вместе, но там мы не будем вместе. Это не такая вечеринка.

– Понимаю, – сказал Нортон. Пенни признательно обняла его, и они пошли к выходу.

8

Пенни вела взятый напрокат «мустанг» вниз по склону от отеля «Каньон» мимо ресторана «Моби», мимо отеля Джина Отри, мимо плантаций финиковых пальм и торгующих финиками лавочек, выехала на шоссе Боба Хоупа и, миновав усадьбу Анненберга, въехала в серебристую от лунного света пустыню. Нортону почему-то казалось, что пустыня уходит в прошлое – его воображению рисовались вереницы фургонов и шайки индейцев, – и вдруг она окончилась в настоящем, у темной стены переплетенных тропических растений и забора из натянутых цепей, ограждавших усадьбу Филдса. Они ехали, пока не достигли будки привратника, плосколицый азиат-охранник на Нортона глянул хмуро, на Пенни с усмешкой, но взмахом руки разрешил им проехать, едва она обронила волшебную фразу «друг президента», открывающую в этой фантастической пустыне все двери.

Дорога долго вилась среди высоких пальм и окончилась у массивного белого особняка в испанском стиле. Пенни поставила «мустанг» между чьим-то «морганом» и «мерседесом», потом она и Нортон рука об руку пошли по широкой лужайке, упругой, как поле для гольфа, поднялись по ступеням, вошли в открытую дверь и оказались в беспорядочном скоплении гостей. Все комнаты были переполнены, женщины, как одна, молодые, стройные и красивые, щеголяли во всевозможных нарядах, от бикини до бальных платьев, кое у кого с шеи свисали на тонких цепочках серебряные ложечки. Нортон узнал одну девушку, чей снимок был помещен на обложке журнала, и жену одного сенатора, большую любительницу путешествовать. Остальные сливались в безликую массу. Мужчины были более разнотипны. Он узнал двух рок-певцов, кое-кого из молодых актеров, нескольких гигантов-спортсменов, кучкой стояли люди постарше, холодные взгляды, несходящий загар и яркие костюмы выдавали в них кинорежиссеров. Несколько человек заговорили с Пенни, но на Нортона никто не обращал внимания, и это его раздражало. В Вашингтоне люди по крайней мере узнавали, кто ты, прежде чем не замечать тебя.

Взяв бокалы с розоватым пуншем у проходившего официанта, Нортон и Пенни неторопливо направились по коридору в глубь дома, услышали крики из кухни, заглянули туда и увидели здоровяка, какого Нортон еще не встречал, он держал над полом холодильник, а старый китаец в белой куртке умолял поставить его на место.

– Пойдем отсюда, – прошептала Пенни.

– Кто он такой?

– Футболист. Настоящее животное. Он как-то был с моей подругой и обжег ей лицо. Нарочно.

– Разный подход к разным людям, – пробормотал Нортон, и следом за Пенни направился на длинную террасу с каменным полом. По эту сторону дома за пологим газоном был расположен бассейн. Вода излучала зловещее зеленоватое свечение, придавая собравшимся там сходство с призраками. Люди смеялись, курили, пили после недавнего купания.

– Видишь женщину у трамплина? – спросила Пенни.

– Вижу, ну и что?

– Ее зовут Мелинда. Хвастает, что переспала со всем ансамблем «Роллинг Стоунз» и почти со всеми «Битлами». Но она уже начинает стареть.

Нортон вспомнил о Гвен, та как-то заявила, что спала с шестью сенаторами, двумя членами Верховного суда и одним президентом. Ему стало любопытно, существует ли в этой области какая-то международная система подсчета очков, и кто, Мелинда или Гвен, оказались бы в выигрыше. Превзошел бы Ринго Старр Теда Кеннеди? Он поглядел на Мелинду, танцующую у трамплина с бородатым гитаристом, и, когда повернулся к Пенни, заметил в дальнем, темном углу террасы стройного молодого человека. На нем были теннисные туфли, плавки и рубашка с короткими рукавами, в руке он держал баночку пива, и что-то в его позе полного спокойствия среди этих суетящихся людей говорило, что здесь все принадлежит ему.

