Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Синий Шихан (Роман 1)

ModernLib.Net / История / Федоров Павел Ильич / Синий Шихан (Роман 1) - Чтение (стр. 16)
Автор: Федоров Павел Ильич
Жанр: История

 

 


      После небольшого раздумья Тарас Маркелович, не глядя на кучера, негромко проговорил:
      - Ну ладно, Микешка... После покалякаем.
      Оглянувшись, он увидел, как в трактир вошел Матвей Буянов вместе со своим сыном Родионом.
      - Садись, Матвей Никитич, - хмуро проговорил Суханов.
      Буянов, уже успевший изрядно выпить, сел, развязно вытянув ноги. Рядом с ним сел Родион.
      - Ну, милушка моя, любезный Тарас Маркелович, загадаю же я сегодня тебе одну загадочку, - сказал Буянов и залился дребезжащим неприятным смешком.
      - Загадывай, загадывай... Мы, сибирские бродяги, мудреные заковыки любим. Попробуем разгадать.
      - Эта заковыка больших денег стоит, ба-альших! Сейчас, милушка моя, кругом ба-альшие дела закручиваются! Вон Авдей Иннокентьевич дочку разом пристроил, сам молодую красавицу выхватил. Вот голова! Он теперь на Шихане-то всех накроет, как куропаток шатром, и сожрет с косточками... А дочка у него раскрасавица! Мой-то дурачок - вон какой вымахал - такую невесту из-под носа выпустил... Вот это был бы тестюшка! А то казачку в мущинских штанах решил сватать... Эх, тетеха!
      - Это уж, папаша, совсем не к месту, - меняясь в лице, сказал Родион. И тут же вспомнил, как обнадеживающе-ласково говорила с ним Маринка при последней, недавно состоявшейся встрече. Правда, она отложила окончательное решение до осени, но Родиону радостно было ждать этой счастливой золотой осени...
      Буянов куражился перед Тарасом Маркеловичем, балагурил, говорил загадками, междометиями и явно чего-то не договаривал. Суханов, внимательно слушая его, старался разгадать истинные мысли этого пройдохи-купца.
      Вдруг Матвей Никитич, словно прячась, наклонил голову и как-то весь сник. Толкнув Суханова локтем в бок, он перешел на шепот. Кося глазами на соседний стол, где сидел Василий, Буянов изменившимся голосом: проговорил:
      - Вон сидит самый мой распроклятый враг!
      Буянов полез в карман за платком. Зажмурив глаза и широко раздувая ноздри, стал раскачивать головой, будто опрокинули ему на лысину горячую яичницу.
      - Насолил он тебе? - спросил Тарас Маркелович.
      - Еще как, подлец, насолил, вспоминать тошно.
      - Этого орла видно по полету. Пальца в рот не клади, - заметил Суханов.
      - Это, брат, не орел, а настоящий удав-змей. Ох, не дай господи попасть такому в руки, все кишки вымотает. Подцепил он меня, проглотить норовит.
      - Я уж давно заприметил, - отодвигая от себя налитый Буяновым стакан вина, сказал Тарас Маркелович, посматривая на соседний стол, где восседал его кучер. Наклонившись к Буянову, тихим голосом добавил: - Я думаю, Матвей Никитич, что этот фрукт в полиции работает.
      - Тоже сказал, - отмахнулся Буянов. - Ежели бы там!.. Там бы я тремя углами отделался. Этому супостату сначала лебедя посулил... Гляжу посмеивается и в ус не дует. Потом двух предложил. Вижу, смеяться перестал, чертом смотрит... Меня даже пот прошиб. Неужто, думаю, мало? Я ему тогда на стол три сотельных. А он, мошенник...
      - Перестаньте, родитель, несуразности рассказывать, - вмешался Родион, опасаясь, что подвыпивший отец может наболтать что-нибудь о деле Барышниковой. Он знал, что Василий, когда Матвей Никитич предложил ему взятку, выкинул его из конторы.
      - Ты кого это учить вздумал? - вскипел Матвей Никитич.
      - Я, папаша, вас не учу. Сами потом раскаиваться будете, что лишнее наговорили.
      - А по какому делу история-то вышла? - осведомился Суханов.
