Гейзенберг. Пожалуй, впервые серьезная финансовая поддержка стала возможной лишь весной 1942 г., после встречи у Руста, когда мы его убедили в своей уверенности в успехе.
      Гейзенберг сокрушался об отсутствии у него (в свое время) возможностей придать германской атомной программе тот же размах, что и работам по созданию Фау-1 и Фау-2. Однако, в конце концов, он, кажется, пришел к выводу, что вина за это лежит в основном на его группе.
      Гейзенберг. Мы не имели морального права рекомендовать своему правительству весной 1942 г. потратить 120 тысяч марок только на строительство.
      И вдруг неожиданно прозвучала реплика Вейцзекера.
      -- Я думаю, основная причина наших неудач в том, что большая часть физиков из принципиальных соображений не хотела этого. Если бы мы все желали победы Германии, мы наверняка добились бы успеха.
      -- Я в это не верю, но я все равно рад, что нам это не удалось, -ответил Ган.
      Нацистская партия, как рассказывал в тот же вечер Герлах, была уверена, что они работают над созданием бомбы.
      Но самой интересной была реакция Гейзенберга. Он спросил, как же нам все-таки удалось получить нужные для бомбы две тонны урана-235. Эта фраза подтвердила предположение Гоудсмита: немцам и в голову не приходила конструкция бомбы нашего типа. Действие нашей бомбы основывалось на использовании быстрых нейтронов. Немцы же считали, что нейтроны нужно обязательно замедлить. В результате их расчеты сводились к тому, чтобы использовать в качестве бомбы целый реактор, для которого и требовалось такое немыслимое количество урана.
      Еще некоторое время немцы беседовали, после чего разошлись по спальням. Но и там они продолжали разговор. Запись показывает, что единственным человеком, искренне расстроенным неудачей германских ученых, был Герлах. Другие, кажется, были искренне рады, что, как оказалось, они занимались по существу атомной энергетикой, а не бомбой.
      Вейцзекер сделал, между прочим, пророческое предсказание о роли атомного оружия в международных отношениях:
      "У русских наверняка нет бомбы. Если бы американцы и англичане были порядочными империалистами, они уже завтра бы сбросили ее на Россию. Впрочем, они никогда не сделают этого. Скорее они сделают из нее политическое оружие. Конечно, это неплохо. Однако мир, достигнутый таким путем, сохранится лишь до того момента, пока русские сами не сделают бомбу. После чего война неизбежна".
      Пронесся слух, что теперь их всех отпустят домой. Затем наступила несколько запоздалая реакция на объяснение их неудач, сделанное Вейцзекером.
      "Мне кажется, -- сказал Багге, -- заявление Вейцзекера -- абсурд. Конечно, не исключено, что с ним так и было, но обо всех этого сказать нельзя".
      На следующее утро наши "гости" с жадностью набросились на газеты. Весь остаток дня они посвятили составлению заявления для прессы, в котором стремились разъяснить некоторые результаты, достигнутые в Германии в атомных исследованиях. В окончательном виде это заявление гласило.
      "В последних сообщениях печати был допущен ряд неточностей в освещении якобы производившихся в Германии работ по созданию атомной бомбы. В связи с этим нам хотелось бы кратко охарактеризовать немецкие работы по урановой проблеме.
      1. Деление атомного ядра урана открыто Ганом и Штрассманом в Институте кайзера Вильгельма в декабре 1938 г.
      Это результат чисто научных исследований, не имевших ничего общего с прикладными целями. Лишь после опубликования сообщений о том, что подобное открытие почти одновременно сделано в разных странах, появилась мысль о возможности цепной ядерной реакции и ее практического использования для атомных энергетических установок.
      2. В начале войны была образована группа из ученых, которые получили указания исследовать практические применения этого открытия. В конце 1941 г. предварительные исследования показали, что атомную энергию можно использовать для получения пара и, следовательно, для приведения в движение различных машин.
      С другой стороны, учитывая технические возможности, доступные в Германии, в тот момент нельзя было создать атомную бомбу. Поэтому все последующие работы были направлены на создание атомного двигателя, для чего, кроме урана, появилась необходимость в тяжелой воде.