– Вот и наш хозяин, – сказал Нортон Пенни, и лишь после этого Джефф Филдс подошел к ним.

– Джефф! – воскликнула Пенни. – Помнишь Бена Нортона? Из Вашингтона?

Актер поглядел на него холодно, оценивающе.

– Это вы звонили мне. Вы приятель Донны.

– Кто такая Донна? – спросила Пенни.

– Беги, повеселись, – ответил ей Филдс, не сводя с Нортона глаз. – Нам с этим джентльменом нужно поговорить.

– А я что, помешаю? Я привезла его.

– У нас дело, малышка. Почему бы тебе не искупаться?

Он улыбнулся Пенни, та просияла и, пожав плечами, глядя на Нортона, направилась к бассейну. Эта хитрость, ласковое выпроваживание, была знакома Нортону по миру политики, но к незваному гостю Филдс обратился уже без ласковости.

– Как вы пробрались сюда? – спросил он.

– Обманул эту девушку. Она не виновата.

– Нет, виноват я, что позволил этой сумасбродке своевольничать. Но раз уж вы здесь, давайте поговорим. Пошли, там можно присесть.

Он повел Нортона к столику под пальмами. Появился официант и спросил, что угодно мистеру Филдсу. Филдс велел принести пива себе и гостю. Раздетая Пенни вышла из кабины и с восторженным криком прыгнула в воду. Минуту спустя футболист, забавлявшийся холодильником, с воплем пронесся по газону и бросился в бассейн, взметнув столб воды.

– Пьяный болван, – пробормотал Филдс. – Начинаешь с нескольких друзей, Нортон, затем появляются их друзья, а потом получается зоопарк. – Он вздохнул, взял у официанта две баночки пива и протянул одну Нортону. – Итак, вы проделали большой путь, чтобы повидать меня. С какой целью?

– Вам известно, что произошло с Донной, не так ли?

– Прочел в газетах. Мне очень жаль. Обстоятельств дела еще не выяснили?

– Пока нет. Возможно, ее убил грабитель.

– Вашингтон – опасный город.

– Филдс, почему она оказалась в вашем доме?

– Что вы имеете в виду?

– Ваш дом в Джорджтауне. Тот, где ее убили.

– Кто сказал, что он мой?

– Подруга Донны говорит, что вы не то купили, не то сняли его.

– Кто еще знает об этом?

– Полиция в конце концов докопается.

– На это может уйти много времени, сказал актер. – Дом я приобрел на чужое имя.

Нортону показалось странным, что полиция еще не обращалась к Филдсу. Эд Мерфи знал, что тот дом в Джорджтауне принадлежит ему. Либо Эд не спешил известить полицию, либо полиция не спешила воспользоваться полученными сведениями.

– К чему такая предосторожность? – спросил Нортон.

– К чему? Чтобы приезжать, не опасаясь сплетников из светской хроники, любителей автографов и сценаристов-неудачников.

– Но как там оказалась Донна?

Актер пожал плечами.

– Позвонила, спросила, можно ли пожить там, и я разрешил.

– Откуда она звонила?

– Из городка, где жила. Кажется, Кармел.

– Что ей понадобилось в Вашингтоне?

– Я не спрашивал.

– Не очень любопытны?

Актер холодно глянул на него.

– Послушай, Нортон, ты портишь мне вечеринку, задаешь кучу вопросов, на которые я не должен отвечать, и уже становишься несносным. Я прикажу вышвырнуть тебя отсюда.

Нортон ответил актеру таким же взглядом. В нем появилась приподнятость, приходящая вместе со злостью на человека, который легче тебя фунтов на пятьдесят.

– Приказывай, – сказал он, – но, прежде чем меня вышвырнут, я сломаю твой красивый нос.

Филдс сосредоточенно, словно решая какой-то сложный вопрос, оглядел Нортона, потом пожал плечами и дружески улыбнулся.

– Слушай, Бен, чего нам ссориться? Ты хорошо относился к Донне? Но ведь и я к ней хорошо относился. Ты работал на Уитмора? Но ведь и я тоже. Мы с тобой свои люди. И на твои вопросы я отвечу, только не дави на меня. Идет?

