Послонявшись бесцельно по тихим пустынным улицам, Игорь вдруг принял решение.
      Он вернулся в гараж. Разогрел мотор грузовика. И выведя машину наружу, включил полный газ.
      Решение было такое: добраться со всей возможной скоростью до старой шахты и предупредить ребят!
      «Они же, наверняка, ничего еще не знают, – думал Интеллигент, – им и невдомек, что Федька Козел уже спекся, вышел из игры. И неизвестно еще, о чем он там, в комендатуре, успел наболтать…
      Вообще, события стали принимать какие-то угрожающие формы… Все как-то сразу спуталось, затуманилось. И сейчас необходимо срочно собраться и обсудить все подробности!»
      Игорь думал так – и все увеличивал скорость, доводил ее до предела. И огромная многотонная его машина с тягучим ревом неслась по ночной дороге.
      Она, как бризантный снаряд, пронизывала и разрывала в клочья густую туманную пелену.

* * *

      Малыш наткнулся на дорогу – на бревенчатую гать – совершенно случайно. Бежал он, в сущности, наугад… Но ступив на скользкие бревна настила, он сразу же понял, что этот путь ведет к большой «строительной трассе», соединяющей поселок с каменоломней. (Они успели с Портвейном неплохо изучить план окрестностей прииска!)
      И он торопливо пошагал по шаткому этому настилу, стремясь уйти как можно дальше от шахты.
      Что с ним будет потом – он не знал. Да и не старался над этим задумываться.
      А между тем, положение у него было самое отчаянное!
      Малыш остался теперь совершенно одиноким, – без друзей, без знакомых, без чьей-либо помощи.
      Укрыться в поселке ему было не у кого. И он не мог один бежать в тайгу, в бескрайние болота. Без проводника он там быстро бы заблудился и сгинул…
      А по следам его шла погоня. И милиция была тут повсюду, кругом!
      И хоть он и старался не задумываться над этим – все же он не мог этого не понимать.
      Он понимал! Но безвыходность ситуации не ослабляла его, не лишала воли, а наоборот, лишь усиливала обычную, постоянно гнездящуюся в нем злобу.
      Вообще-то говоря, было бы ошибкой считать, что все очень сильные люди – добродушны и придурковаты… Малыш, например, вовсе не был глупцом. И он, к тому же, обладал характером недоверчивым, мрачным и мстительным. И имелась у него еще одна, особенно опасная черта. Если случалась какая-либо неудача, он тут же начинал искать виноватого. Себя лично он никогда ни в чем не винил!
      Он искал виноватого и думал только об одном – о мести… И никакие объяснения, никакие разумные доводы для него уже больше не существовали.
      Вот так, когда-то давно, в Полтаве, он потерял своего друга Копыто – и обвинил в этом Интеллигента… Теперь же произошло нечто похожее: погиб Портвейн. И Малыш решил, что повинен в этом, прежде всего, Наум Самарский.
      Ведь это же Наум соблазнил их и отправил в тайгу! И именно он, Наум, знал все детали дела! И, естественно, только по его доносу могла так быстро и так точно явиться на шахту милиция!
      Зачем бы могло понадобиться спекулянту Самарскому доносить на блатных и, таким образом, губить столь выгодное дело и самого себя – Малыш ничуть не интересовался. У него, как и у, каждого параноика, была своя особая логика… И он теперь шагал по сырым, скользким бревнам и мечтал о мщении. И мысленно смаковал свою встречу с будущей своей жертвой, с «приговоренным».
      Таких «приговоренных».было у него, отныне, двое. Один обитал далеко в Якутске. А второй – где-то тут, на прииске. Может быть, совсем рядом…