      3. Для получения больших количеств тяжелой воды был переоборудован норвежский завод в Рьюкане. Однако действиями сначала партизан, а затем авиации этот завод был выведен из строя и снова начал работать лишь к концу 1943 г.
      4. Одновременно во Фрейбурге проводились эксперименты по усовершенствованию метода, не требующего тяжелой воды и основанного на увеличении концентрации редкого изотопа урана -- урана-235.
      5. Опыты по получению энергии, в которых использовался наличный запас тяжелой воды, проводились в Берлине, а впоследствии в Хайгерлоке (Вюртемберг). К моменту окончания войны они продвинулись настолько, что установка по получению энергии могла бы быть построена за короткое время".
      Все время, пока они находились в нашем плену, немцы продолжали гадать, как нам удалось создать бомбу. Гейзенберг и некоторые его коллеги периодически читали лекции. Победа над Японией вызвала у них чувство облегчения и усилила надежду на скорое возвращение домой.
      Мы стояли перед трудной дилеммой. С одной стороны, вряд ли стоило перевозить их в Америку или оставлять в Англии, потому что в этом случае они неминуемо узнали бы многое о наших работах, но сами не могли бы внести в них существенного вклада. С другой стороны, мы уже совсем не хотели, чтобы они попали в руки русских, для которых их знания были крайне ценны. Мы решили вернуть их в Западную Германию и создать им там такие условия, которые исключили бы всякий соблазн работать на русских. Однако такое решение вопроса требовало значительного времени.
      Примерно в этот же период к ним стали приходить посетители. Первым из них был Дарвин, за ним последовал профессор Блеккет. Последний пришел с целью обсудить с ними вопросы возрождения науки в послевоенной Германии. Однако в ходе беседы он предложил опубликовать все результаты нашей работы. Гейзенберг тут же энергично возразил против этого, сказав, что русские никогда не согласятся установить международный контроль в этой области.
      Я распорядился организовать обмен письмами между немецкими учеными и их семьями, так как это, на мой взгляд, должно было благоприятно повлиять на их моральное состояние. Было весьма забавно наблюдать, что они все еще относились к себе как к представителям "господствующей расы", нисколько не сомневаясь, что использование урана -- монополия Германии. Но, конечно, больше всего их терзала мысль, что другим удалось осуществить то, чего они так безуспешно добивались.
      Гейзенберг. И все-таки, как же они этого достигли? Я считаю позорным для нас, работавших над тем же, не понять, по крайней мере, как им это удалось.
      После визита Блеккета некоторые немецкие профессора, в частности Вейцзекер, заинтересовались проблемой воздействия атомной энергии на международные отношения.
      Вейцзекер. Последнее время в мире намечаются некоторые новые веяния. Назовем их условно "интернационализмом". В Америке и в Англии появилось немало сторонников нового течения. Я, правда, совсем не уверен, приносят ли они тем самым пользу своим странам. Однако нам лучше примкнуть к ним и поддерживать их. Эти люди, уверенные в необходимости рассекречивания атомной бомбы, нам очень полезны.
      2 октября Гейзенберг, Ган и Лауэ встретились в Лондоне с английскими учеными, чтобы обсудить свое возвращение в Германию. Им дали ясно понять, что проживать они будут только в американской или английской зоне. Они ответили, что в этом случае не исключены осложнения, поскольку для плодотворной работы им нужны научные лаборатории, которых в этих зонах, во-первых, было немного, а во-вторых, они не отличались высоким классом. С другой стороны, мы натолкнулись на сопротивление маршала Монтгомери, который отказался принять в британскую зону оккупации хотя бы одного немецкого ученого на тех условиях, которые мы выдвигали. Эти условия, с одной стороны, предполагали ликвидацию всяких ограничений в пределах зоны, с другой -гарантию от похищения. Монтгомери твердо и, по-моему, убедительно доказывал, что всякий, кого ему будет поручено охранять, должен быть подвергнут определенным ограничениям и взят под строгое наблюдение. Переговоры затянулись, а немцы тем временем впали в апатию. Еще некоторое время они носились с предложением освободить их под честное слово, потом их охватило чувство полного разочарования.