– Идет, – согласился Нортон. – Для начала скажи, хорошо ты знал Донну?

– Мы были в приятельских отношениях, – ответил Филдс. – Сам знаешь, во время кампании люди сходятся быстро. Несколько раз мы с ней кое-куда выбирались. Она мне нравилась. Была умной и честной. Интрижки у нас не было, если тебя это интересует. Ей не нравился мой образ жизни.

– Что ты знаешь об ее отношениях с Уитмором? – внезапно спросил Нортон.

– Ничего, – резко ответил актер.

– Правда, что Донна написала для тебя сценарий?

– Написала, только вряд ли можно назвать это сценарием. Больше похоже на мемуары. Она говорила, что у нее есть замысел для фильма с действием в Вашингтоне, и я предложил ей изложить его в той форме, в какой сумеет. У нее оказалось несколько любопытных идей.

– Каких?

Актер отхлебнул пива и взглянул на усеянное звездами калифорнийское небо. Внизу, у бассейна, громадный футболист подбрасывал Пенни в воздух, словно куклу, кое-кто затеял игру в водное поло. В кабине за столиком сидел молодой комик и вертел самокрутки с марихуаной, девушка рядом с ним нюхала кокаин через свернутую трубочкой долларовую бумажку.

Главная героиня Донны – молодая женщина, влюбленная в политика, который не хочет разводиться с женой, – сказал актер. – В общем-то это банально, но там были интересные детали.

– Например?

– Ну, сцена между той женщиной и женой политика. Хорошо обрисован его похожий на бандита помощник. Неплоха сцена в спальне, где она старается отвлечь его от политических дел. Смешные детали о логике политика, затеявшего интрижку.

– А политик случайно не грубоватый пятидесятилетний сенатор, выдвигающий свою кандидатуру в президенты?

– Тут была какая-то неясность. Да и во всей вещи тоже.

– У нее были веские причины писать неопределенно, – сказал Нортон. – Я хотел бы прочесть рукопись. И еще многие хотели бы.

– В том числе и я, – сказал Филдс.

– Что ты имеешь в виду?

– Мой экземпляр украли.

– Черт возьми, – прошептал Нортон. – Как это могло случиться?

– В городе у меня есть контора, там хранятся сотни сценариев. Кто-то забрался в нее. Я думал, что украли только небольшую наличность. Но когда Донна позвонила и сказала, что собирается в Вашингтон, я упомянул о краже, и она попросила проверить, на месте ли ее рукопись. Когда я сказал, что рукопись исчезла. Донна вышла из себя.

– Ты не дал знать об этом в Белый дом? – спросил Нортон.

– Мы сейчас почти не общаемся.

– Почему?

– Спроси у них, – ответил актер. – Могу только сказать, что мы с Уитмором были друзьями, когда я старался для него, но похоже, что, войдя в Белый дом, он тут же забыл мою фамилию. Видно, мой старый друг использовал меня и больше во мне не нуждается.

– Политики используют всех, – заметил Нортон. – Ты должен был это знать.

– Пошли в дом, – сказал актер. – Если есть желание, оставайся на ночь. Я хотел бы поговорить с тобой еще.

– О чем?

– О Донне. Об Уитморе. О политике я знаю гораздо меньше, чем мне казалось.

Все гости перебрались к бассейну, и дом был почти пуст. Филдс повел Нортона в библиотеку; одна стена там была покрыта фотографиями, где Филдс был снят в обществе разных людей. Нортон узнал нескольких актеров, актрис и режиссеров.

– Вот я с нашим другом, – сказал Филдс. На снимке были Филдс и Уитмор, стоящие перед кабиной. Филдс непринужденно улыбался в объектив, Уитмор глядел с подозрением. Нортон взглянул на фотографию равнодушно. Он видел множество подобных – политики раздавали их всем, как леденцы детям, – но потом присмотрелся повнимательнее. Что-то насторожило его в этой фотографии – он не сразу понял, что именно.

– Я помню тот день, когда был сделан, снимок, – начал было Филдс, но умолк, когда в дверях появился плосколицый, охранявший передние ворота.