      - Было дело, да сплыло, - замялся Буянов. Сердито поглядывая на сына, он продолжал: - Для кого я стараюсь? Отец за детей всегда дырки латай, а когда живот подвело, то садись на помело да в трубу вылетай... А они еще со своими советами...
      - Оставьте, папаша! Зачем такой разговор... А то я, ей-богу, уйду отсюда, - склонив над тарелкой голову, сказал Родион.
      - Я те уйду! Ишь волю взял отцу перечить! - визгливо крикнул Матвей Никитич.
      Родион поднял голову и резко откинулся на спинку заскрипевшего под ним стула.
      Сидевший рядом с Микешкой Василий Кондрашов поднялся и направился к Матвею Никитичу.
      Родион почувствовал, что сегодня без скандала не обойдется. Не нужно было приходить сюда с нетрезвым родителем. Между тем Василий, подойдя к столу, поздоровался с Сухановым, как со старым знакомым. Матвей Никитич же не только не начал скандалить, а, наоборот, рассыпался перед ним мелким бисером:
      - Ах, милушки мои! Вот радость-то! Такой уж у меня сегодня счастливый денек, везет на друзей-приятелей... К нашему столику просим, не побрезгуйте, любезный, нашим винишком... А мы уже того, немножко выпивши, извините!..
      - Вот и отлично. Веселее и проще разговаривать, - ответил Василий и, взяв придвинутый Родионом стул, вежливо поблагодарил его. Извинившись перед Сухановым, он добавил: - У меня до вас дело есть, да и к господину Буянову тоже... Может быть, я не вовремя? Тогда простите... Но только в другое время вряд ли застанешь вас вместе.
      - О делах после! Как говорится, дело делом, заварила старуха бузу с дедом, наложили мучки да хмелю, а потом спали неделю; проснулись, голова трещит, а на печи кот пищит; корова не доена, лошадка не поена, сено не скошено, с кого будет спрошено?
      - Непременно, обязательно будет спрошено, - с особенным весом подтвердил Василий.
      Матвей Никитич, поняв намек, широко раскрыл зубастый рот и часто заморгал красными глазами. Суханов с затаенным любопытством вплотную рассматривал Кондрашова, стараясь разгадать, почему так боится его Матвей Буянов.
      Родион, ожидая чего-то неприятного, глядел исподлобья с виновато застывшей на губах улыбкой.
      - С кого полагается, со всех будет спрошено, - часто моргая, хмуро заметил Тарас Маркелович.
      - Ве-ер-рна-а! - неожиданно хрипло и громко выкрикнул Буянов. Тяжело дыша, он угрожающе взмахнул в воздухе вилкой, невпопад стал тыкать ею в край сковородки и опрокинул ее.
      - Успокойтесь, папаша. Нельзя так, - вмешался Родион.
      - Это мне-то нельзя? - Буянов наклонил голову, как рассвирепевший бык, и всем корпусом повернулся к сыну. Он сообразил, что бухгалтер разлюбезной Пелагеюшки подсел к столу не зря. Неуместное вмешательство Родиона подстегнуло его. Всю свою ярость он и обрушил на сына: - Значит, мне, Буянову, нельзя и до сковородки дотронуться? - заговорил он приглушенным голосом, сжимая в костлявом кулаке вилку. - Может, скоро мне и по улице нельзя будет ходить?
      - Да перестаньте, папаша! - резко сказал Родион и плотно сжал губы, чтобы унять их дрожь.
      - Замолчи! Убью! - Буянов взмахнул вилкой, но тут же почувствовал, что рука его начинает неметь. Вилка, скользнув, со звоном упала на пол. Помутившимися глазами он увидел около своего плеча насмешливое лицо Василия. Тот, словно тисками, сжимал буяновскую побледневшую у кисти руку. Матвей Никитич хотел было пошевелить ею, но она была точно мертвая.
      - Так не годится, хозяин, - проговорил Кондрашов, еще крепче сжимая его руку. - Не годится! Сын-то ваш кровный, каяться после будете. А вы, молодой человек, - обращаясь к Родиону, продолжал Василий, - лучше бы не трогали папашу, оставили его.
      - Ты хоть руку-то отпусти, - когда скрылась за дверями сиреневая рубаха Родиона, взмолился Буянов. Он даже не почувствовал, что его уже никто не держит.