      Гейзенберг. Я думаю, разговоры с капитаном попросту бесполезны. Он нас выслушивает и передает содержание разговора своему командиру, делая при этом некоторые сокращения. Они немного беседуют на эту тему, обмениваются сожалениями по поводу участия в столь неприятном деле. На этом все и заканчивается, потому что командир не передает этих разговоров выше по инстанции. В лучшем случае он сообщает о них полковнику или генералу в Лондоне. В Америку же, где собственно и должно быть принято решение, никогда ничего не дойдет.
      Может быть, доктор Гейзенберг почувствует некоторое утешение, когда узнает, что слова его, адресованные капитану, очень быстро доходили до меня, и я принимал все меры для его немедленного освобождения, как только в задержке больше не будет необходимости.
      16 ноября из газет немцам стало известно о присуждении Нобелевской премии Гану. Группа была очень взволнована. Все они очень нервничали, не получив немедленного подтверждения этого факта. Когда же оно, наконец, поступило, Гану предложили ответить, что он принимает награду, но прибыть лично для церемонии вручения не может.
      22 декабря немецких ученых известили об их отправке в Германию. К этому времени нам удалось организовать в американской и английской зонах необходимые для работ лаборатории.
      Накануне отъезда немцы, по рассказам капитана Броди, помощника Ритнера, заявили, что обращались с ними все-таки неплохо и что им следует позаботиться о своей дальнейшей репутации в глазах американцев.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.
      НАГАСАКИ.
      Весь июль и начало августа, до того как первая бомба была сброшена на Японию, центром наиболее драматических событий был остров Тиниан. В то же время в Лос-Аламосе все ускоряющимися темпами шла напряженная работа по испытанию второй бомбы взрывного типа. Главная трудность возникла по вине одной из компаний, не сумевшей в срок изготовить некоторые важные детали механизма "Толстяка". Поэтому мы не могли провести всех запланированных испытаний этого механизма. Одновременно это снижало эффективность испытаний всего устройства в собранном виде. Их приходилось повторять дважды: без недостающего механизма, а в последний момент уже в собранном виде, за исключением ядерного заряда. Первые действительные испытания недостающего механизма удалось провести буквально за несколько дней до сбрасывания бомбы на Нагасаки.
      Полученное, наконец, с завода необходимое количество плутония было превращено в Лос-Аламосе в блоки и отправлено на Тиниан на борту специального самолета С-54.
      Некоторые другие важные детали еще для двух "Толстяков" отправили на самолетах Б-29, принадлежавших 509-му авиаполку и находившихся в Альбукерке специально для этой цели. Во всех случаях груз плутония сопровождала особая охрана и принимались специальные меры по установлению места возможной катастрофы самолета.
      Так же как и "Малыш", "Толстяк" должен был быть применен в боевых условиях, как только поступит достаточное количество делящегося материала. В конце июля срок использования бомбы перенесли с 20 на 11 августа, а к 7 августа стало ясно, что этот срок удастся уменьшить еще на один день.
      Мы с адмиралом Пернеллом часто обсуждали важность организации второго атомного удара вслед за первым, для того чтобы у японцев не было возможности оправиться от первого потрясения. Пернелл был убежден, что двух бомб достаточно, чтобы закончить войну, и потому я был уверен, что с ним и Фареллом мне нечего бояться задержки в развитии нашей первой операции.
      Если верить прогнозу, 9 августа погода должна была быть благоприятной. Однако в течение следующих пяти дней ожидалась плохая погода, что заставило нас привести первого "Толстяка" в готовность на день раньше. Когда решение было принято, научный персонал выразил опасение, что сокращение срока подготовки на целых два дня внесет элемент неуверенности. Тем не менее, я рискнул. К счастью, сборка прошла без приключений, и к вечеру 8 августа бомба была заряжена и проверена.
      8 августа шесть самолетов с бомбами "тыква" вылетели в направлении различных целей.
      Из-за плохой погоды только двум из них удалось достичь основных объектов, трем -- второочередных, а один вернулся с полпути из-за неисправности.
      В тексте приказа о второй атомной бомбардировке не было никаких указаний на необычный характер бомбы, хотя каждый читавший его понимал, что речь идет о далеко не обычной операции.