– Междугородный звонок, босс, – объявил он.

– Послушай сам.

Плосколицый отвел актера в сторону, они пошептались, и Филдс торопливо ушел. Привратник стоял, сложив руки и не сводя глаз с Нортона. Нортон снова повернулся к фотографии. Он подумал, что Джефф Филдс вроде бы славный малый; неглуп и готов пойти навстречу. И продолжал думать о нем и о снимке, когда актер вернулся. Нортон повернулся к нему и поразился происшедшей перемене. Лицо актера покраснело, челюсть отвисла, и, когда он закуривал, руки его дрожали; казалось, он только что узнал о смерти кого-то из родных.

Но родня актера не интересовала Нортона, ему нужно было задать один вопрос.

– Джефф, эта фотография…

– Забудь о ней. Вечеринка окончена. Джек отвезет тебя в отель.

– Что случилось?

– Я себя плохо чувствую. Вечеринка окончена.

– Хорошо, но только скажи, кто вырезан с этого снимка?

– О чем ты, черт возьми?

– Рядом с Уитмором была женщина. На его руке видна часть ее блузки.

– Это моя секретарша. – Он отвернулся от Нортона к своему телохранителю. – Джек, отвезешь мистера Нортона в отель.

– Лжешь, – сказал Нортон. – Я вижу, что это блузка Донны. Блузку подарил ей я. Когда они были здесь?

Филдс что-то шепнул плосколицему и неуверенно вышел.

– Пошли, приятель, – сказал тот. Он был сложен как штангист и самодовольно, вызывающе улыбался Нортону. Нортон решил не принимать вызова и, пройдя мимо него, направился к парадной двери.

– Поедем на «империале», – сказал Нортону сопровождающий, когда они вышли наружу, и показал автомобиль в дальнем конце дорожки. Нортон пошел к машине, недоумевая, какое известие могло так потрясти филдса. Для скверных вестей вечер был неподходящим. Он слышал музыку и смех, доносившиеся от бассейна, а небо над ним сверкало множеством звезд. Потом, когда они подошли к «империалу», человек за его спиной сделал какое-то движение, и все звезды погасли.

9

Восход в пустыне представлял собой неторопливую симфонию пурпурного и розового. Нортон прекрасно видел его из канавы, в которой очнулся. Едва он пробовал шевельнуться, в затылке начинали взрываться бомбочки, поэтому казалось разумнее просто лежать на теплом песке и смотреть, как новый день разливается по небу. Когда Нортон в конце концов выполз из канавы, то оказался недалеко от шоссе. Вскоре в пикапе «шевроле» появился добрый самаритянин, оказавшийся фермером, везущим салат, и довез Нортона до отеля. Вместо объяснения с дневным администратором Нортон злобно посмотрел на него и поплелся в номер принять горячий душ и основательно поразмыслить. Душ был принят успешно; раздумья не пошли дальше решения проститься со сказочным ПалмСпрингсом.

Нортону пришла было мысль снова наведаться к Филдсу, но он побоялся, что в итоге будет та же канава или еще что похуже. Единственное, чего ему действительно хотелось, – это вернуться в Вашингтон. Там никто не бил его по голове и не бросал в канаву. Но сперва нужно было посетить еще одно место в Калифорнии.



В кофейне аэропорта Нортон обнаружил Пенни, угрюмо глядящую в свою чашку. Когда он подсел к ней, она даже не подняла глаз.

– Что случилось на вечеринке? – спросил он.

– А, привет, – равнодушно сказала она. – Не знаю, что там случилось. Все веселились, потом вдруг Джефф всех нас выпроводил. И сам тоже укатил. Я спросила его про тебя, а он ответил, что ты уже уехал. Сплошное сумасшествие. Я думаю, его преследует мафия или что-то в этом роде.

– Почему ты так решила?

– Одна девушка захотела позвонить своему приятелю, поднялась наверх, сняла трубку и услышала чей-то голос: «Сукин сын, мы раздавим тебя, ты больше не снимешься ни в одном фильме» – и еще кое-что в том же духе, а Джефф только ловил ртом воздух. По-моему, мало кто, кроме мафии, может говорить подобным тоном с таким видным человеком, как Джефф.