* * *

      Игорь и действительно, был сейчас совсем рядом!
      Он приближался к тому месту, где от «строительной трассы» ответвлялась старая, ведущая к шахте, дорога. До нее оставалось всего метров сто… И вдруг он заметил впереди, в тумане, мутные пятна света.
      Это горели автомобильные фары. Их было много – и были они совершенно неподвижны.
      Сбросив газ, Игорь медленно подкатил к развилке. Там стояли три машины – два вездехода и небольшой автобус. А рядом с ними чернела и шевелилась людская толпа.
      Вездеходы – он знал – принадлежали ведомству капитана Самсонова, автобус же являлся собственностью комендатуры… Стало быть, сюда согнали всю милицейскую технику. И, вероятно, всех людей. А это не могло быть случайным.
      «Если они перекрыли дорогу к шахте, – подумал Интеллигент, – значит, там идет облава… Я опоздал! И теперь самое главное – миновать этот кордон. Надо проехать мимо милиции тихо, спокойненько, – так, как если бы я занимался обычной своей работой и ни о чем не догадывался…
      А может, наоборот, надо остановиться? – спохватился он тут же, – это было бы вполне естественно! Ведь любой шофер, на моем месте, непременно притормозил бы и постарался выяснить: что же тут происходит?»
      Игорь резко нажал на тормоза. И сейчас же от толпы отделились два человека и направились в его сторону.
      «Что они знают? – в тревоге спрашивал себя Игорь. – До чего эти гады успели уже докопаться? Может, они подойдут сейчас – и схватят. Повяжут… И – конец моим мечтам. Пропал мальчишечка!»
      И он потянулся было к рычагу… Но потом пересилил себя. И остался на месте. И почувствовал, как по лицу его и по спине поползли струйки липкого пота.
      Среди подошедших – один оказался знакомым. Это был старый сержант из комендатуры, Смирнов. Приоткрыв дверцу кабины, Смирнов сказал удивленно:
      – Эй, это ты? Как же так? Ты же с вечера вставал на ремонт. Или я, может, ошибаюсь?
      – Да нет, все правильно. – Игорь с трудом выдавил из себя улыбочку. – С вечера кое-какие неполадки были… Но я с ними управился. И эту смену думаю уж как-нибудь добить, дотянуть.
      – Ты на каменоломню, что ли едешь? – угрюмо поинтересовался другой, незнакомый охранник.
      – Ну, да. Куда же еще? А в чем, собственно, дело? Что случилось?
      – Ничего, – отрезал охранник, – поменьше спрашивай. И давай, проезжай! Застревать здесь нельзя!
      И с силой захлопнул дверцу кабины.

* * *

      Сторожевую заставу – свет ее огней – заметил также и Малыш. Он вовремя это заметил. И, не долго думая, спрыгнул с бревенчатого настила в болотный, мягкий, брызжущий влагою мох.
      Туша его была тяжела. Моховой покров прорвался – и сразу же он провалился по пояс. Но потом его ноги во что-то уперлись. (То ли это был гранитный пласт, то ли еще не растаявший лед?)
      Держась за бревна, Малыш постоял, потоптался в густой грязи. Убедился в том, что идти – можно. И медленно, трудно, побрел в обход тусклых, маячивших впереди огней…
      Он решил обойти заставу с запада, со стороны каменоломни.
      Идти на восток – в поселок – было опасно. Ведь у него там не было ни одного знакомого… Да он и вообще избегал людных мест! Зато каменный карьер, расположенный на отдаленном пустынном островке, представлялся ему убежищем вполне подходящим, надежным.
      На островке этом Малыш мог укрыться в кустах, отлежаться. И может быть, – что-то придумать, найти какое-нибудь решение.

* * *

      – Застревать здесь нельзя! – сказал охранник. И с силой захлопнул дверцу кабины. И Интеллигент вздохнул с облегчением. Мускулы его лица расслабились; застывшая кривая улыбочка, напоминающая скорее судорожную гримасу, превратилась теперь в улыбку натуральную, радостную… Опасность миновала! Путь был открыт!
      До каменного карьера отсюда оставалось – километров восемь. И половину этого пути Игорь промчался на полной скорости. Но затем он замедлил ход. А вскоре и совсем остановился. Погасил фары – это на всякий случай, чтобы не привлекать ничьего внимания. И закурил, задумался.
      Опасность миновала – но вовсе не ушла! И тот факт, что его легко пропустили через заставу, еще мало о чем говорил.
      Игорь прекрасно понимал, что на обратном пути его могут поджидать любые неожиданности… «Так что же делать? – размышлял он, – бежать с прииска? Но бежать еще рановато. Еще ничего не ясно. И вообще торопливость в подобных делах – опасна. Хотя, с другой стороны, и долго медлить тоже нельзя.»
      Папироса догорела, и он тут же прикурил новую. И так сидел, размышляя и маясь, и все дымил и дымил. Затем он опустил боковое стекло – чтобы проветрить кабину. И внезапно услышал близкий шорох, сопение, непонятную возню.
      Игорь выглянул в окно. И ему почудилось, что на дорогу – из болотной тины – выползает какое-то черное чудовище… «Час предутренних духов, – подумал он, – время, когда властвуют болотные демоны!»
      Болотный демон застонал и внятно выругался. Слова были русские. Ругань – блатная. А голос, к тому же, – странно знаком… И тогда Игорь поспешно включил машинные фары.