      В этот раз мы наметили только два объекта: Кокура -- цель первой очереди и Нагасаки -- цель второй очереди. Город Ниигата не был включен в число целей из-за его удаленности от первых двух городов. Чтобы увеличить шансы поражения первой цели, самолету-доставщику приказали независимо от прогноза погоды приблизиться к району первой очереди настолько близко, чтобы непосредственно убедиться в невозможности визуального бомбометания. Только после этого он мог изменить курс и лететь ко второй цели. Для предотвращения слишком раннего прибытия к цели тех самолетов, которые должны были сфотографировать взрыв, они были обязаны запросить Тиниан и Иводзиму, прежде чем минуют последний остров. В случае отсутствия достоверных сведений они должны были сфотографировать обе цели.
      Арсенал в городе Кокура был крупнейшим военным заводом Японии, на котором производились самые различные виды оружия и другого военного снаряжения. Он раскинулся на площади почти в 800 гектар, а вокруг него располагались вспомогательные объекты: машиностроительные заводы, заводы по изготовлению запасных деталей, электростанции и различные бытовые службы.
      В городе Нагасаки сосредоточены крупнейшие в Японии судостроительные и ремонтные заводы. Нагасаки -- важный центр по производству боеприпасов для военно-морского флота. Точка прицеливания была выбрана в деловой части города -- к востоку от бухты.
      9 августа незадолго до рассвета самолет-доставщик и сопровождавшие его два самолета наблюдения поднялись в воздух. Вел самолет майор Чарлз Суини, бомбардиром на нем был капитан Бихэн, ответственным за бомбу -- Эшуорс, он же командир экипажа, и, наконец, лейтенант Варне -- офицер по электронному оборудованию.
      К "Толстяку" был неприменим способ окончательной сборки в воздухе, как это сделали с "Малышом". Поэтому среди технических специалистов шли бурные споры, что произойдет с бомбой в случае катастрофы или пожара во время старта. Они отчетливо понимали, что не исключена серьезная опасность заражения большой площади на Тиниане плутонием, если он будет рассеян в результате даже не очень мощного взрыва. Многие предполагали даже возможность сильного ядерного взрыва, который мог бы разрушить все строения на острове. Конечно, еще в процессе разработки операции мы рассматривали подобные возможности, но, учитывая мнение Оппенгеймера и других моих главных консультантов, я решил, что риск при такой операции ничтожен, и на него следует пойти.
      Как часто бывает, в решение этих вопросов постоянно вмешивались люди, не имевшие к ним прямого отношения. Но за все время существования проекта важнейшие решения принимались только после их самого тщательного обсуждения с людьми, которых я считал в данном вопросе наиболее компетентными. В частности, в последнем случае я обращался к Оппенгеймеру, фон Нейману, Пенни, Парсонсу и Рамзею. Я подробно обсуждал эту проблему с различными группами ответственных сотрудников Лос-Аламоса, а также с Конэнтом, Толменом, Пернеллом, Фареллом и несколько менее подробно с Бушем. Казалось бы, достаточно. И все же в последний момент нашлись люди, которые вновь подняли вопрос о безопасности взлета самолета с заряженной бомбой на борту. Один старший офицер военно-воздушных сил даже потребовал письменное подтверждение безопасности такого старта.
      Парсонс и Рамзей не без некоторых колебаний подписали такой документ. Вероятно, они понимали, что если ошибутся, им все равно не придется нести ответ. Вслед за этим Рамзей предложил Оппенгеймеру внести в следующие бомбы ряд конструктивных изменений, чтобы исключить элемент опасности при старте.
      Перед самым взлетом возникло неожиданное осложнение. Оно поставило Фарелла в весьма затруднительное положение -- необходимо было принять решение исключительной важности за очень короткий срок. Дело в том, что в последний момент (несмотря на тщательность подготовки) обнаружилась неисправность бензинового насоса. В результате около трех тысяч литров горючего не могли быть поданы от бака в бомбовом отсеке к двигателям. Это означало не только то, что самолет должен будет вылететь с уменьшенным запасом горючего, но и необходимость в дополнительной нагрузке во все время пути до Японии и обратно. Погода была не очень хорошей, прямо скажем, далеко не благоприятной, но Лемэй считал ее вполне допустимой. Учитывая нежелательность задержки применения второй бомбы, а также плохой прогноз погоды на следующие несколько дней, Фарелл решил не откладывать операцию, несмотря на обнаруженную неисправность. Перед самым вылетом Пернелл обратился к пилоту Суини:
      -- Молодой человек, ты знаешь, сколько стоит эта бомба?