– Та девушка не слышала, кто это говорил?

– Нет, испугалась и положила трубку. Она хотела только позвонить приятелю.

– Куда ты сейчас, Пенни?

– Наверно, в Лос-Анджелес. Слушай, хочешь, летим вместе?

– Мне нужно вернуться в Вашингтон. Извини.

– Ничего. Слушай, я все же хочу встретиться с тобой в Вашингтоне, поиграем в теннис, и ты просветишь меня насчет политики.

Нортон ответил, что больше всего на свете хотел бы увидеться с ней в Вашингтоне, и это, казалось, немного улучшило ее настроение. Она походила на увядшую фею, но одарила Нортона своей лучшей улыбкой, чмокнула его в щеку и побежала к своему самолету; несколько минут спустя Нортон пошел к своему, летящему на север, в Кармел.



– Держу пари, дружище, ты считал, что меня уже нет в живых?

– Да, пожалуй, сэр, – признался Нортон.

– Что ж, по вашингтонским понятиям меня в живых нет, – сказал старик. – Мой конец настал двадцать с лишним лет назад, когда Джо Маккарти стал преследовать меня и я оказался побежденным на перевыборах. В Вашингтоне нет ничего безжизненнее бывшего сенатора. Какое-то время я еще пожил там, считая себя по-прежнему полезным членом общества, но оказалось, что я набивка в политической подвесной груше. Поражение как проказа: все очень сочувствуют твоему несчастью, но никто не пригласит к обеду.

Старика звали Гарри Нолан, лет сорок назад он носил прозвище «Лев прерий». Нортон читал про него в книгах о «новом курсе». В некоторых были снимки Нолана с Рузвельтом. Теперь Нортон нашел его в нескольких милях от Кармела, в коттедже на склоне холма, глядящего на ярко-голубые воды Тихого океана.

– Как ты нашел меня, парень? Она почти никому не сообщала, где живет.

– Донна однажды написала мне. И указала обратный адрес.

– Это ты уезжал в Париж?

– Да.

Старик неодобрительно посмотрел на него.

– Не так ты повел себя, парень. Нужно было не отступать и драться. Но ты суетился без толку и упустил ее. А теперь она мертва. Скверно, парень, скверно. За эту девушку драться стоило. Жаль, что я не встретил ее лет тридцать – сорок назад.

– Как вы познакомились с ней, сенатор?

– Она поселилась рядом и сперва жила замкнуто, читала, или писала, или не знаю что, но однажды щенок ее вырвался и забежал ко мне во двор, она пришла сюда, мы разговорились, а потом разговоры у нас почти не кончались.

– О чем вы говорили?

– В основном о политике. Как все вы, молодежь, она совсем не знала истории, и я взялся ее просвещать. Она очень возмущалась скандалами и коррупцией – господи, началось это вовсе не с Никсона. Еще худшие скандалы были при Гранте и Гардинге, может, и при других, только они не попадались. Люди ничуть не меняются. Только вот появилось телевидение и разбалтывает многое, чего им лучше бы не знать.

И конечно, говорили мы о «новом курсе», то есть говорил я, а она слушала. Она была хорошей слушательницей. Я рассказал ей и как мы образовали администрацию в Теннесси, и как прижали типов с Уолл-стрита, и что Джек Гарнер все восемь лет клял свое вице-президентство и с утра до ночи молился о смерти ФДР[4]. Господи, задумывался ты хоть раз, что было бы, умри ФДР раньше? Тогда президентом мог бы стать Джек Гарнер. Или Генри Уоллес, этот набитый болван. Да и я мог бы, черт возьми. Франклин хотел сделать меня вице-президентом в сорок четвертом, но я отказался.

– Были здесь еще друзья у Донны, сенатор?

