Шестой же - сержант-танкист, за кем Андрей занял очередь, - курил возле дверей. -... Павлик Федотов из Двадцать пятой, - рассказывал старшина-авиатор молоденькому летчику, - сбил вчера тридцатого фрица... Мужик! восторженно воскликнул он, подняв вверх большой палец. - Выпьет два литра - и как огурчик!.. - Следующий! - утирая потное лицо платочком и вздыхая, позвала полная парикмахерша; от жары она страдала, очевидно, более всех, но работала проворнее, чем старик или молоденькая. - Ваша очередь, - сказал военврач старшине. - Я пас! - ухмыляясь, небрежно сообщил старшина и указал глазами на хорошенькую девушку. - Жду мастера. Военврач торопливо сложил газету и, сняв очки, уселся в кресло. Бриться он не пожелал и, брезгливо оглядывая не первой свежести простынку и халат толстой парикмахерши, подробно объяснил, как именно его постричь. Андрей потихоньку рассматривал в зеркале лейтенанта. Тот с довольно флегматичным видом, как-то расслабленно сидел под белой простынкой в кресле, откинувшись на спинку, положив руки на подлокотники и время от времени полуприкрывая веки; чернявый. мастер, не спеша действуя ножницами, подстригал его длинные белокурые волосы. У лейтенанта было славное простое лицо, большие светлые глаза - как показалось Андрею, в них было что-то задумчиво-усталое. Андрей припомнил, что в дивизии, где он воевал, в соседнем полку был начхим, удивительно похожий на этого лейтенанта, бедняга подорвался на мине, его разнесло на части... В раскрытую дверь из парикмахерской плыл сладковатый запах дешевой парфюмерии; там, в духоте, было еще хуже, чем на улице, и дышалось с трудом. Назойливо жужжали десятки мух, норовя усесться на потные лица. Старшина из авиации негромко, но оживленно рассказывал юному летчику о воздушных боях. Тот слушал с явным интересом, больше молчал, лишь изредка поддакивая или понимающе улыбаясь. Это был разговор избранных, густо пересыпанный специальными авиационными терминами и сопровождаемый выразительной жестикуляцией старшины: движениями ладоней он весьма наглядно изображал различные маневры воздушного боя. Судя по разговору, это был человек знающий и бывалый: ему доводилось сбивать "мессершмитты" и "юнкерсы", бомбить Кенигсберг и обстреливать с воздуха немецкие эшелоны. Об известном летчике он говорил так, словно тот был его близким приятелем и общался с ним повседневно; о различных системах самолетов он рассуждал свободно и уверенно, как пилот, самолично испытавший их летные и боевые качества. Он знал решительно все, и было только непонятно, в какой, собственно, авиации он служит: в истребительной, в штурмовой или бомбардировочной? Незаметно рассматривая в зеркале лицо лейтенанта, Андрей пытался определить, прислушивается ли он к разговору или нет. Было совершенно очевидно: лейтенант не проявляет интереса ни к тому, что происходит в парикмахерской, ни к тем, кто в ней находится. Выражение лица у него было безразлично-вялое и даже немного сонное - может, оттого, что он тоже был разморен жарой. Временами, поворачивая голову, он разглядывал в зеркале свою прическу, дважды трогал рукой волосы на затылке и что-то говорил мастеру. Когда лейтенант смотрел в зеркало, Андрей, чтоб не встретиться с ним взглядом, рассматривал плакаты, расклеенные на стенах парикмахерской. Один из плакатов - "Болтун - находка для шпиона!", - висевший на видном месте, меж зеркал, и, пожалуй, наиболее броский, привлек внимание Андрея. Пожилая работница, приставив палец к губам и гипнотизируя строгим неотступным взглядом, предостерегала: "Не болтай!" Эти два слова большими буквами были выведены внизу плаката, а в верхнем углу было написано: Будь начеку! В такие дни подслушивают стены. Недалеко от болтовни и сплетни до измены.