* * *

      Малышу было нехорошо. Раны его болели все сильней и сильней. (Пулевые «царапины» оказались гораздо серьезнее, чем он полагал!) И особенно донимало его простреленное бедро. Кровь беспрестанно стекала по бедру в сапог. И с каждой каплей иссякали силы… И когда Малыш добрался до дороги, – он был совсем уже плох.
      Кряхтя и стеная, он уселся на край бревенчатого настила. И вдруг перед ним вспыхнули слепящие огни.
      Облитый светом, Малыш поднялся, пошатываясь и щурясь. Он растерялся. Случившееся ошеломило его. Огромная машина, казалось, специально поджидала его здесь, таилась в тумане.
      Открылась дверца кабины. С подножки спрыгнул Игорь Беляевский. Некоторое время они молча разглядывали друг друга. И потом оба одновременно воскликнули: – Ты?!
      Наконец-то Малыш встретился с давним своим врагом, с одним из «приговоренных»! И сразу, привычным движением, он рванул из-за пояса револьвер. Нажал курок. Но выстрела не последовало.
      Израненный и усталый, он совсем забыл о том, что кольт его разряжен.
      А Игорь круто повернулся и бросился к машине.
      Отшвырнув с проклятием револьвер, Малыш потянул из чехла ножик. Метнул его вдогонку… Но рука у него была уже не та! И тяжелый охотничий нож – неряшливо вертясь и блистая – пролетел мимо Игоря и упал, дребезжа, на дорогу.
      В ту же минуту дверца кабины захлопнулась. Мотор загудел, завыл. И самосвал тронулся.
      И Малыш попятился, заслоняясь руками от света – от надвигающейся беды…
      Потом он побежал – и это было первой роковой его ошибкой! Ему следовало бы сейчас свернуть с дороги, спрыгнуть в грязь и углубиться в болотные заросли. И Интеллигент, конечно, не стал бы его там разыскивать! (Игорь же ведь помнил, знал, какой непомерной силой обладает Малыш.)
      С такими, как этот парень, сходиться в драке вплотную было крайне опасно, Таких полагалось убивать на расстоянии… Однако пистолета Игорь при себе не держал.
      Нет, гнаться за ним по болотам Игорь вряд ли бы стал… Другое дело – здесь, на дороге!
      Здесь в распоряжении Игоря имелась мощная многотонная машина; он был, можно сказать, неплохо вооружен. И все преимущества оказывались на его стороне.
      И глядя в спину убегавшему, Игорь усмехнулся надменно. И плавно нажал на акселератор.

* * *

      Малыш бежал, хромая и оскальзываясь. В левом его сапоге хлюпала кровавая жижа. И телогрейка на боку и спине тоже вся была пропитана кровью. Он изнемогал. Но остановиться и передохнуть не мог; его преследовал грохочущий самосвал.
      Машина двигалась за ним на расстоянии метра – не более. И – не шибко быстро. Она как бы подталкивала Малыша, гнала куда-то.
      И он бежал, бежал из последних сил… Но вдруг опомнился. На какое-то мгновение остановился. Подумал: «Куда я бегу, дурак! На кой черт мне эта дорога?» И сиганул в сторону – в болото.
      И вот тут он допустил последнюю свою ошибку!
      Последнюю – потому, что в этом именно месте сворачивать с дороги было уже нельзя. Тут, неподалеку от каменного карьера, начиналась настоящая гиблая трясина. Ой а со всех сторон окружала болотный остров и подходила вплотную к трассе – и сюда-то как раз и гнал Игорь своего врага.
      В том месте, куда спрыгнул Малыш, послышались шипящие, булькающие звуки. Как будто в болоте что-то закипело… Словно бы там готовилось какое-то варево… Затем на краю настила появилась рука.
      Рука вцепилась в бревно. Ломая ногти, заскребла древесину. И тотчас же скрюченные эти пальцы накрыло колесо самосвала.