– Знаешь, о чем ей больше всего хотелось узнать? О Люси Резерфорд и ее так называемой любовной истории с ФДР. Да черт возьми, как я и рассказывал ей, они только и делали что катались по Рок-крик-парку, будто дети, удравшие с уроков. Несколько раз я составлял им компанию, а этим уже больше никто не может похвастаться. Мы говорили с ним о делах, а она молча слушала, иногда поглаживала его по руке, когда в разговорах о войне мы начинали спорить и горячиться. Рта она почти не раскрывала, а когда и говорила, то лишь: «Красивые цветы, правда?» или «Смотри, какие золотистые листья» – и тому подобные пустяки. Но Донна не отставала от меня, пока я не рассказал ей. Черт, что мне было до Люси Резерфорд? Мы старались выиграть войну, а Люси тут ничем не могла помочь. Правда, Донна говорила, что она помогала – тем, что была рядом, поглаживала его руку и обращала внимание на цветы и прочее. Возможно, она и права. Раньше я над этим не задумывался… Хочешь выпить, парень? Я думаю, что где-то в мире солнце сейчас находится над реей.

– Конечно, сенатор.

– Тогда принеси все, что нужно. Стань полезным членом общества. Бутылка на полке, и я пью только неразбавленное виски.

Нортон налил виски в два стакана и вернулся к старику.

– Ты связан с политикой, парень?

– Я три года работал в Капитолии.

– Три? Господи, да за три года там не узнаешь, где нужду справить. Я провел там двадцать лет, и все равно, когда меня турнули, чувствовал себя ребенком в лесу. Политик – это существо особой породы, парень. Иногда ко мне наезжают профессора поговорить о науке политики. Науке? При чем тут наука? Политика – это искусство, а человек либо рождается талантливым, либо нет. Хочешь, парень, расскажу тебе о политиках?

– Хочу, сенатор.

– Так вот, главное, что ты должен уразуметь, – они все мерзавцы, к какой бы партии ни принадлежали, то есть любой из них перережет тебе глотку ради грошовой выгоды. Вся разница между ними лишь в том, как они режут глотки. Возьмем ФДР. Предположим, он хочет перерезать тебе глотку. Сидишь ты с ним, он всеми порами тела источает очарование, смешивает тебе мартини, показывает свой новый кораблик в бутылке, а едва ты прикроешь глаза или глянешь в окно всего на секунду, Франклин промчится в своей каталке и резанет тебе глотку от уха до уха, ты даже и не заметишь этого, пока опять не повернешь голову, а она скатится на пол.

Гарри Трумэн был не таким, как большинство. Он тоже мог перерезать глотку, но больше в его стиле было стукнуть тебя по носу или дать пинка в то самое место. Айк, болван с младенческим личиком, сперва помолился бы за тебя. Губерт плакался бы, как жаль, что он должен так поступить, пока ты не попросил бы его кончать поскорее. Линдон произнес бы длинную слезливую речь, что это для твоей же пользы. Джек Кеннеди выступил бы с какой-нибудь байкой, что лучше резать глотки, чем брить бородки или топить лодки или что-нибудь в этом духе, а пока он говорил, Бобби подкрался бы сзади и полоснул тебя. Потом появился этот паршивец Никсон. Знаешь, как он резал бы тебе глотку?

– Как?

– Не стал бы сам, вот как. Слишком был труслив. Он бы уполномочил на это кого-нибудь из тех живодеров, что охраняли его дверь, те бы уполномочили какого-нибудь болвана из правых, а тот испортил бы все дело. Главное правило политики, парень, – не поручай ничего никому, если хочешь, чтобы дело было сделано как надо.

– А президент Уитмор? – спросил Нортон. – Как бы повел себя он?

– Уитмор? О, это ловкий тип. Будь он порешительнее, мог бы стать вторым ФДР. Я ему так и сказал. Посоветовал забыть о Кеннеди, обаянии и прочем и брать пример с Франклина. Обращаться к людям просто, как в беседе у камина. Выступать по телевидению без уверток, говорить людям правду, они это оценят. Люди не дураки. Их легко сбить с толку, но они не дураки.

Старик отхлебнул виски, и Нортон спросил как можно мягче:

– Когда вы говорили это президенту Уитмору, сэр?

– Что?

– Когда вы виделись с ним?

