Большая чистка. НКВД против ЧК
Неутомимый в рядах ГПУ
Разведчиком надо родиться, как поэтом…
Г.Г. ЯгодаМаленькая Латвия (этнически она включала лишь Курляндскую и частично Лифляндскую губернии) дала удивительно непропорционально большой «кадр» работников аппарата ВЧК-ОГПУ как в центре, так и на местах. Для значительной части населения Советской России в годы Гражданской войны слова «латыш» и «чекист» стали почти синонимами. Свою роль в этом массовом притоке латышей в ВЧК сыграло и то, что вторым лицом в ведомстве «пролетарской расправы» стал Я.Х. Петерс, широко привлекавший в ряды чекистов своих товарищей и земляков, прошедших трудную школу социал-демократического подполья в Прибалтийском крае, имевших опыт конспирации и участия в боевых дружинах 1905—1907 годов.
Кроме того, выяснилось, что в центральных губерниях Советской России оказалось много рабочих-латышей с семьями, бежавших от немецкого наступления в ходе Первой мировой войны. Не имея здесь прочных корней, замкнутые в свои землячества и организации, они в своей массе инстинктивно отвергали марионеточное «национальное правительство», созданное немцами на их родине. В некотором смысле они стали заложниками исхода гражданской борьбы в России и связывали с победой красных свою надежду на возвращение в родные края. Неудачный поход Красной Армии в 1919 году в Латвию и попытка ее «советизации» только усилили эти настроения…
Вспоминая латышей-чекистов, прежде всего на память приходят имена Я.Х. Петерса, М.Я. Лациса-Судрабса, В.А. Стырне, К.М. Карлсона и других из «железной гвардии» Дзержинского. Но никому из них не довелось увидеть того, за что они столь яростно боролись – красного флага над Ригой, ведь все они погибли в кровавой мясорубке «ежовщины» 1937—1938 годов.
К середине 30-х годов большинство из латышских «первых чекистов» уже перешли работать на высокие партийно-хозяйственные синекуры, но в ноябре 1935 года, когда были введены спецзвания в госбезопасности, один из них все же удостоился чести высокого звания комиссара госбезопасности 1-го ранга (их было всего семь на весь Советский Союз)…
Этим латышским чекистом был Леонид Михайлович Заковский (Генрих Эрнестович Штубис), отсчитывавший свой чекистский стаж с декабря 1917 года и, таким образом, некогда «стоявший у колыбели» всесильного ведомства ВЧК-ОГПУ-НКВД СССР.
Как и многие его товарищи, Л.М. Заковский был выходцем из низов дореволюционного общества: он родился в 1894 году в имении Рудбаржи, где его отец, безземельный курляндский крестьянин, служил лесным сторожем в усадьбе немецкого помещика. Едва Генриху исполнилось четыре года, отец умер, оставив вдову с четырьмя детьми на руках. Стесненная нуждой, мать будущего чекиста пошла работать в молочное хозяйство усадьбы, а сына отправила в Либаву к старшей сестре, муж которой работал слесарем и нелегально состоял в партии латышских эсеров. Семья воссоединилась, когда вдова Штубис перебралась в Либаву и на окраине города стала арендовать за 25 рублей полгектара земли под огород.
Формирование личности молодого Генриха Штубиса происходило на фоне разворачивающийся в Прибалтике Первой русской революции. В Латвии многочисленные забастовки, демонстрации и насильственные действия со стороны радикально настроенных революционных сил вынудили власти прибегнуть к особо жестким репрессиям, таким, как объявление военного положения, военно-полевые суды, использование войск для подавления мятежников. В свою очередь революционеры разных мастей с еще большим рвением и ожесточенностью стали совершать нападения на государственных чиновников и полицейских, проводить экспроприации, разрушать и сжигать замки немецких баронов (сторонников царских властей). По мере эскалации террора в Курляндии его жертвами все чаще становились невинные люди, случайные прохожие и свидетели, среди которых были женщины и дети. Ситуацию в крае как нельзя лучше отражало выдуманное анекдотическое объявление в одной из газет тех лет: «В скором времени здесь откроется выставка революционного движения в Прибалтийских губерниях. В числе экспонатов будут, между прочим, находиться настоящий живой латыш, не разрушенный немецкий замок и не подстреленный городовой»[1].