      Поминутно вздрагивая, замирая, прислушиваясь к тишине, Заячья Губа возвращался на шахту.
      И вот перед ним возник – в туманной мгле – высокий конус рудного отвала. Тогда он осторожно вылез из кустарника. И побежал, пригибаясь, через шахтный двор.
      Двор был пустынен и тих. И все же Николая не покидало неприятное, тревожное чувство, – такое, как будто кто-то украдкой следил за ним, глядел ему в спину… (Это чувство он уже испытал не так давно – ранней весною – на вершине Холма Пляшущего!)
      Добежав до шахты, Николай оглянулся, перевел дыхание.
      Ничего подозрительного не заметил. И стал спускаться в черное жерло штольни.
      Он достал карманный фонарик (здесь, под землей, им можно было пользоваться свободно, не опасаясь сторонних глаз.) И пройдя несколько шагов, свернул в боковой, правый штрек.
      И как только он свернул туда, – то сразу же заметил чужие следы. В штреке кто-то уже успел побывать! Однако следы эти, по счастью, далеко не вели; они обрывались у третьей рудничной стойки. Мешки с камнями оставались пока целыми, не потревоженными.
      «Возможно, что и впредь никто не рискнет пойти дальше, – подумал Заячья Губа, – но все же рисковать не стоит. Всегда ведь может найтись какой-нибудь тип, особенно настырный и слишком везучий! И потому надо заранее обезопаситься, – принять срочные меры…»
      Николай извлек из кармана клубок шпагата. Прикрепил бечевку к большому остроугольному камню – у входа в штрек. Натянул ее над самым полом. Другой ее конец провел в глубину штрека и соединил там с шаткой, гнилой, почти уже падающей крепью. «Теперь, – рассудил он, – если кто-нибудь сунется сюда, то непременно заденет ногой бечевку. Та свалит стойку. И это вызовет обвал… Судя по всему, обвал не должен быть слишком большим. Но панику он все же спровоцирует, – это уж точно. И дорогу к ценностям перекроет надежно!»

* * *

      Покончив с делами, Николай поднялся к выходу. Но выбираться наружу не стал – остался в укрытии… В этом месте, у самого выхода, штольня расширялась, образуя небольшую пещеру. Николай уселся здесь и закурил с наслаждением.
      Он отдыхал, попыхивал дымом и думал о том, как бы побыстрее связаться теперь со своими хозяевами – с «Серыми»…
      И вдруг ему припомнилась фраза из недавнего, подслушанного в кустах разговора. «К утру будет блокирован весь оленекский район, – сказал кто-то из милиционеров, – начнут задерживать всех подозрительных…» И Заячья Губа с содроганием понял, что речь тогда шла о таких, как он. В сущности, – о нем самом! Ведь он-то как раз и есть, и всегда был, человеком – в глазах милиции – явно подозрительным.
      «Если меня задержат где-нибудь в тайге, может получиться история скверная, – забеспокоился он, – алмазы для „Серых“ пропадут. И они сразу же во всем обвинят меня. А как я смогу оправдаться? Да и смогу ли? Успею ли? А „Серые“ шутить не любят. Их ангелы разыщут меня в любой тюрьме, всюду, – и тогда, пожалуй, уже некогда будет толковать. У „Серых“ все делается быстро… Значит, надо сейчас же, немедленно, приготовить записку с указанием места тайника и объяснением всех деталей!»
      Заячья Губа положил зажженный фонарик наземь – лампой к себе. И торопливо стал рыться в карманах, ища хоть какой-нибудь клочок бумаги. Но бумаги не было. Было много всякого другого хлама; патроны, мелкие монеты, обрывок шпагата, огрызок карандаша.
      В руки ему попалась полупустая, смятая пачка папирос. И поначалу он не обратил на нее внимания. Но потом опять достал – повертел в пальцах… И обрадовался: чего же я, дурак, ищу? Бумага – вот она!
      Он оторвал от пачки узкую полоску. Разравнял ее, разгладил. И, положив на плоский осколок гранита, начал писать.
      Заячья Губа писал и, одновременно, думал о том, кому же отдать эту записку? Козлу? Ох, нет, нельзя… Когда-то он вместе с Козлом провел два года в лагере на Печоре. И сумел неплохо изучить его характер… Козел был суетен, жаден, хитер, – это Николай отлично знал. И понимал, что тот, в случае надобности, может пойти на любую подлость. Другое дело – Игорь Беляевский!
      В общем-то, Игорь тоже не очень нравился Заячьей Губе. Парень этот разыгрывал из себя аристократа, гордился своей верностью полузабытым, ветхим, никому давно не нужным традициям. И поэтому выглядел нелепым, смешным… Но все же, Николай понимал, что Интеллигент – единственный, на кого сейчас можно положиться. Он человек слова, этот Игорь! Он не подведет, не предаст. И лучшей кандидатуры, конечно же, в данный момент не сыскать.
      Кончив писать, Заячья Губа скатал бумажку в тугой шарик – величиною с боб. Подкинул на ладони. И улыбнулся удовлетворенно: получилось хорошо. Такой шарик спрятать не трудно. И уж Интеллигента-то не надо учить, как прятать. Он же старый уркаган. Он знает дело!
      Но тут же им опять овладели тревожные мысли. Черт возьми, а как же теперь отыскать Интеллигента? Где он может находиться? На работе? Или же дома, в поселке? Или, может, у этой толстухи, у своей любовницы? Да и отыскатьто еще полдела. Главная проблема: благополучно миновать милицейские посты!
      И все-таки он был оптимистом – Николай. Он всегда верил в себя, в свою удачу. И побарывая беспокойство, подумал: «Ничего, как-нибудь вывернусь… Фортуна меня любит. И если мне всегда выпадала счастливая карта, – почему бы ей не выпасть еще раз?»
      И так он был увлечен своими мыслями, так высоко в них занесся, что не сразу услышал звук приближающихся шагов.