      Василий рассмеялся, наклонившись, поднял с пола вилку и положил ее на стол. Улыбнулся и Тарас Маркелович, оторопевший от несуразной выходки Буянова.
      - А рука-то у тебя, как клещи. Железная, что ли? - вяло пошевеливая пальцами, спросил Буянов, ощущая во всем теле слабость. Выплеснув, гнев, он заметно отрезвел.
      - Обыкновенная рука, рабочая, - улыбчиво ответил Василий.
      - Тебя бы, дурака, этой ручищей да по башке! - уже с уважением посматривая на Василия, проговорил Суханов. Буянова он и прежде не любил, а сейчас опьяневший купец казался ему просто омерзительным. Он глядел на него сумрачно, без насмешки. Не спуская с Василия глаз, вздохнул. "Вот и узнай человека по его очкам да шляпе. А что под этой шляпой?.. Маху ты дал, Тарас. О ладном человеке неладно подумал". И, обратившись к Кондрашову, совсем неожиданно спросил: - Вы говорили, что дело ко мне имеете? Сказывайте, а то поспешить думаю.
      - А мы еще и нашего дела не начинали. Не торопись, Тарас Маркелыч, залпом выпив рюмку коньяка, вмешался Буянов.
      - Ты уж сделал одно дело... Сына вон чуть не укокошил. Хлещи еще свое зелье да снова кураж начинай, - сердито покрякивая, отчитывал его Суханов.
      - Не на твои пью.
      - И не на свои, - отрезал Тарас Маркелович.
      Вспыхнуть новой ссоре не дал Василий. Успокоив снова начавшего шуметь Буянова, он без всяких околичностей заявил, что имеет желание поехать работать на Синешиханский прииск в качестве бухгалтера.
      Суханова теперь уже тянуло к этому человеку. Он стал рассматривать его пристально и по-таежному пытливо и сторожко. Ему бросился в глаза крутой, резко выпуклый лоб. Нос был крупный, слегка приплюснутый, придававший лицу упрямое и насмешливое выражение.
      - Вы ведь, кажется, имеете службу? - спросил Суханов, но в душе уже решил пристроить этого человека на прииске.
      - Имел службу, да отказался, - ответил Василий.
      Немного отрезвевший Буянов все время прислушивался к их разговору. Самый страшный его враг может на самом деле покинуть службу у Барышниковой. Это было непостижимо! Услышав последние слова Кондрашова, он резко отодвинул бутылку.
      Василий с усмешкой следил за выражением лица Буянова, безошибочно угадывая надежду купца, что забудется его долг Барышниковой.
      - Отказались от должности? - переспросил Суханов.
      - Да. Не по мне дело.
      - Правильно! - не утерпел Буянов. Хмелея от нахлынувшего восторга, он выкрикивал: - Да и какое там дело, боже мой! По образованности господину Кондрашову надо не с вонючей рыбой дело иметь, а большим капиталом управлять! И ты, любезный Тарас Маркелыч, - душевно тебе говорю - должен такому человеку предоставить пост соответственный!
      Василий слушал, протирал очки и улыбался.
      - А тебе, милушка моя, - продолжал Буянов, мотая головой и пуская пьяную слезу, - тебе я по гроб жизни не забуду, как ты меня сегодня от смертоубийства спас! Помилуй господи! Молебен отслужу!
      - Уймись ты наконец! Вот ералашный человек! - крикнул вышедший из себя Суханов. - Все равно твоему молению бог не поверит. Ты лучше объясни-ка свою загадочку, которую обещал загадать, а то мне идти пора. И тут же, повернувшись к Василию, добавил: - Вам, господин Кондрашов, без всяких загадок скажу: приезжайте, дело найдется. На месте и вам будет виднее и нам. А тебя, Матвей Никитич, прошу, говори, пожалуйста, покороче и без загадок, а то, ей-ей, слушать не буду, уйду.
      - Экий ты нетерпеливый! Дай хоть мне чуточку на человека порадоваться да и самому душой отдохнуть.
      Буянов вынул из кармана платок, вытер вспотевшее лицо, покрякивая и блаженно улыбаясь.
      - Не томи, Никитич, не коня любимого продаешь, - урезонивал его Суханов.