      -- Знаю, около 25 миллионов долларов.
      -- Так вот, постарайся, чтобы эти деньги не пропали зря.
      Погода нас подвела. Вместо того чтобы лететь в строю, самолеты вылетели по одному, чтобы сэкономить горючее, они взяли курс сразу к берегам Японии, минуя Иводзиму. Они рассчитывали собраться вместе в районе острова Иокусима. Однако этого не удалось осуществить. Они летели на расстоянии друг от друга, исключающем прямую видимость. И только один из самолетов наблюдения смог встретиться в означенном районе с самолетом-доставщиком. Потерявшийся самолет кружил над островом Иокусима, вместо того чтобы находиться у одной из его оконечностей (как было предусмотрено).
      Суини определил, какой именно самолет присоединился к ним, но не сообщил об этом Эшуорсу.
      Эшуорс сам долго не мог понять, тот ли это самолет, на котором находились самые важные для выполнения задания приборы, или другой. В результате, ожидая второй самолет, они опоздали больше чем на полчаса по сравнению с расписанием.
      Приблизившись к городу Кокура, они обнаружили, что вопреки сообщению самолета метеослужбы визуальное бомбометание невозможно. Произошло ли это в результате разницы во времени или в углах зрения наблюдателя и бомбардира -осталось неизвестным.
      Сделав над городом по крайней мере три захода (на что ушло 45 минут), они взяли курс на вторую цель -- Нагасаки. В этом полете им пришлось особенно аккуратно определять расход горючего. Эшуорс проверил и нашел правильным расчет Суини: если они будут садиться на запасной аэродром на острове Окинава, то смогут сделать не более одного захода на цель; если будет сделано больше заходов, придется сажать самолет на воду, по возможности в районе нахождения подводной лодки из спасательного отряда.
      В районе Нагасаки была сильная облачность и сначала казалось, что условия для бомбардировки не лучше, чем над первой целью. Учитывая плохую видимость и недостаток горючего, Эшуорс и Суини взяли на себя ответственность нарушить указания и произвести бомбардировку по радиолокатору. Почти весь маневр захода на цель был уже проведен с помощью радиолокатора, когда вдруг в облаках появилось окно, позволившее перейти на визуальное бомбометание.
      Бихэн взял в прицел расположенный в долине стадион для велогонок и нажал на рычаг. Бомба была сброшена не в первоначально намеченную точку, а на два километра севернее. Там она взорвалась между двумя большими заводами концерна Мицубиси, расположенных в долине реки Уруками, и полностью разрушила эти крупнейшие военные предприятия.
      На обратном пути к острову Окинава экипаж получил приказ быть готовым к посадке на воду. Однако самолет дотянул до острова, правда, уже с практически сухими баками. Суини позднее говорил, что горючего не хватило, чтобы отвести самолет с посадочной дорожки в сторону.
      Вторая бомба была сброшена с высоты 9700 метров. Экипаж самолета почувствовал пять отчетливых ударов по фюзеляжу самолета, что было связано с рельефом местности в районе цели. Отставший самолет наблюдения (к счастью, не тот, на котором находились приборы) находился в момент взрыва на расстоянии около 160 километров. Увидев столб дыма, он приблизился к нему на предусмотренное расстояние. Из-за плохой погоды мы смогли получить удовлетворительные фотографии только спустя неделю после взрыва. По ним можно было определить, что город разрушен на 44 процента. Это объясняется невыгодным рельефом местности Нагасаки, где возвышенности и долины ограничили зону разрушения площадью в 3,7х3,0 километра. Согласно отчету стратегических военно-воздушных сил США, число жертв достигало 35 тысяч убитых и 60 тысяч раненых.