* * *

      Шаги приблизились. Заскрипел под подошвами гравий. Заячья Губа встрепенулся, поднял голову. И увидел чей-то черный силуэт.
      Силуэт этот четко вырисовывался в овальном отверстии входа; там, снаружи, мгла уже поредела. Начинался медленный мутный рассвет…
      Николай потянулся было к поясу – к револьверу. Но странный пришелец сказал сейчас же:
      – Тихо, Коля, не шевелись! Я стреляю без промаха. Да ведь ты и сам знаешь.
      – Но кто ты такой? – побелевшими губами выговорил Николай. – Погоди, погоди…
      Он вытянул шею, всматриваясь. И ахнул изумленно:
      – Степан?
      – Однако, я, – сказал, усмехаясь, рябой якут.
      – Ты что здесь делаешь? Зачем пришел?
      – За тобой.
      – За мной? Ты разве знал, что я – здесь?
      – Ну, да. Яведь за тобой давно наблюдаю. Все время наблюдаю… Еще с тех самых пор, когда ты – помнишь? – сжег секретный пакет. Ты что ж тогда думал: я поверю?…
      – Но чего ты хочешь?
      – Алмазы, Коля. Алмазы! Ты где их прячешь?
      – Какие алмазы? Ничего не понимаю…
      Заячья Губа попытался изобразить недоумение, досаду, растерянность. Но якут перебил его:
      – Не хитри! Говори правду! Учти, я знаю, чем ты занимался все последнее время.
      – Откуда ты знаешь?
      – Мне твой дружок, Сергей, все рассказал!
      – Сергей?
      – Ну да. Помнишь его? Или ты, может, уже позабыл? Ты ведь своих друзей забываешь легко…
      – Погоди, так это ты, значит, встречался с ним тогда – на Холме Пляшущего? – изумленно пробормотал Николай. – Вот, значит, как все было… Почему же я, дурак, об этом сразу не подумал?
      Слова Степана потрясли Заячью Губу. Наконец-то приоткрылась завеса над давней, мрачной тайной, – тайной, интриговавшей всех в округе и постоянно мучившей его самого… Все разъяснилось. И оказалось на редкость простым!
      – Ах, я дурак, – повторил он, – но объясни еще вот что… Как же это Серега тебе рассказал о наших делах? Он что, раскололся сам, добровольно?
      – Он же был сильно пьяный, напуганный. И крепко на тебя обижался! А я его обогрел, угостил чайком…
      – Та-ак, – Николай покивал, припоминая давние события. – Да, да, да… Но погоди. Еще вопрос! Зачем же ты все-таки задушил Серегу? Он был парень безвредный.
      – А как бы я мог его отпустить? Если бы он вернулся в барак, он рассказал бы о нашей встрече. И вы потом стали бы сами за мной охотиться… Не-ет, Коля, я не дурнее тебя. У вас, у русских, есть одна хорошая блатная поговорка… Да ведь я впервые от тебя ее услышал!
      – Какая поговорка? – уныло спросил Николай. – Их у нас много.
      – На хитрую жопу всегда найдется член с винтом!
      – Что ж, сказано неплохо, но…
      – Ты не отвиливай! Говори: где алмазы? Хитрить со мной, учти, бесполезно. И – да, покажи-ка, что это ты там держишь в руке?
      Во все время этого разговора Заячья Губа прятал бумажный шарик в ладони. Теперь же он понял, что хитрить, действительно, бесполезно. Проклятый якут все видел, все подмечал.
      – А ну, разожми кулак! – Якут угрожающе вскинул карабин. – Покажи!
      И тогда, разжав кулак, Николай ловко бросил шарик в рот. С усилием проглотил его. И нагло рассмеялся в лицо якуту.
      – Ты что это съел? – спросил подозрительно Степан. – Камень?
      – Да нет, кое-что поважнее, – небрежно сказал Заячья Губа, – пожалуй, самое важное.
      «Ах, ты, паскуда, – подумал он, – рябая морда! Ты, конечно, обыграл меня. Но не полностью, не до конца… Нет, не до конца!»
      Однако додумать эту мысль он не успел. Якут подступил к нему вплотную и коротко, резко, ударил его по лицу тяжелым, окованным медью прикладом карабина.
      И от этого ошеломляющего удара все с треском перевернулось в глазах Николая. Он ахнул, опрокинулся навзничь. И так и остался лежать. И все вокруг него тотчас же заволоклось непроглядною мглою…
      Якут вынул широкий, отточенный, как бритва, нож. Склонился над беспомощным, потерявшим сознание Николаем. И одним движением распорол его рубашку.
      Обнажились выступы ребер, грудные мышцы, худой, запавший, мускулистый живот. И Степан, сощурясь, какое-то время разглядывал беззащитное это тело.
      Рябое морщинистое лицо якута выражало полное спокойствие, какую-то даже скуку. Он думал сейчас о деле, о работе – и только!