      - Тут не один конь-то, а четыре дюжины! Не угадал ты, милушка моя Тарас Маркелыч. Четыре, братец, дюжинки да материалу тысяч на восемьдесят! Ваш доверенный все сегодня обсмотрел и довольнехонек остался.
      - Какие материалы, что за доверенный? Не городи ты, хмельной человек, слушать тебя тошно, да и некогда.
      - Может, и хмельной, а я свое дело знаю, - обидчиво возразил Буянов. Он и не подозревал, что Суханов о новом проекте Шпака еще ничего не знает.
      Василий коротко объяснил управляющему, что из Синего Шихана прибыл агент, закупающий для строительства золотопромывательной фабрики материалы, инструмент и лошадей.
      - Для какой фабрики? - недоуменно спросил Суханов.
      - Разве вы не знаете?
      - Ни святым духом, - ответил Тарас Маркелович, начиная соображать, почему его отправили в командировку на такой длительный срок.
      Удивился и Буянов.
      - Ну что ж... - после напряженного молчания сдержанно, чтобы не уронить своего достоинства, проговорил Суханов. - Я в отлучке уже давно. Значит, без меня начали. И то хорошо, что поторопились. Крупное дело застоя не любит. Говори, Матвей Никитич, цену, товар я твой знаю, видел.
      Буянов назвал. Сумма превышала действительную стоимость товара в три раза, но он надеялся получить ее. Доверенный Шпака почти не возражал, а после того, как Буянов намекнул, что на этом деле даст ему заработать, сразу на все согласился. Дело оставалось только за задатком.
      - Разбойничью цену не запрашивай, не дам, - категорически заявил Суханов.
      - Дело ваше... Но мне думается, что мой товарец прииску вот как нужен!
      Буянов самодовольно захихикал и, сузив раскосые глаза, победоносно посмотрел на Тараса Маркеловича.
      Василий, закурив коротенькую трубочку, спокойно заговорил:
      - Аппетит на деньги у вас, Матвей Никитич, неистощимый.
      - А у кого нет его, позвольте спросить? - перебил Буянов.
      - Однако у вас особенный! - продолжал Василий. - Кстати сказать, госпожа Барышникова тоже очень любит денежки. Не забудьте ей заплатить по векселям и распискам. До суда доводить не советую. А в отношении стоимости материалов и инструмента: накиньте десять процентов - и делу конец...
      - Это будет по совести, - подхватил Суханов.
      - Да это ж грабеж! - крикнул Матвей Никитич.
      - По справедливости, господин Буянов, по справедливости! Еще раз напоминаю: рассчитайтесь по рыбным делам. Если не сделаете этого, то ваша тухлая рыба всплывет наверх. А может быть, и того хуже...
      Василий говорил негромко, по с твердой, беспощадной прямотой. Смешно было видеть, как Буянов лихорадочно расстегнул воротник рубахи и вытащил золотой крест. Прижимая его к круглому животу, он приглушенно сказал:
      - Последний крест хотите снять, сымайте! Все отдам, все!
      Василий резко поднялся со стула, кивнув Суханову. Вместе они направились к выходу. Продолжать разговор с охмелевшим Буяновым было бесполезно. На другой день они уехали на Синий Шихан. Часа за четыре до их отъезда проспавшийся Буянов, проклиная "мошенников", согласился на их условия.
      ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
      Прожив две недели в Зарецке, Дмитрий Степанов и Марфа собрались в Петербург. Авдей Иннокентьевич торопил их с отъездом.
      После свадьбы Марфа от кучера узнала, куда отлучался отец во время их свадьбы.
      Когда Авдей Иннокентьевич приехал с Кочкарского прииска в Зарецк, Марфа спросила его:
      - Вы, говорят, папаша, жениться собираетесь, да еще на бывшей Митиной невесте... Может, это неправда?
      - Тебе что... сорока на хвосте принесла? - Авдей Иннокентьевич решил отделаться шуточками, но Марфа была дочь своего отца и умела быть упрямой.
      - Слыхала... Может быть, боишься правду сказать?
      - Ну, а ежели правда, тогда что?
      - Ежели сраму не боишься, тогда ничего, - опустив голову, сказала Марфа. - Только знай, что признавать я ее не буду.
      - Ах, как испугала! Может, и меня признавать не захочешь?
      - Я этого не говорю.