      Взяв гребень с ваткой, чернявый расчесал лейтенанту волосы, сделал еще несколько движений ножницами и, осмотрев свою работу с разных сторон, принес из чуланчика, где горела керосинка, алюминиевый стакан с кипятком, кисточку и так же неторопливо, как и все, что он делал, принялся править бритву на ремне. В парикмахерскую, запыхавшись, вошел и окинул всех хмурым взглядом пожилой капитан-артиллерист с палочкой в руках; как оказалось, заняв ранее очередь, он куда-то отлучался и, возвратившись как раз вовремя, тут же уселся в среднее кресло к полной парикмахерше. "И ничего в нем нет подозрительного", - огорченно размышлял Андрей, глядя на лейтенанта. Рядом словоохотливый старшина не умолкая рассказывал молоденькому авиатору: - Двадцать седьмую перебросили в Белосток. Вот это город! Правда, центр побит, но женщины! - Старшина восторженно почмокал губами; только теперь Андрей заметил, что тот навеселе. - Это с нашей Дунькой раз, два и в дамки, - заявил он убежденно. - А польки не-ет! Обхожденьице дай, ласку, подходец. Разные там: падам до нужек шановни пани, пшепрашем, пани, цалую рончики...* И еще вагон всякий галантерейности. Не раз вспотеешь. А иначе - напрасные хлопоты. Это тебе не наша Дунька: погладил по шерстке и замурлыкала! Не-ет!.. Обхождение дай! Подходец тонкий требуется, с виражами! А так запросто не прошелестишь... Капитан-артиллерист (ему только намылили лицо) обернулся и угрюмо посмотрел на старшину; тот, не заметив, продолжал рассказывать об особенностях обхаживания женщин в Польше, о каком-то Березкине из 6-й истребительной и о случае, который произошел с этим летчиком, когда он, хлебнув "послеполетные" за всю эскадрилью, отправился с аэродрома в Белосток и спьяна "пустил пузыря"**. Старшина совершенно не умел молчать. Оставив Березкина, он заговорил о новых, только что полученных истре- --------------------------------------* Падам до нужек шановни пани, пшепрашем, пани, цалую рончики... Падаю к ножкам прекрасной пани, прошу прощения, пани, целую ручки... (польск.). ** Пустить пузыря- потерять ориентировку, заблудиться. бителях "ЯК-3". Если о некоторых других самолетах он был весьма невысокого мнения и называл их не иначе как "дубами", "гробами" и даже "дерьмом", то о новых истребителях он отзывался с похвалой и всячески расписывал их достоинства: -... Устойчивы, поворотливы, в управлении - как перышко! Но главное скорость! Не машина - молния! Как-нибудь шестьсот пятьдесят, а это не семечки - абсолютное превосходство! И в маневре бесподобны. Ручку на себя - в небе тает. И вооружение усилено. Скажи мне: есть у немцев такая машина?.. И не снилась!.. "Вот звонарь! - с досадой подумал Андрей. - Ну что его, за язык тянут, что ли?" - Прыщичек тут у вас, - виновато улыбаясь, сообщил чернявый лейтенанту, неосторожно задев его бритвой около уха и заметив капельку крови. -... Из Тринадцатой и Двадцать пятой тоже поехали за новыми машинами. Нагонят этих "ЯКов" или, может, "ЛА-7" получат - и немцам неба не видать. Точно! Это тебе не сорок первый год... Отстранив брившую его толстую парикмахершу, капитан-артиллерист с мыльной пеной на лице и салфеткой на груди поднялся в этот миг из кресла и шагнул к старшине. - Встаньте! - потребовал он. Старшина, не понимая, поднялся, планшетка болталась у голенищ его щегольских сапожек. - Трепач! - вдруг резко сказал, вернее, выкрикнул капитан. - С вашим языком не в авиации служить, а коров пасти!.. Идите отсюда!.. Мастера обернулись на шум; весь красный, старшина еще какое-то время продолжал стоять, затем медленно прошел к выходу и, поймав участливый взгляд смазливой парикмахерши, остановился вполоборота у двери и попытался улыбнуться: улыбка получилась растерянная и неестественная; вся развязность и бойкость сразу слетели с него. Постояв так секунды, он вышел. Младший лейтенант - летчик, с которым он говорил, - покраснел как кумач; все молчали. - Вы мне йодом помажьте, - негромко промолвил в наступившей тишине старому мастеру лейтенант; он менее других обратил внимание на это небольшое происшествие, он был занят осмотром пореза и заметно тревожился. - А то, знаете... - Не извольте беспокоиться, - услужливо заметил чернявый. - Сделаем в лучшем виде... Капитан-артиллерист снова сел в кресло и, подергивая головой и нервно поправляя салфетку у воротника, с возмущением говорил в это время парикмахерше: - Трепется и трепется. Как баба! Противно слушать!.. - И верно! Мы, женщины, куда как разговорчивы, - вдруг не к месту певучим голосом сказала парикмахерша, игриво и весьма глупо улыбаясь. Все от простоты нашей, откровенности!.. И страдаем всегда за это... - Уж вы откровенны! - мрачно и с раздражением сказал капитан. Трепачишка чертов! Сопляк!.. - Он никак Не мог успокоиться. - Знаю я вашу простоту, - он похлопал себя по шее, - на своей шкуре испытал! И, проведя ладонью по выбритой щеке, тем же злым, возбужденным тоном спросил: - Вы думаете, он летает?.. Писарюга какой-нибудь! Или на аэродроме самолетам хвосты вертит. А я вгорячах промашку дал: его, разгильдяя, в комендатуру отправить надо было!.. Между тем лейтенанту приложили к лицу горячую салфетку - компресс. - Я за вами, - поднимаясь, напомнил Андрей сержанту. - Сейчас п-приду...
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.