* * *

      Конечно, он сразу же догадался, что Заячья Губа проглотил записку, хранящую какую-то тайну. Скорее всего – тайну клада. (Парень сам себя выдал, заявив, что это – «самое важное».) И теперь надо было постараться как можно скорее достать эту записку, достать из нутра – из желудка… Как и каждый таежный охотник, Степан был неплохим препаратором. Он умел разделывать и потрошить звериные туши. Он привык копаться в их внутренностях… И в данном случае ему предстояла такая же простая, привычная работа!
      Поразмыслив недолго, Степан опустил свой нож – и резко рванул его на себя. И по животу Николая, по бледной его коже, мгновенно протянулся ровный длинный багровый разрез.
      Заячья Губа был в глубоком обмороке; сейчас он, вроде бы, ничего не должен был чувствовать! И все же плоть его среагировала… Тело дрогнуло, затрепетало и выгнулось крутою дугой.
      Начались конвульсии. Но продолжались они недолго.

      С восходом солнца – когда туман стал развеиваться, редеть, – над прииском Радужный послышались тягучие, хриплые крики гусиных стай и лебединых косяков.
      Наконец-то он наступил – час великого птичьего перелета!
      И прислушиваясь к этим крикам, к плеску многих крыл, старший лейтенант Кравцов сказал:
      – Наш капитан – завзятый охотник. И он очень ждал этого часа. Ах, как ждал! А вот поди ж ты… Да, прискорбно.
      – Да, – повторил Сидорчук, – прискорбно.
      Они только что вышли из дома Самсонова, куда капитан был принесен сразу же после тайги. И, шагая по главной улице поселка, оба думали – о нем. Состояние капитана было неважное; он находился в беспамятстве, бредил…
      – Но все-таки, как вы думаете, – спросил, помолчав, Сидорчук, – надежда какая-нибудь есть? Этот ваш медик, мне кажется, человек знающий, толковый.
      – Нужна срочная операция, – сказал Кравцов, – а наш медик, хоть он. и толковый, но все же – молодой. Боится ответственности… Требует опытного хирурга… И я его понимаю. Случай очень серьезный!
      – Вы уже связались с Якутском?
      – Ну, ясно. Сразу, как вернулись. Но проблема в том, что хирург прилетит только к вечеру. Да и то, – если не будет никаких помех… Вся надежда теперь – на хорошую погоду.