      - Вот что, дочь моя, - немного помолчав, продолжал Авдей Иннокентьевич. - Ты ломоть отрезанный. У тебя есть муж, за ним и присматривай, а уж о себе я сам позабочусь. Поезжайте в Питер, да не мешкайте.
      - Гонишь?
      - Как хочешь... Оставайся... Только я советую. Да смотри, мужу не проболтайся. Скажу тебе одно, но ты меня вряд ли поймешь. Я тебя растил и мачехи в дом не привел. Молодость свою ногами топтал, тебя жалел; а сам черт знает чем услаждался. Хочу на старости лет гнездо иметь свое... Доменов говорил отрывисто, путано, но дочь отлично понимала его. Не будь Олимпиада бывшей невестой ее мужа, Марфа бы и слова не сказала отцу.
      - Женись на ком хочешь, только не на ней, - заявила она резко.
      - За мужа не бойся. У меня не забалуется. Да и тебя он любит. Как телок за твоей юбкой ходит. Кончим разговор, поздно... - Авдей Иннокентьевич махнул рукой, пошел из комнаты и уже на пороге добавил: Поезжайте-ка лучше в Питер да погуляйте, а там и я вслед прикачу...
      - Один?
      - Говорю, смирись! Поздно! Она уже мне жена. Я еще неделю тому назад обвенчался и на Кочкарский прииск ее увез, а ты хлопочешь.
      Доменов рассмеялся и вышел.
      - Не верю! - крикнула Марфа.
      - Верь! - Доменов вернулся, подбоченившись, лихо прошелся по комнате, притопывая ногами и подпевая: - Ах, он, сукин сын, кочкаровский мужик, к молодой жене под крылышко бежит; он бежит и приговаривает, балалаечку настраивает!..
      - Ты, отец, с ума сошел?
      - Есть отчего, дочь моя! - Авдей Иннокентьевич растопырил руки. Есть!.. Поезжайте в Шиханскую, там вам расскажут.
      Окончательно поссорившись с отцом, Марфа решила ехать в Шиханскую. Дорогой рассказала обо всем мужу, тот тоже не поверил. Однако по приезде в станицу все подтвердилось.
      - Это не тесть, а всем чертям батька. Ну и шут с ними, Марфа моя нисколько не хуже, а может, и получше, - сказал Митька брату Ивану.
      - Нашел с кем равнять, - упрекнул его брат. - Ты тестю лишний раз в ноги поклонись за дочь, такая павлиночка - заглядение...
      После замужества Марфа еще больше похорошела. Она поразительно быстро приучила мужа спать на разных кроватях, долго валяться в постели, пить по утрам кофе и пользоваться салфетками.
      Временно они поселились в пустующей половине печенеговского дома. Комнаты были отремонтированы, оклеены новыми дорогими обоями и обставлены с такой невиданной в станице роскошью, что люди диву давались.
      Гости у молодоженов не переводились. Сюда, как мухи на мед, слеталось почти все чиновное начальство из уезда. Заезжали на прииск и путешественники, купцы, коммерсанты, казачьи офицеры, новые служащие прииска, привезенные и рекомендованные Шпаком. Пили и ели сколько влезет. Петр Эммануилович Шпак юлой вертелся около Марфы, подстерегал каждое ее желание. Тут он преследовал свои далекие цели...
      Веселье шло беспрерывно. Иван Александрович Степанов приходил каждый день; подкручивая рыжие усики, перехватывал многозначительную улыбку Зинаиды Петровны и упоенно похохатывал в укромном уголочке. Иногда она присаживалась рядом с ним, обдавала его запахом умопомрачительных духов, от которых казак задыхался и пьянел. Хмельной и веселый, он приносил этот запах домой. Вытягиваясь рядом с женой на мягкой перине, блаженно улыбался. Аришка не давала ему заснуть; бесцеремонно толкая его в бок, спрашивала:
      - Где был до этих пор?
      - Где был, там нету, - поворачиваясь на другой бок, отвечал Иван.
      - Опять у той Зинаидки. Вот повадился каждый день... Тошно смотреть, как она в своих зеленых штанах задом виляет. Срам!
      - Отстань, дуреха необразованная, - вяло огрызался Иван.