      Хотя ударная волна и пожары причинили городу большие разрушения и вызвали многочисленные жертвы, ущерб оказался меньше того, который был бы нанесен при использовании расчетной точки прицеливания. Я испытал облегчение, узнав о меньшем, чем мы предполагали, количестве жертв. Я понимал, что через несколько дней войне все равно будет конец.
      x x x
      Для углубления психологического действия наших бомб на японцев мы, правда, с некоторым опозданием, подготовили и сбросили на Японию листовки с описанием мощи нового оружия и объяснением бесполезности дальнейшего сопротивления. Первый раз они были сброшены 9 августа, в день бомбардировки Нагасаки.
      Всю первую неделю после Хиросимы мы вели неравную борьбу с потоком сообщений, посылавшихся в прессу с Тихоокеанского театра военных действий. В свое время Спаатсу шло запрещено издавать какое-либо коммюнике в связи со взрывом. Цель этого запрета, распространявшегося также и на прессу, состояла в том, чтобы предотвратить уменьшение психологического воздействия бомбы. Независимо от того, что скажет японское правительство своему народу, мы не хотели уменьшать силы воздействия официального заявления Белого дома. Кроме того, существовала вероятность, что сообщение, написанное без знания общей картины событий, может породить в японцах надежду на то, что дальнейших бомб не последует. Командующие наших вооруженных сил на Тихом океане были плохо осведомлены в этих вопросах. Насколько я знаю, там не было также ни одного корреспондента, если не считать Лоуренса на Тиниане, достаточно компетентного для написания репортажа о взрыве.
      Мы надеялись отменить этот запрет, как только ситуация выяснится. Еще до атомной бомбардировки мы снабдили наших людей, находившихся на Тихом океане, инструкциями по цензуре для сообщения командующим крупных группировок, которым планировалось передать в будущем право разрешать публикование.
      Откровенно говоря, мы не предвидели, какие беды навлекаем на себя, устанавливая ограничения на сообщения прессы. Отдел по связи с прессой, организованный в управлении проекта, имел возможность пропустить в день лишь вполне определенное количество сообщений. Неприятности были вызваны тремя причинами: очень большим количеством корреспондентов на острове Гуам, необычайно большим объемом их сообщений и неожиданно обнаружившейся малой пропускной способностью линий связи. Поскольку все сообщения должны были проходить предварительную цензуру в Вашингтоне, их можно было посылать только по единственному секретному каналу связи. Это означало, что одновременно можно было передать не более одного сообщения.
      В течение 24 часов после опубликования заявления Белого дома управление информации Военного министерства находилось под непрерывной осадой всех газет США, молящих о помощи. Безнадежность положения была всем, в том числе и мне, очевидна. Учитывая это положение и сознавая, что необходимость в строгом контроле серьезно уменьшилась, в тот же вечер я отменил установленные ограничения, и право цензуры было передано из Вашингтона на Гуам. Начиная с 11 августа вся информация с театра военных действий шла уже только через местные штабы.
      x x x
      Мы допустили серьезные просчеты при подготовке взаимоотношений с прессой, зато в другой близкой области мы подготовились достаточно хорошо. Я имею в виду доклад Смита, за который я и по сей день ему благодарен. Еще в 1944 г. мы с Конэнтом пришли к выводу о необходимости заранее позаботиться о составлении какого-либо описания деятельности Манхэттенского инженерного округа, а также предшествовавшей работы ОСРД. Это должно было быть формальное изложение нашей деятельности, в основном административной и научной, с упоминанием тех заслуг, которые действительно следовало отметить. Такой документ защитил бы нас на некоторое время от потока запросов с требованиями информации, который, мы чувствовали, затопит нас после успешного взрыва бомбы.
      Мы также были заинтересованы в таком документе, который мог бы сыграть роль перечня рассекреченных вопросов и помочь лицам, связанным с проектом, избежать разглашения тайны.
      С одобрения Военно-политического комитета в апреле 1944 г. мы попросили доктора Смита из Принстонского университета подготовить такой доклад. Смит сам долгое время был тесно связан с МЕД и ОСРД по работе.
      Он начал работать еще при существовании Комитета по урану в 1941 г. и был одним из первых, кто поддержал идею Лоуренса об осуществимости электромагнитного разделения урана в большом масштабе. Осенью 1943 г. и зимой 1944 г. он являлся помощником директора, а потом консультантом в Чикагской лаборатории. По нашему мнению, его квалификация соответствовала поставленной перед ним задаче.