Именно в эти годы крепкое семейство Штубисов стало распадаться: старший брат Генриха устроился строительным рабочим и перебрался в другой город, замужняя сестра уехала в Сибирь к сосланному за распространение листовок мужу. В 1906 году Генриха отдали на учебу в Либавское двухклассное элементарное училище. Однако вместо четырех лет он проучился только три года – был исключен, «…так как, будучи участником одного из ученических кружков, участвовал в первомайской демонстрации»[2]. Словом, уже в возрасте четырнадцати лет наш герой приобрел «политические взгляды» и даже успел за них пострадать…
Тем временем «…в домике, который находился на арендованной матерью земле, организовалась «конспиративка» Либавской организации РСДРП(б), которая первое время служила убежищем для преследуемых товарищей в годы реакции, впоследствии стала также складом оружия Либавской организации и местом, где печатались и размножались листовки, обсуждались планы побега за границу, предстоящие эксы и т.д.»[3]. В этих условиях и Генрих приобщился к «технике» подполья: помогал печатать и распространять листовки, переносил и хранил оружие и патроны. Однако пора было подумать и о посильной помощи семье. Он поступает учеником в медно-жестяную мастерскую Ансона с жалованьем пять рублей в месяц.
Осенью 1911 года полиция совершила неожиданный налет на дом Штубисов, но так как посторонних, оружия и листовок обнаружено не было, то после двух недель ареста Генрих с младшей сестрой были отпущены. Пострадал лишь старший брат Феликс. В 1909 году он примкнул к Либавской организации анархистов-коммунистов (имел клички Берзин и Стобрис), после ареста в 1911 году три года просидел в тюрьмах Либавы, Риги и Санкт-Петербурга. В 1914 году по приговору Санкт-Петербургской судебной палаты Феликс Штубис «за принадлежность к литовско-латышской анархической федерации и хранение ее воззваний» был приговорен к ссылке на поселение[4].
Утратив этого, пожалуй, единственного кормильца, вдова Штубис решила отослать от греха подальше младшего сына, уже имевшего опыт общения с жандармами. В ноябре 1912 года Генрих ушел из мастерской и поступил палубным юнгой и кочегаром на океанский корабль «Курск» Русско-Восточного Азиатского пароходства, совершавший рейсы Либава – Нью-Йорк. За шесть месяцев службы на «Курске» он побывал в Соединенных Штатах Америки, Канаде, Англии, Голландии, Дании – словом, «повидал мир», но, вернувшись в Либаву, опять поступил в мастерскую. Теперь как подмастерье он получал более-менее сносное жалованье. Вместе с тем Генрих продолжал связь с местными подпольщиками, для которых наступили трудные времена: часть из них разбежались, оставшиеся один за другим вылавливались жандармами. Та же судьба постигла и нашего героя: в октябре 1913 года он «…снова был арестован… с группой товарищей (Керле, Циммерман, Ванаг и др.), заключен в Либавскую тюрьму, затем переведен в Митавскую, где содержался в одиночке»[5].
На этот раз дело приняло серьезный оборот, и арестованному Генриху Штубису 4 января 1914 года было объявлено постановление о высылке в административном порядке на три года в северные уезды Олонецкой губернии.
Мурманская железная дорога еще не была построена, так что к месту высылки – деревне Ругозеро Штубис добрался с этапом лишь в мае 1914 года. Жить пришлось в крестьянских семьях, сначала в Ругозере, а потом южнее, в Шуньге, на Онежском озере. Заработок доставался с большим трудом в хозяйстве местных крестьян, на лесных работах и на строительстве Мурманской железной дороги. Местные крестьяне относились к парню сочувственно, так как «…край в течение долгого времени наводнялся политической ссылкой, и население было основательно обработано, это положение дополняла еще и империалистическая война»[6]. Насколько сам Генрих занимался политической «обработкой» населения, остается только гадать. Во всяком случае, местным властям он доверия не внушал: «…при мобилизации ссыльных на империалистическую войну… воинский начальник мне объявил, что я не достоин служить в рядах русской армии, и меня отправили обратно в Шуньгу отбывать свой срок»[7].