      - А вот и не отстану! Каждый день туда рыскает и пьяный является. Сам тоже халаты завел. Нальет зенки-то, напялит на себя татарский балахон и ходит вроде муллы. Вот посмотришь, чует мое сердце, затянет она тебя в татарскую веру!
      - Ну што ты будешь делать! - волчком поворачиваясь на постели, возмущался Иван. - Сто раз тебе говорил: русская она, понимаешь, русская!
      - То-то и видно, - презрительно говорила Аришка, - щеголяет в махометанских штанах... Все говорят, что она из Туретчины приехала, а там у какого-то Рахмет-паши в наложницах была. Она тебя подстерегает! Думаешь, ты ей нужен, образина рыжая? Как бы не так! Денежки наши, вот что ей надо. А сношенька тоже там прижилась; где уж нам с ней из одной чашки щи хлебать. Она образованная... А та змея-офицерша всех околдовала. Так и знай: ошпарю ее кипятком, дай только правду узнать про ваши шашни... Али научу холостежь за четверть водки, чтобы ворота дегтем вымазали, и твое имечко ночью на тех воротах сама выведу. Пусть полюбуются люди добрые на нового богача.
      От таких речей Иван мгновенно вскакивал. Сжимая кулаки, говорил:
      - Ты меня, Орина, не позорь! Побью!
      - Все равно опозорю... Да и сношка-то не видит, что Митька каждый день, как зюзя...
      Сноху Аришка невзлюбила за то, что та хорошо, со вкусом одевалась и умела держать себя на людях. Она была со всеми ровна и ласкова. Аришке казалось, что Марфа делает это нарочно, в пику ей. К Ивану, как к старшему брату мужа, Марфа относилась с почтительным уважением. Ивану это очень нравилось. Покоренный ее вниманием, он по-своему полюбил сноху, приносил ей иногда мелкие подарки и, сравнивая Марфу со своей женой, завидовал брату.
      А Митька был действительно счастлив. Угарная страсть к Олимпиаде как-то выветрилась сама по себе, забылась. Вставали они с женой поздно, ложились спать глубокой ночью.
      - Я еще никогда так не уставала, - падая на взбитую постель, говорила Марфа и раскидывала руки. По белой подушке рассыпались ее каштановые волосы, с кровати небрежно свисала рука.
      Дмитрий не мог оторвать глаз от лица жены, горевшего усталым, нездоровым румянцем.
      - Вот и отдохни, - тихо говорил он, склоняя голову рядом с ее теплым плечом.
      Счастлив был Дмитрий Степанов, очень счастлив, но иногда вдруг забирался под сердце какой-то маленький паучок и начинал пощипывать, вызывая нудную и непонятную боль во всем теле. Может, оттого, что не любил молодой казак, когда кто-нибудь вольно шутил с его Марфушей, нехорошим взглядом следил за каждым ее движением... А тут еще Зинаида Петровна велела ей сшить платье с открытой грудью. Вот еще выдумали моду, даже ему, мужу, глядеть стеснительно. Сегодня этот казачий хорунжий Гурьев разговаривал с Марфушей, а сам глаза за пазуху пялил. Потом схватил руку и давай целовать... Митьке хотелось запустить в него бутылкой, да Шпак удержал. Этот везде поспевает. Все гости какие-то срамные. Напьются и начинают плести всякую околесицу, иное при женщинах и говорить-то стыдно, а они плетут, а потом Марфу расхваливают, воздушные поцелуи шлют, а у самих губы слюнявые, глядеть противно... Скорее бы уехать отсюда да Петербург посмотреть, там, наверное, люди совсем другие.
      "Единственно хороший человек - это инженер Шпак, - продолжает размышлять Митька. - Для него моя жена просто хозяйка, и все, а шашни он завел с Зинаидой Петровной по старому знакомству... Умный, образованный. Дело как разворачивает! Машины выписал, новые шахты закладывает, знающих людей подбирает. Только вот Тарас Маркелович его не любит. Отчего?.."
      - Марфуша, ты спишь?
      - Засыпаю, Митя, - вяло пошевеливая рукой, томно отзывается Марфа.
      - Спросить тебя хочу. - Дмитрий поворачивается на спину, заводит руки к затылку. - Что тебе сегодня говорил тот хорунжий?
      - Гурьев, что ли? - встрепенувшись, переспрашивает Марфа.
      - Он самый...