– А, черт, не помню. Месяца три-четыре назад, может, пять. Перед тем, как он принял присягу.

– Накануне инаугурации?

– Да-да. Он был в Лос-Анджелесе по каким-то делам, потом заглянул сюда, к ней. Провел ночь, а наутро она привезла его познакомиться со мной. Сказала, что мы самые замечательные люди, каких она только знала. Тем хуже. Мы с ним немного поговорили, а потом он уехал туда, где ему полагалось быть. Она взяла с меня клятву никому не рассказывать, но, по-моему, сейчас это уже неважно.

– Говорили вы об этом еще кому-нибудь, сенатор?

– Парень, помнишь, что сказал Джек Гарнер о должности вице-президента?

– Кажется, что она не стоит и плевка.

– Вот-вот, только он сказал не плевка, но этого никто бы не напечатал. И то же самое можно сказать о старости. Удовольствия никакого. Единственное, что хорошо, – когда не хочешь отвечать на вопрос, можно уставиться вдаль, и от тебя скоро отстанут. Не надо даже лгать, если не хочешь.

– Но кто-то спрашивал?

– Только один болван вчера. А ему я не хотел рассказывать ничего. Я сразу же приметил в нем фальшь.

– Кто это был?

– Назвался каким-то особым агентом. Я решил, что он псих. Поэтому уставился вдаль, понес какую-то чушь, и он скоро уехал.

– Сенатор, она не говорила вам, зачем едет в Вашингтон?

– Не говорила. Но каждый, даже с куриным умишком, мог бы догадаться.

– Что вы хотите сказать?

– Хочу сказать, что три или четыре месяца назад он приезжал к ней, и теперь настал ее черед ехать к нему. Конечно, я могу ошибиться. Возможно, она поехала полистать какие-то книги в библиотеке конгресса, или посмотреть, как цветут вишни, или что-нибудь в этом роде. Но если это так, то со времен моей молодости все изменилось. Влюбленные никогда не думают. Черт возьми, я сказал ей, чтобы не ездила туда, чтобы осталась здесь, где она счастлива, и пусть Вашингтон идет ко всем чертям. Это опасный город, молодой человек. Если ты пробудешь там долго, тебя убьют так или иначе, можешь быть в этом уверен.

10

По возвращении в Вашингтон Нортона ждала работа. К такой работе в колледжах не готовят. Для нее требовалось не договорное и гражданское право, которое Нортон зубрил в студенческие дни, а более сложный и доходный закон, который он изучил за годы, проведенные в Вашингтоне. Ему было ясно, почему Уитни Стоун взял его на работу и платил щедрое жалованье. Стоун первым изобрел расчетливую систему привлечения молодых юристов. Многие фирмы вот уже три десятилетия вербовали тех, кто прежде работал на политиков, занимавших в данное время Белый дом, и, предположительно, сохранил с ними связи. Уитни Стоун, неизменно азартный игрок, повел этот процесс дальше и стал вербовать людей, имевших связи с потенциальным президентом. В этом случае они обходились дешевле, а если их покровитель оступался по пути в Белый дом, от них всегда можно было избавиться. Нортон полагал, что он – одна из удачнейших ставок Уита Стоуна, поскольку, когда Стоун пригласил его к себе, сенатор Уитмор был еще темной лошадкой. И Стоун оказался в высшей степени покладистым. Он пошел навстречу желанию Нортона уехать из Вашингтона, хотя явно считал, что молодому юристу глупо уходить от потенциального президента. Нортон знал, что хорошо поработал на фирму в Париже. Но теперь, когда его прежний босс стал президентом, настало время хорошо поработать на фирму в Вашингтоне. Для того Уит Стоун и взял его.

Нортон понимал эту систему и почти смирился с ней. Эта игра называлась «связи». Суть была в том, чтобы использовать их как надо, ходить по узкой, иногда почти незаметной грани между дружбой и покровительством, и Нортон считал, что справится с этим не хуже любого другого. Его связи с Уитмором могли открыть ему в Вашингтоне многие закрытые двери, а останется за ними он в конечном счете благодаря своему мастерству и честности. По крайней мере, он на это надеялся.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17