Отбыв ссылку «от звонка до звонка», 4 января 1917 года Штубис освободился. Теперь уже на общих основаниях он подлежал мобилизации в армию, но предпочел от нее уклониться и во второй половине января объявился в Петрограде, где, по собственным словам, «…связался с Петроградской организацией (РСДРП(б). – Прим. авт.) …принимал участие в Февральской революции, главным образом в уличных боях». До лета Штубис работал «по специальности» в каких-то металлических мастерских Петрограда, а после июльских событий 1917 года перешел на нелегальное положение. В октябрьские дни он состоял рядовым в сводном отряде Красной гвардии Василеостровского района, участвовал в захвате Центральной телефонной станции и боях на подступах к Пулково…
Где-то в двадцатых числах декабря 1917 года Штубис появился в здании на Гороховой, 2. В кармане у него лежало направление на работу в ВЧК от Центрального объединения Латвийских групп РСДРП(б) Северного района. Ф.Э. Дзержинский с Я.X. Петерсом только начали формировать аппарат ВЧК, и он состоял из 23 сотрудников, включая водителей и курьеров. Как вспоминал впоследствии Петерс, вся канцелярия органа государственной безопасности «…находилась в кармане Дзержинского, а вся касса, сперва 1000 рублей, а потом 10 000 рублей… у меня, как казначея, в ящике стола»[8].
Ведомство Дзержинского только делало первые робкие шаги, контрреволюция еще не набрала силы, и первые чекисты широко практиковали в борьбе такие методы, как отпуск арестованных «под честное слово» или приговоры к «принудительным общественным работам при тюрьме сроком на четыре года условно». Хотя были и другие случаи: так, несколько сотрудников центрального аппарата ВЧК зашли на выступление в цирк. Во время одной из реприз известный клоун Бим-Бом «…стал пробирать Советскую власть». Чекисты, недолго думая, решили его арестовать и проделать это прямо на цирковой арене. С подобными намерениями они и двинулись к клоуну. Подойдя, сотрудники ЧК объявили Бим-Бома арестованным. Публика вначале решила, что все происходящее лишь продолжение репризы. Сам же артист «…в недоумении открыл рот, но, видя в чем дело… бросился бежать»[9]. В ответ чекисты открыли стрельбу из револьверов, в цирке началась паника.
Поначалу в ВЧК Штубис выполнял функции разведчика и коменданта, успел отличиться при арестах бывшего военного министра Временного правительства Верховского и миллионера Рябушинского. Первая кровь официально была пролита чекистами в феврале 1918 года, причем в известной степени отстаивая свою репутацию. 26 февраля были расстреляны известный авантюрист и бандит самозваный князь Эболи и его сообщница Бритт. Они являлись на квартиры своих жертв под видом чекистов с «ордером на обыск» и попросту грабили мирных обывателей. 28 февраля 1918 года по постановлению Коллегии ВЧК были расстреляны еще двое – пойманные с поличным бандиты Смирнов и Заноза, грабившие постояльцев гостиницы Медведь под личиной «оперативных комиссаров ВЧК». Учитывая то, что Штубис (вскоре ему присвоили псевдоним Заковский) в те дни был комендантом ВЧК, возможно, именно ему довелось приводить в исполнение эти первые смертные приговоры…
В течение февраля 1918 года чекисты ликвидировали в Петрограде несколько контрреволюционных организаций и групп: «Белый Крест», «Черная точка», «Союз помощи офицерам-инвалидам», «Военная лига», «Возрождение России», «Союз Георгиевских кавалеров».
Кроме того, по улицам гуляло до 40 тысяч уголовных преступников, выпущенных из тюрем «либералами» Временного правительства. «Эти обстоятельства, – вспоминал потом Я.X. Петерс, – заставили нас, в конце концов, решить, что применение смертной казни неизбежно. Борьба с бандитизмом поглощала все наше внимание до самого переезда в Москву». 9 марта 1918 года, в полдень, ВЧК (ее штат составлял уже около 120 работников) приступила к эвакуации в Москву. Вместе со всеми переезжал в новую столицу и сотрудник ВЧК Л.М. Заковский.