      - Молол что-то... не помню уж...
      - А зачем ты ему руки целовать позволяешь?
      - Глупости, Митя... Я спать хочу...
      - Ежели он будет целовать твои руки да за лифчик подглядывать, я ему все усы повыдергиваю.
      - Ах, Митя, какой ты глупенький! - Марфа обнимает мужа за шею и прижимается к нему.
      ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
      Возвратившись из города, Тарас Маркелович сразу же поехал на Родниковскую дачу.
      Управляющему казалось странным одно обстоятельство: почему Шпак, опытный инженер, решил строить фабрику совсем не там, где нужно?
      Побывав на Родниковской даче, Суханов убедился, что строительство уже в полном разгаре. Весь двор был завален кучами леса, рылись глубокие котлованы, закладывались фундаменты для двух больших домов. Один из них предназначался для приисковой конторы, другой - для обслуживающего персонала, строился и третий дом - для управляющего шахтой. Мысленно прикинув, сколько здесь будет ухлопано денег, Тарас Маркелович растерялся.
      Возбужденный и разгневанный, старик погнал лошадей в станицу Шиханскую. Сначала он решил повидать старшего брата, Ивана, который казался ему человеком более умным и оборотистым; Митькину же голову пока еще продувал ветер молодости.
      Но Тарас Маркелович не застал Ивана. Он был у Печенеговой.
      Скрепя сердце пришлось идти Тарасу Маркеловичу в дом Зинаиды Петровны.
      Летний вечер был душным и пасмурным. В темном небе не было видно ни одной звездочки. Надвигалась гроза.
      В станице стояла полусонная тишина. Люди, утомленные дневным трудом, спать ложились рано. Не лаяли собаки. Только из кабака доносился пьяный галдеж и нестройные звуки голосов. В широких окнах печенеговского дома ярко горел свет. Усатый казак в мохнатой папахе, открыв садовую калитку, басисто спросил:
      - Кого нужно?
      - А это я сам знаю, кого мне нужно, - ответил Суханов и, распахнув дверцу, грузно зашагал к крыльцу.
      - Никого пущать без докладу не велено! - идя следом, ворчал казак, но остановить гостя не решался. Он не впервые видел этого могучего вида старика с внушительной и гордон осанкой.
      - Иван Степанов, хозяин прииска, тут? - вдруг, неожиданно остановившись, спросил Тарас Маркелович.
      - Это рыжий такой? - Казак ухмыльнулся и поскреб за ухом. - Здеся... Через него больше и стеречь заказано.
      - Смотри, брат, какая честь! - с удивлением сказал Суханов.
      - Да баба его, вишь, намедни по своей необразованности барыню нехорошими словами обозвала. Большую кутерьму подняла. Грозилась кипятком ошпарить.
      - Барыню?
      - Ее и Ивана Лександрыча тоже...
      - А за что? - начиная кое-что понимать, спросил Суханов.
      Казак замялся. Посапывая носом, полез в карман широченных штанов за кисетом. От казака попахивало водкой.
      Тарас Маркелович вложил в его руку серебряный целковый и решил поговорить поподробней. Торопливо спрятав серебряную монету, казак, проникшись к почтенному старику доверием, стал словоохотливее.
      - Оно, вишь, какое дело, - заговорил он. - У барыни с Иваном Лександрычем, значит, того... В тугай ездили вместе и заночевали там. А народ увидел и все Ивановой бабе на ушко передал. С этого и начался трам-тарарам.
      - Ты давно барыне-то служишь?
      - Да недели четыре, стало быть.
      - Сам-то из каких мест?
      - Таналыцкой станицы. Фамилия моя Рукавишников.
      - И не стыдно тебе, казаку, в лакеях служить? Да еще дурацкую одежину на себя напялил...
      - Барыня приказала, - смущенно ответил казак. - В охрану личной персоны наняла. У ней не один я, а и хохлы еще есть. Она и Ивану Лександрычу таких служак велит завести, чтобы на прииске поставить, в случае там бунт какой али еще что...
      - А инженера Шпака знаешь? - задумываясь все больше и больше, спросил Суханов. То, что он услышал, не удивило старика. Он знал из опыта, что где много денег, там и алчность, и грязь, и бесстыдство.