      Смит был освобожден от всех ограничений в информации, которые могли бы помешать выполнить его задание. Он посещал все основные объекты МЕД, разговаривал с их руководителями и собирал необходимые данные. По мере написания глав своей книги он давал их читать мне и Конэнту. Каждый раздел его рукописи был предварительно просмотрен руководителем соответствующих работ. Через год 12 из 13 глав были уже готовы.
      Внимательно проверив рукопись, мы с Конэнтом решили, что ее следует готовить к изданию, и установили в качестве срока окончания работы над ней -- 30 июня. Мы также обратились к Толмену с просьбой помочь Смиту в подготовке рукописи.
      Одновременно Смит и Толмен по моей просьбе готовили проект правил, которыми следовало руководствоваться при включении материала в доклад. После внесения в эти правила небольших изменений они были утверждены, а Толмен был назначен ответственным за доклад.
      После проверки доклада с точки зрения выработанных правил в него пришлось внести много поправок. Тексты отдельных разделов доклада были окончательно проверены учеными различных учреждений проекта с точки зрения правильности изложения и соблюдения секретности. Для ускорения этого процесса тексты доставлялись курьерами, которые ожидали, пока ученые внесут свои поправки. От каждого из просматривавших доклад просили письменно подтвердить свое согласие с публикацией просмотренной части доклада и изложить свои предложения. Мы стремились, чтобы в докладе не были забыты ничьи заслуги, так как это уменьшило бы в будущем опасность утечки секретной информации.
      Только в Лос-Аламосе наш план было трудно осуществить, так как Оппенгеймер совершенно не имел времени на подробное ознакомление с частью доклада, посвященной его лаборатории. Однако мы решили не задерживать доклад и опубликовать эту часть без его визы, тем более что в черновом варианте она уже просматривалась в Лос-Аламосской лаборатории.
      Доклад был полностью готов к 28 июля, причем, чтобы успеть к этой дате, мы были вынуждены перебросить в Вашингтон из Ок-Риджа несколько тщательно проверенных стенографисток.
      В процессе окончательной проверки Толмен уточнил каждое слово доклада и указал все сомнительные с точки зрения секретности места, приведя соображения, которыми следует руководствоваться при их оценке. Наконец, Смит и Толмен вдвоем еще раз проверили эти примечания Толмена и составили справку, в которой утверждали, что в докладе нет сведений, нарушающих разработанные ранее правила.
      2 августа, когда доклад Смита был окончательно готов для печати, в кабинете Стимсона состоялось совещание, на котором, кроме него, присутствовали Бэнди, Конэнт, Толмен, Гаррисон, Чедвик, Маркинс (английский министр, представлявший в Вашингтоне интересы Англии в области атомной энергии), полковник Кайл (помощник Стимсона) и я. Открывая совещание, Стимсон сказал, что, по его мнению, решение судьбы доклада можно отложить до возвращения президента в США, ибо двух подготовленных заявлений -президента и военного министра -- на первый случай будет, вероятно, достаточно. Конэнт посоветовал Стимсону все же издать доклад, ссылаясь между прочим на то, что публикация доклада поможет нам защититься от неизбежных назойливых требований предоставить больше информации о проекте, чем содержится в этих заявлениях.
      Если мы не опубликуем доклад, столкновение с яростным натиском жаждущих сведений журналистов обязательно приведет к нарушению режима секретности. Конэнт далее подчеркнул, а я его в этом поддержал, что опубликование доклада не может оказать никакого содействия странам, которые захотят или смогут повторить наши результаты.
      После совещания Чедвик внимательно прочитал доклад и был совершенно выведен из равновесия его содержанием. Однако после беседы со мной и Толменом его страхи несколько уменьшились. А через два дня он так выразил свое мнение о докладе: "Теперь я убежден, что специфические обстоятельства, связанные с характером проекта и организацией его работы, требуют применения особых методов, и, в частности, опубликование такого доклада может оказаться необходимым для сохранения в тайне наиболее существенных фактов, связанных с деятельностью проекта. Мне трудно судить, насколько можно идти навстречу удовлетворению жажды публики к сведениям и желанию компетентных людей поделиться с ней этими сведениями, не нарушая при этом секретности, но, насколько я в состоянии понять, я полностью согласен с моими американскими коллегами".