Обосновавшись в Москве, в новой штаб-квартире ВЧК на Лубянке, Заковский вскоре нашел очередную возможность отличиться. Это произошло в мае – июне 1918 года, когда ВЧК ликвидировала савинковский «Союз защиты Родины и Свободы». Чекистами была получена информация о подозрительной квартире в Малом Лепишинском переулке. Доброжелатели сообщили, что, дескать,«…там происходят частые собрания». Прибывший отряд красноармейцев окружил дом, а заместитель председателя ВЧК Петерс с двумя сотрудниками (один из которых был Заковский) «…побежали наверх по лестнице к квартире… ворвались через переднюю в главную комнату, где в это время заседало около 30 человек». Собравшиеся были до того изумлены появлением чекистов, что даже не успели убрать бумаги лежавшие на столе. Изучив изъятые материалы, сотрудники ВЧК, пришли к заключению, что имеют «…дело с серьезной организацией», которая имела громкое название – «Союз зашиты Родины и Свободы»[10].
Уже на Лубянке Петерс, знакомясь со списками, наткнулся на знакомую фамилию штабс-капитана Пинки (Пинкуса), знакомого ему по Рижскому фронту. Последний был арестован и дал показания о том, что восстание решено начать в Казани, в боевые формирования «Союза» входит до пяти тысяч человек, имеются склады оружия, а в Казань уже стянуты людские резервы заговорщиков.
Также арестованный объяснил, что захваченные чекистами обрывки визитной карточки не что иное, как пароль для связи между заговорщиками. Ключ к проникновению в ряды заговорщиков был найден, и ВЧК решила послать в Казань под видом бывших царских офицеров двух своих сотрудников – Заковского (Михайловский) и Штримпфлера (Владимиров). Я.X. Петерс потом вспоминал: «…надо сказать, что т. Заковского никак нельзя было сделать похожим на белого офицера. Сам он толстый, здоровый парень, рабочий, развитой и, повторяю, не похож на белого офицера (таких у нас не было), но несмотря на это Заковский блестяще исполнил свою роль. Он с товарищем приехал в Казань, явился к лицу, адрес которого был указан в явке, дал карточку и пароль. После долгих переговоров их направили в главный штаб казанской организации»[11].
О дальнейшем сам Заковский рассказывал так: «…как мы явились, вошли вдвоем в комнату, где заседало около тридцати человек, предъявили явки. Нас приняли очень любезно, предложили чай и булки. Вначале наш вид не вызывал подозрения, и отнеслись к нам с полным доверием, но скоро савинковцы стали шептаться, и мы почувствовали, что со стороны савинковцев растет недоверие. Видя, что другого выхода нет, мы выхватили маузеры…». Держа под угрозой оружия заговорщиков, Заковский и его товарищ «…кое-как позвали милицию и арестовали (всю) организацию»[12].
Среди арестованных заговорщиков оказались казначей Казанской организации правых эсеров К.П. Винокуров, генерал И.И. Попов, один из местных лидеров правых эсеров Якобсон, полковник Ольгин, заведующая паспортным бюро «Союза» В.В. Никитина и другие. Впоследствии арестованные упрекали Заковского и его помощника: «Что вот мы вас приняли как гостей, кормили чаем, хлебом и булками, а вы оказались провокаторами». Казанская операция стала наиболее удачной в серии тех, которые были предприняты ВЧК против «Союза».
В сентябре 1918 года Заковский во главе Особой следственной комиссии и вооруженного отряда участвовал в подавлении восстания в Саратовской губернии. Его эпицентром стали немецкие колонии, их поддержали кулаки из русских деревень. Пользуясь объявленной мобилизацией в Красную Армию, они подняли вооруженное восстание, разогнали местные Советы, арестовали и расстреляли сельский актив. Отряд Заковского побывал в двенадцати селах, вступая в бои с восставшими, проводя «выкачку» оружия у населения и восстанавливая органы власти. На хозяйства кулаков налагалась контрибуция «в пользу убитых семейств бедняков, фонда комиссариата призрения, на устройство школ и больниц, где таковых не было, и на голодающих детей Москвы и Петрограда». Ликвидация восстания продлилась восемь дней, причем «…было расстреляно 35 человек, среди них три бывших офицера, священник, принимавший деятельное участие в восстании, и два кавалериста – за вымогательство денег»[13]. Подавив основные очаги восстания и оставив на месте сформированный отряд немцев-интернационалистов, кавалерийский отряд Заковского вернулся в Саратов.