      - Ты про Петра Мануилыча спрашиваешь? Знаю. Каждый день здеся... Мм-да... - Рукавишников умолк. По выражению его лица, виляющему взгляду и сожалеющей ухмылке Тарас Маркелович понял, что казак многое не решается договорить.
      - Развязывай узелок-то, чего таишь? - прямо спросил Суханов.
      - Наше дело маленькое. Про вас тоже калякали.
      - Что же про меня говорят?
      - Хорошее говорят... Супружница Ивана Лександрыча ждет вас. Она расскажет. Петр-то Мануилыч вокруг Марфы увивается. А Митрий-то Лександрыч только на рысаках ездит да винцо попивает...
      - Много пьет?
      В вопросе Суханова послышалась горечь.
      На вопрос Тараса Маркеловича Рукавишников долго не отвечал. Потом, сплюнув в ближайший куст сирени, подняв голову, злобно проговорил:
      - Без просыпу пьет! Все здесь гуляют! Дурной крови, что ли, в них много? Смотреть муторно. Думаете, мне легко в холуях-то ходить? Одним словом - слава казачья, а жизня собачья. Нынешний год все посевы солнышко спалило, а у меня пятеро детей, мал-мала меньше, даже по миру послать некого. А ты говоришь - в лакеи нанялся... Тут к самому сатане батрачить пойдешь!
      Тарас Маркелович вошел в печенеговский дом сумрачный и подавленный. Встретив горничную Дашу, попросил позвать кого-нибудь из Степановых, сам же устало присел в гостиной и начал разглядывать комнату. После ремонта здесь все блестело.
      "Наше золотце на стенки прилипло", - подумал Суханов и глубоко вздохнул.
      - Э-э!.. Дорогой Тарас Маркелыч! Прикатил! - крикнул Иван, входя в комнату. - А мы тут... того-этова...
      Иван Александрович почувствовал себя неловко перед стариком. На нем был новый, дорогой костюм, щегольские лакированные сапоги с заправленными в них брюками. На Суханове же, как и всегда, был коричневый длиннополый пиджак, выгоревший на солнце и запыленный, юфтевые сапоги были густо смазаны дегтем.
      - Давно приехал? - спросил Иван, приглаживая напомаженные волосы.
      - Перед вечером. Да вот на Родниковской даче успел побывать...
      - Побывал? Строим, Тарас Маркелыч, строим! Вон как дело-то ворочаем, дыбом поставили! Петр Эммануилыч такие проехты сообразил, ахнешь, дядя Тарас, ахнешь! Мильёны потекут, мильёны! На Родниковской-то золотое дно открыли!
      - На Родниковской не может быть золотого дна, - осторожно заметил Суханов.
      - Да ты еще ничего не знаешь, Тарас Маркелыч!
      - Знаю, Иван Александрович, все знаю, - твердо проговорил старик. Подняв голову, взглянув из-под тяжелых нависших век, добавил: - На Родниковской даче золото жильное, сегодня оно есть, а завтра пустая порода пойдет. Господину Шпаку, как инженеру, должно быть понятно, что, прежде чем строить фабрику, надо знать запас шахты.
      - Родниковская - самая богатая. Больше всех дает золота. Не сам ли ты мне об этом говорил. Да и Шпак все время твердит.
      - И сейчас скажу: дача пока прибыльная, но запас там маленький! Я ее вдоль и поперек обследовал.
      - Но Петр-то Эммануилыч все-таки человек ученый, а мы с тобой, Тарас Маркелыч, ниверситетов-то и в глаза не видали...
      Суханов громко кашлянул и отвернулся в сторону. Степанов не понимал, как сильно обидел старика, ставя его опыт и знания под сомнение.
      - Мы, сибирские люди, хоть и наук не проходили, однако шлифовый песок от простого колчедана отличить можем. Извини, Иван Степанов, я сорок годков в тайге прожил и золотишко всякое видывал. Могу тебе сказать, что и книжки, умными людями писанные, читал. Ты, наверное, еще только белый свет глазами увидал, а я уже знал, что на ваших буграх золото имеется.
      - Раньше меня знал? - недоверчиво спросил Степанов.
      - Еще двадцать пять лет тому назад Мокей, сибирский старатель, по прозвищу Черный, нарыл здесь четыре золотника и тридцать четыре доли.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28