Затем, почти целый год, до февраля 1919 года Заковский в качестве особоуполномоченного Президиума ВЧК провел в разъездах, инспектируя фронтовые Особые отделы и территориальные органы ВЧК, и побывал, как он сам писал: «…на всех фронтах, кроме Северного». К этому времени относится его конфликт с начальником Особого отдела 11-й армии и Астраханской губернской ЧК Г.А. Атарбековым. Известно, что разъяренный Атарбеков отбил следующую телеграмму в центр: «Москва, ВЧК, Дзержинскому. Ваша политика меня крайне удивляет. Назначив ревизовать Астраханский Особотдел Заковского, Вы забываете, что этот Заковский был с Вашего ведома и согласия замещен мною и, кроме того, оказался совершенно не на высоте положения как Предособотдела. Протестуя против ревизии дел человеком, скомпрометировавшим (себя. – Прим. авт.) на должности Предособотдела, прошу об отводе его. В противном случае слагаю с себя всякую ответственность за дела Особотдела. Предособотдела Атарбеков. Начактивчасти Напилков»[14].
Похоже, что «одолеть» Атарбекова Заковскому не удалось, и он был отставлен от инспекции. Обосновавшись в Москве, он оказался на должности начальника Осведомительного отделения Особого отдела Московской ЧК. Работая здесь, он постоянно был на глазах у своего главного тогдашнего покровителя – Ф.Э. Дзержинского, а, кроме того, смог обзавестись верными и влиятельными товарищами, которые в дальнейшем всегда умели поддержать его в трудную минуту.
Начальником Следственного отдела и заместителем председателя МЧК тогда работал член РСДРП(б) с 1906 года Василий Николаевич Манцев, а начальником Особого отдела Ефим Георгиевич Евдокимов. Последний был человеком с бурной дореволюционной биографией, участник боевых дружин эсеро-максималистского и анархистского подполья. Он обладал железной волей, подчинявшей окружающих, и смог в короткое время сплотить сотрудников Особого отдела в «боевой чекистский коллектив».
В этом окружении Евдокимова оказались сам Заковский, начальник Активной (оперативной) части Михаил Петрович Фриновский, начальник Информационного отделения Эльза Яковлевна Грундман, инспектор-организатор Федор Тимофеевич Фомин и несколько других чекистов.. Вместе с ними Заковский осенью – зимой 1919 года участвовал в ликвидации в Москве организации «Национального центра» и «Штаба добровольческой армии Московского района», следствии и арестах анархистов, совершивших теракт в Леонтьевском переулке…
На Украине Всеукраинская Чрезвычайная комиссия первоначально действовала с декабря 1918 года по сентябрь 1919 года и с наступлением войск Деникина была эвакуирована на территорию Советской России вместе с другими советскими учреждениями. Надо сказать, что деятельность ВУЧК не способствовала укреплению Советской власти на Украине: слишком много кровавых глупостей было совершено украинскими чекистами «первого призыва», да и председатели ВУЧК И.И. Шварц и М.Я. Лацис явно не справились со своим делом. Еще в июне 1919 года В.И. Ленин писал Лацису о том, что «…несколько виднейших чекистов подтверждают, что на Украине Чека принесла тьму зла, будучи создана слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся. Надо построже проверить состав, – надеюсь, Дзержинский отсюда Вам в этом поможет. Надо подтянуть во что бы то ни стало чекистов и выгнать примазавшихся. При удобной оказии сообщите мне подробнее о чистке состава Чека на Украине, об итогах работы»[15]. Но времени на это уже не было.
13 августа 1919 года на объединенном заседании Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б) было принято постановление: «ВУЧК раскассировать и поручить это произвести т. Петерсу»[16]…
Таким образом, дабы не повторять прошлых ошибок, Москва с самого начала освобождения Украины решила взять формирование аппарата чекистских органов в свои руки. Даже само название «ВУЧК» было признано дискредитированным, и его аналог возник под именем «ЦУПЧРЕЗКОМа» – Центрального Управления Чрезвычайных комиссий и Особых отделов Украины, начальником которого стал В.Н. Манцев. В том же духе шла и комплектация кадрами его фронтовых и территориальных органов: Е.Г. Евдокимов, К.М. Карлсон, М.П. Фриновский, С.Ф. Реденс, Э.Я. Грундман, Ф.Т. Фомин и т. д.
Первое время Заковскому довелось работать в Одессе, под началом С.Ф. Реденса, одного из самых близких сотрудников Дзержинского. Станислав Францевич Реденс был по национальности поляком и старше Заковского на два года. Вырос он на Украине, работал электромонтером на Днепровском металлургическом заводе, где в 1914 году вступил в партию. В 1918 году ЦК КП(б) Украины командировал его в Москву, где он вскоре оказался на работе в аппарате ВЧК. Здесь он быстро сделал карьеру, став секретарем Президиума ВЧК и личным секретарем Дзержинского. В апреле – сентябре 1919 года Реденс уже работал в Одессе и Киеве, в органах «недоброй памяти» первой ВУЧК. Теперь, получив пост начальника Одесской губЧК, он приехал в город вместе с молодой женой, Анной Аллилуевой, работавшей у него секретарем. Хорошо знакомый ему по работе в Президиуме ВЧК Заковский был назначен Реденсом начальником Секретно-оперативной части и Особого отдела Одесской губЧК.
На новом месте у чекистов дел было по горло: Одесса-мама кишела бандитами, спекулянтами, фальшивомонетчиками, аферистами, а по уездам гуляли банды уголовной и политической окраски. Власть в городе была слабая, советские и партийные чиновники «из местных» сквозь пальцы смотрели на творившиеся безобразия, о чем знали и в Москве. Председатель ВЧК, уже хорошо знавший нравы молодой советской бюрократии, писал 23 мая 1920 года в личном письме Реденсу: «…железной рукой Вы должны искоренять преступления и всякого рода свинства ответственных советских работников.... Присылайте нам материалы о жизни деятелей и советских организаций»[17].
По партийной линии, в контакте с Реденсом, боролись со «свинством» вновь назначенные ответственный секретарь Одесского губкома партии Сергей Иванович Сырцов и заведующий организационным отделом губкома Николай Николаевич Алексеев. Оба они еще встретятся на жизненном пути Заковского. С.И. Сырцов сделает блестящую партийную карьеру и на одном из ее этапов окажет большую услугу Заковскому. Н.Н. Алексеев недолго задержится на партийной работе, вскоре уйдет в органы ВЧК-ОГПУ и станет одним из создателей советской зарубежной разведки.
Если Реденс всегда был больше «политиком», чем чекистом, то Заковский на эту роль не претендовал, оставаясь на твердой почве «практики» чекистской работы. В силу этого он и сосредоточился на текущей оперативной работе губЧК. В его характеристике за этот период отмечалось, что он «…будучи Нач. Особотдела Одесской губЧК, в 1920 г., непосредственно разработал и ликвидировал ряд крупных контрреволюционных организаций и шпионских групп, проводивших свою работу в Красной Армии в пользу польского и румынского генштабов»[18]. Так весной 1920 года, во время советско-польской войны, была ликвидирована местная сеть «Польской организации войсковой», группы «Национального Центра» и «Союза возрождения России», готовивших вооруженные выступления в Одессе и губернии.
С окончанием Гражданской войны на Украине на первое место ставился вопрос о борьбе с бандитизмом и повстанческим движением на Правобережье, существенно затруднявшими восстановление мирной жизни. Одним из центров этой борьбы стала Подольская губерния, имевшая выходы к польской и румынской границам, кишевшая бандами, периодически уходившими и возвращавшимися из-за кордона.
В марте 1921 года Заковского назначили председателем Подольской губернской ЧК (в дальнейшем – Подольского губернского отдела ГПУ) в Винницу, где ему предстояло работать три года. Руководство ВУЧК в лице ее председателя В.Н. Манцева и начальника Секретно-Оперативного управления и Особого отдела Е.Г. Евдокимова перебросило дополнительно в Подолию свои лучшие чекистские силы. Здесь Заковский встретил старых товарищей – членов Коллегии Подольской губЧК Э.Я. Грундман и Ф.Т. Фомина. Начальником секретно-оперативной части работал Владимир Николаевич Гарин, он станет на многие годы самым ближайшим товарищем и другом Заковского, его «тенью» в чекистском аппарате.